Елена Мошко - Ты – моя! Страница 3

Ну и вечерок выдался!..

Юбку и блузу, скомкав, я сую в бардачок.

Рим снова зашуршал дождиком…

Ну и вечерок!..

А вот и полиция… Меня всегда смешили их круглые котелки… Я приспускаю стекло.

– Извините, сеньора, вы не могли бы… (по-итальянски)

Теперь я пускаю в ход свою очаровательную улыбку.

Конечно же, он узнает меня.

– О! Мадам!..

Он знает меня. Точнее знает французскую кинозвезду, на которую я так похожа. Полицейские всегда смотрят на лица не прямо, как все, а сверху – вниз. Да, да, я мадам Лассюранс. Он даже не догадывается, что я русская, русская… Русская до боли, до последней косточки и кровинки… Тараканова я, Анна, а не какая-то там Сюсюрансс… А вот и замешательство. Я беру инициативу в свои руки:

– Как доехать до…? – картой автодорог я прикрываю свои бедра, мысленно добавляя «к Папе Римскому».

Полицай улыбается. Улыбка мужчины, который не желает помочь женщине (нет, ему просто – «Лень!»), во всех странах одинакова:

– Момент, мадам…

Он поднимает указательный палец к небу и удаляется к месту происшествия. Какой момент? Какой может быть момент?! На всех моментов разве не хватит?

Я принимаю быстрое решение и медленно начинаю движение назад, так медленно, как только умеют это делать женщины. А может, только – я. Плавно огибаю полицейскую машину (благо бордюр позволяет!), небольшие преграды и ускользаю в тень.

Холодный пот выступает у меня по всему телу.

Уф, спасение: позади переулок! Еще чуть-чуть… задний ход. Ушла, или нет? Скрылась за поворотом, почти беззвучно! Ну, почти…

Не тут-то было – в последнюю секунду – хлюп по тормозам! Кадр, который впечатывается в мое сознание, заставляет меня остановить машину: полицейский в стороне, перешагивает трупы, из джипа незаметно для них выпадает Влад с чемоданом в руке. Слепо таращится. Щурится. Шарит глазами. Не видит меня! Беспомощно мотылькается в темноте! В мокрых от грязи и влаги окулярах. Там где-то – за поворотом!

Теперь и я его не вижу. Перед моими глазами – сулящий спасение перекресток. Я чувствую, как бешено колотится мое сердце. Оно словно выпрыгивает из его рубашки. Как быть? Как?! Мозг сухо приказывает – «не высовывайся!». Дождь смоет следы! Да, да, конечно. Я согласна! Но что? Что это? Нутро протестует! Раз, два… Моя рука непроизвольно включает дальний свет.

Слезы брызнули из глаз. Я не хочу видеть, кто сейчас подойдет на этот свет. Самое время пожалеть себя! Размазня! Перевожу дыхание, задерживаю воздух в легких…

Что ж – это был его последний шанс! Правой рукой я медленно выключаю фары…

Зажигание. Темно. Мокро. Холодно! Еще секунда. Задний ход!

Меня бросает в жар – я вижу чемодан в своем салоне. И только потом – его руку, мокрое тело. Не глядя на меня, Влад падает на заднее сидение, придерживая на лету тяжелую оправу. Не видно, куда она падает, не видно его ног, не видно его лица. Только дорога!

Только дорога и тихий газ, еще тише, еще медленней: нас здесь не было! Мы – невидимки! Мы – в заговоре против всего мира!

Я ловлю себя на мысли, что веду машину как робот. Куда делся мой страх?

– Откуда такое хладнокровие? – голос Влада вырывает меня из своих мыслей.

– Т-и-ш-е… – умоляю я и невесомо одними губами задаю вопрос, – Ты убил их?

– А как же! Насмерть! – отвечает он, поправляя найденные очки и впервые за вечер рассматривая меня внимательно.

Только спустя несколько минут, спрятавшись на стоянке средь толчеи машин, я перевожу взгляд на Влада. Он – как мышонок, не шевелится. Молчит, не моргая. Затаил дыхание.

– Что с тобой?

Он только молчит.

– Ясно. Куда дальше?

– В библиотеку Ватикана.

Я думаю, что он шутит, и наивно улыбаюсь ему в ответ:

– Ты знаешь, где она? Лично я не помню, когда держала книжку в руках!

– Но ты же ходила в читальный зал? Как все пионеры?

– В последний раз – когда была студенткой, в Питере. Вспомнить смешно, все друзья потешались. Знаешь, я жила в доме на Измайловском. Там была Библиотека Скворцова-Степанова. Все так и говорили: мы идем в Скворцова-Степанова… Прости, я понятия не имею, где в этом городе – хоть одна библиотека!

– Поезжай… Прямо… Потом поверни…

Теперь я слушаю, а он рассказывает, как проехать в эту библиотеку. Зачем она ему понадобилась среди ночи? Было бы любопытно увидеть его, сидящим за столиком и читающим, ну, скажем газету или журнал, не говоря про Августина Блаженного…

Господи! Ночь же на дворе!

– Зачем? – вот вопрос, который я задаю, совсем не желая ни о чем спрашивать.

Он пропускает мой вопрос мимо ушей.

– Зачем? – более настойчиво повторяю я.

– За книгой! Здесь налево, – только и произносит Влад, – так быстрее, вот по этой узенькой улочке…

Налево, так налево: я включаю левый поворот, поворачиваю, затем снова включаю печку: холодно. Глаза слипаются. Что это? Я как будто стою под дождем в мокром плаще Влада… С меня стекают ледяные капли дождя. То ли тающего града… Под ногами – мокрая брусчатка – как маленькие зеркальца. Они напоминают его очки… Нет, взгляд Кирилла. Я вздрагиваю!

– Там узнаешь… – говорит Влад, неторопливо приводя себя в порядок.

Я уже забыла, о чем спрашивала. Мысль о Кирилле заставляет вспомнить о мобилке.

– Там где-то сумочка, – прошу я, – найди, пожалуйста, телефон.

– Держи.

Впечатление такое, что Влад не выпускал мою мобилку из рук.

– Набери, – прошу я и называю номер быстрого набора.

– Третий час ночи, – говорит Влад.

– Ну хорошо, – соглашаюсь я, секунду думаю и как-то уж больно жалобно прошу еще раз:

– Набери… пожалуйста… ну… всего… одну… цифру!

– Здесь снова налево, – говорит Влад, склонившись над телефоном, и недовольно добавляет, – Держи…

Я слышу длинные гудки, потом сонный голос. Как будто что-то булькает в трубку.

– Кирилл, проснись!

– Сссовесть… сссовесть… сссовесть… у тебя есть?

Зачем я его разбудила? Кирилл в бешенстве. Я знаю! При этом он немного заикается, я знаю. Было бы глупо бросаться в пояснения и оправдания. Здесь нужно отрезать все расспросы сразу:

– Буду через час, – произношу я как можно спокойней и добавляю, – через час.

– Как… как… кк…

– Прости… садится телефон!

И выключаю мобильный. Этот мой ход с выключением Кирилла всегда работает безотказно: я приеду – он будет спать. Ему ведь важно, что со мной ничего не случилось.

– Вряд ли, – говорит Влад, – вряд ли за час…

– Я знаю, – говорю я. И задаю себе вопрос: так ли мне важно, чтобы Кирилл успокоился?

Важно!

– Вон за тем углом – третий дом, – говорит Влад, зачем-то постукивая указательным пальцем в ветровое стекло.

Третий так третий. Я паркуюсь и роняю голову в руки от усталости. «Мне нужна твоя помощь! Приезжай немедленно!». «Как… как… На такси! Не тяни время, записывай…» «24 часа, ниже – Библиотека работает круглосуточно». Последняя фраза звучит голосом Влада, я открываю глаза.

Что это было?

Никто не удивился нашему появлению: библиотека пуста. Впрочем, для меня так и осталось загадкой – правда ли это была библиотека Ватикана? Тем не менее, выглядело все по-настоящему, книги, переплеты, пыль… Два-три человека, служитель за стойкой, никто на нас не обращает внимание, как мы проходим в книгохранилище и забираемся вглубь между стеллажами.

Средь книжных стеллажей, расположенных во всю высоту стен, справа от входа изгибается современный офисный стол, нагруженный всевозможной оргтехникой.

Все это “техно” безмолвствует, слегка подавленное тусклым освещением, характерным для подобных мест. Влад тормошит книги и перекладывает их как у себя дома. Я оглядываюсь вокруг, не веря своим глазам: на полках стоят массивные толстые словари и справочники. Книги теснятся, как продавцы старины на блошином рынке. Каждый том ищет себе место под солнцем. Я вижу, как Платон зло зыркает на Аристотеля, замечаю, как Петрарка косится на Сервантеса, а Монтень заглядывается на Шекспира. Но кто-то (это Рабле!) и скалится. Ему скучно? Не может быть… Открываю книгу, читаю:

Погас мой свет, и тьмою дух объят –Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,И в горьком, роковом оцепененьеЯ в смерть уйти от этой смерти рад.

Погас мой свет? Нет уж! В смерть от смерти – это не для меня! Что тут еще замуровано? Я случайно нахожу стремянку и, забравшись наверх, оторопело обозреваю все пространство.

Низко склонясь над телефоном и опираясь полусогнутой рукой на крышку стола, Влад куда-то звонит. Глядя поверх очков, которые сползли почти на самый кончик носа, он подслеповато набирает чей-то номер. Он снова и снова заглядывает в свою записную книжку, тщетно силясь что-то разобрать: