Морис Ренар - Таинственное превращение Страница 3

— Если ты можешь что-нибудь мне рассказать о семьях Лавалей и Празов, — сказал Жан Морейль, — прошу тебя, сделай это… Я люблю мадемуазель Лаваль и на ней женюсь, но до сих пор нисколько не интересовался намерениями мадам де Праз и ее сына. Правда, я видел мадам де Праз, но только мельком; а что касается Лионеля де Праза, то я иногда с ним встречаюсь и совершенно к нему равнодушен… не симпатизирую, это будет вернее. Уверяю тебя, что не пришел к тебе затем, чтобы о них расспрашивать. Посвяти меня только в таинство брачного контракта…

— Хорошо, — ответил нотариус. — Прости меня за мои сомнения. Но мне так странно, что ты пускаешься в такое дело вслепую… Наша задача, видишь ли, не соединять любящие сердца, а сводить семьи, которые уверены, что подходят друг другу. Вот почему ты так удивляешь меня. Кроме того, дорогой мой, я никогда в жизни не привыкну к этому твоему настроению, которое на тебя временами находит…

— Настроение? Какое такое настроение?

— Ты вдруг, ни с того ни с сего, так глубоко задумываешься, уходишь в свою скорлупу, как сейчас, и делаешься таким рассеянным, что невольно задаешь себе вопрос: «Знает ли он, по крайней мере, о чем с ним говорят?»

Жан Морейль расхохотался:

— Я занят важным делом! У меня из головы не выходит одна задача…

Фейяр внимательно на него посмотрел.

— Странное существо! — сказал он, наконец. — Я умру, не поняв тебя, о поэт! о философ! о артист! о загадочная личность!

— Я тебя слушаю, — сказал Жан Морейль. — Ну, приступай: «Жили-были…»

— Жили-были две сестры Осмон. Старшая, Елизабет, вышла замуж за графа де Праза, бедного офицера. Вторая, гораздо более молодая, по имени Жанна, была избранницей выдающегося и довольно богатого человека, Гюи Лаваля, исследователя Центральной Африки. Лет через десять после замужества старшей муж ее, капитан де Праз, умер почетной смертью, что для человека военного означает: умер на поле битвы. Он оставил сына Лионеля… Ты меня слушаешь, Жан, да?

— Конечно, слушаю.

— Но вид у тебя такой, точно ты на луне… Продолжаю. И вот, мадам де Праз осталась бедной вдовой. Но ее сестра, мадам Лаваль, красавица мадам Лаваль, имела многомиллионное состояние, жила в Нейли, в одной из лучших вилл, и проводила каждое лето в прекрасной усадьбе Люверси, в долине Шеврез. Все эти богатства достались ей от отца Лаваля, промышленника, и Жанна, с согласия мужа, предложила своей сестре, мадам де Праз, поселиться у них вместе с сыном. Это предложение было принято с восторгом. Надо тебе сказать, что Лавали были удивительнейшими людьми. Жалко, что судьба похитила у тебя их любовь! Они обожали свою дочь, тогда еще маленькую милую резвушку. Но Гюи Лаваль следовал своему непреодолимому призванию. Оно было сильнее любви, сильнее отеческой привязанности. Его пожирала страсть к путешествиям, к опасности далеких экспедиций. Он был в разъездах шесть месяцев в году. Сам понимаешь, что в подобных условиях он с радостью ухватился за мысль, что графиня с сыном будет жить с ними вместе, и думал, что жене будет очень покойно в обществе старшей сестры. В скобках скажу тебе, что это доброе дело вскоре оказалось выгодным делом, так как мадам де Праз была настолько же экономной хозяйкой, насколько мадам Лаваль — пленительная женщина — была расточительной и не признавала порядка, и очень скоро сделалась полновластной госпожой в буфетной, кухне и погребе. Так шли дела…

Ты меня слушаешь? Ты уверен, что меня слушаешь?..

Так, говорю я, шли дела до самой смерти мадам Лаваль. Это было, насколько я помню, лет пять тому назад. Она умерла в Люверси в то время, когда господин Лаваль находился дома, и по его вине. Это настоящая трагедия.

За несколько дней до этого господин Лаваль вернулся из глубины Африки и среди множества редкостей привез с собой несколько змей, которых собирался отдать в зоологический сад…

— Ах, помню, слышал об этом! — сказал Жан Морейль. — Об этом писали в газетах. Одна из змей убежала, да? Она укусила мадам Лаваль во время сна?

— Да, так оно и было. Гюи Лаваль был убит горем. Боялись за его рассудок; надо сказать, что мадам де Праз ухаживала за ним с большим самоотвержением, несмотря на то, что ее собственное горе было очень глубоко.

Но Гюи Лаваль был безутешен. Он считал себя виновником несчастья, и это сознание его мучительно преследовало. Как только он в состоянии был уехать, он подготовил новую экспедицию в Верхний Нигер. Те, кто посещал его в это время, вынесли впечатление, что он больше не вернется. Но помешать ему ехать было невозможно. Через шесть месяцев он уехал и действительно больше не вернулся.

Перед отъездом из Франции он оставил у меня завещание, по которому в случае его смерти он вверял свое дорогое дитя в руки мадам де Праз, и в таких выражениях, что не было никакого сомнения в том конце, который он себе готовил. Он погиб в стычке с отрядом дикарей во время отчаянно смелой разведки, в которой он отказался от всякого конвоя. Его тело было все исколото стрелами и ужасно искалечено.

Это известие повергло весь замок в глубокое отчаяние. По этому поводу говорили, что мадам де Праз не могла скрыть своего горького разочарования. Она старалась всеми силами удержать господина Лаваля во Франции. Несомненно, что со смертью сестры перед ней открылись широкие возможности. Ясно было, что довольно скоро, перестав оплакивать сестру, она будет стремиться сделаться второй мадам Лаваль. А так как мадам де Праз не создана для любви, то злые языки говорили, что ей просто не хотелось выпустить из рук миллионы ученого. Совершенно очевидно, что эти миллионы ей нужны были не для себя, а для сынка. Ибо эта скромная женщина — страстно любящая мать. Лионелю было тогда семнадцать или восемнадцать лет. Жильберте Лаваль лет тринадцать. Ясно, что мадам де Праз лелеяла мечту поженить сына на племяннице. Но, так как тысячи обстоятельств могли помешать осуществлению ее планов, она стремилась, выйдя замуж за Лаваля, осторожно закрепить за собой часть его состояния. Эта мечта тоже рушилась вместе со смертью Лаваля, и у мадам де Праз оставался единственный ресурс: обвенчать Лионеля с Жильбертой. И вот, представь себе: теперь на ней женишься ты! Сам посуди…

Да ты что же, спишь, Морейль, что ли? О чем ты думаешь?

Молодой человек заморгал глазами, как бы очнувшись от сна.

— Я думаю, — сказал он, — о маленькой итальянской лампе, которую видел сегодня на выставке у антиквара. Маленькая бронзовая лампа с золотой подставкой, изображающей змею медянку. Мне хочется включить ее в мою коллекцию… Мне кажется, я ее куплю…

Фейяр был так изумлен, что сразу не ответил. Эта беспечность ошеломила его. Он рассердился.

— К черту! — вскрикнул он, краснея. — Стоило мне так распинаться! Не знаю, как мне тебя изругать! Оригинал! Вот тебе: ты оригинал! Запомни!

— Фантазер, скорее! — с веселой улыбкой поправил его Морейль.

— Слушай, — посоветовал нотариус спустя минуту, — остерегайся графини! Поверь мне, старина! Нет, мерси, я не курю перед обедом…

Жан Морейль закурил папиросу и, выпустив дым колечком, спросил:

— Ну, объясни же, что такое брачный контракт..

Экипаж остановился. Они вошли в кабаре.

IV. Обри и его хозяева

Когда Жильберта сообщила тетке, что собирается пригласить к себе Жана Морейля, мадам де Праз ей не противоречила из осторожности. Помимо того что в ее привычки уже вошло ни в чем не отказывать племяннице, — это была традиция, которую она не желала нарушать, — она была рада тому, что обстоятельства позволяли ей поближе разглядеть этого неприятного претендента на руку Жильберты.

Жан Морейль был принят у мадемуазели Лаваль на правах близкого друга. Лионель воспользовался этим, чтобы, насколько позволяла ему вежливая холодность жениха Жильберты, установить с ним более тесное знакомство. Он старался бывать там, где бывал Морейль: на гольфе, теннисе, в фехтовальном зале. Но через несколько дней подобного рода слежка показалась ему если не смешной, то совершенно бесполезной, и он решил отказаться от нее, тем более что бывший метрдотель Обри следил за ним неустанно и не заметил ничего подозрительного в поведении молодого человека.

Лионель сообщил графине о своем решении. Но неожиданно он встретил в ней резкий отпор, тем более непонятный, что для этого не было никакой видимой причины.

— Я совсем недолго наблюдаю за Морейлем, — сказала она, — и уже составила себе о нем мнение. Я чувствую, я уверена, что он от нас что-то скрывает. Его задумчивость, его озабоченность что-нибудь да значат. В его жизни есть какая-то тайна…

— Какая же? — с раздражением воскликнул Лионель. — Говорите яснее, черт возьми!.. Ведь я…

— Мы узнаем, какая, будь спокоен, — сказала мать. — В настоящий момент у меня всего только такое впечатление. Но мои впечатления меня редко обманывают.