А. Панов - Три суда, или убийство во время бала Страница 3

Он вновь заплакал.

— Вы имели что-то сказать мне, если не ошибаюсь?

— Да! Вот, я уже и забыл, зачем пришел сюда, хотя имел что-то важное передать вам.

— Не можете ли вы указать мне на какие-нибудь следы… на какую-нибудь вашу догадку? Не имеете ли вы какого-либо подозрения? Чем объясняете вы себе совершившееся преступление, если поводом к нему не была кража?

— Да, вот за этим именно я и пришел сюда. Я сначала думал, как и вы, кажется, полагаете, что кражи никакой не совершено. Но… — при этих словах он от волнения остановился.

— Но? — настаивал я. i

— Мерзавцы похитили диадему и для того только, чтобы скрыть свою кражу, лишили меня дочери…

— Какую диадему? Вчера мне показывали весь бриллиантовый убор, который был на вашей дочери.

— Вам показали не все, не все! Вчера этого не заметили. Сегодня обнаружилось, что недостает бриллиантовой диадемы, которою, кроме звезды, была украшена ее голова.

Это известие разбило все мои предположения. Или, вернее, оно еще более усложнило дело, хотя и подавало надежду, что,

13;

впоследствии, с отысканием бриллиантов, мог быть разыскан и убийца.

— Но уверены ли вы, — спросил я, — что диадема была похищена до смерти Елены Владимировны? Не воспользовался ли кто-нибудь, например, из прислуги общим смущением, чтобы похитить драгоценную вещь и затем свалить кражу на убийцу?

— Нет, я за прислугу свою ручаюсь. Все мои люди служат у меня очень давно, и всех их я хорошо знаю.

— Но поручитесь ли вы также за всех ваших гостей? У вас было так много званых, что не мудрено, если вы их не всех одинаково знаете.

— Может быть. Конечно, за всех ручаться нельзя, хотя, правду вам сказать, мне как-то не верится, чтобы кому-нибудь пришла на ум кража в тот самый момент, когда несчастную умирающую дочь мою переносили в ее комнату.

— Я и сам скорее склонен предположить, что диадема похищена убийцей, однако нельзя задаваться этой мыслью. С предвзятой идеей легко ошибиться. Но вам нужен отдых. Если вам более передать мне нечего, я потороплюсь записать ваше показание, чтобы вас не задерживать.

Секретарь и Русланов подписали показание. Старик до того был убит несчастьем, что едва мог встать с места и без посторонней помощи вряд ли дошел бы до своего экипажа. Я принялся было допрашивать одного из вчерашних гостей, как приехал полицеймейстер и сказал мне, что должен сообщить о важном открытии. Мы заперлись вдвоем в кабинете.

— В чем дело? — спросил я.

— Кокорин, — сказал полицеймейстер, — удивительно находчив и расторопен. Он с раннего утра осматривал весь сад; необыкновенно искусно снял слепок со следов и, осматривая лестницу, нашел небольшой кусок коричневого сукна, по-видимому, от сюртука или от пиджака, с куском шелковой подкладки, застрявшей в одной из трещин лестницы…

— Где этот лоскут?

— Сам я его еще не видал, а еду смотреть его. Кокорин распорядился поставить часового у лестницы, чтобы лоскут не исчез.

Я отправился в сад Русланова вместе с полицеймей-

стером, где мне указали на этот кусок сукна, застрявший в небольшом расщепе правой стороны деревянной лестницы. Кусок был треугольный и, по-видимому, должен был оторваться от платья человека, лазившего по лестнице. Я, впрочем, несколько

недоверчиво отнесся к этому новому открытию.

— Как же, — спросил я, — мы этого не заметили

вчера? Мы были здесь с фонарями.

14

— Сам я этому удивляюсь, — возразил Кокорин, — но такие ли промахи случаются при осмотрах? За одно, однако, и поручусь, что никто не мог с целью отвода глаз вложить эту тряпку на то место, где вы ее видите, потому что всю ночь были в саду мои караульные.

— Возьмите же этот лоскут. Ваше дело отыскать теперь то платье, от которого он оторван.

— Если только оно не увезено из нашего города, я вам его представлю.

— О диадеме вы слыхали?

— Как же. Она состояла из тридцати шести бриллиан-

тов, величиною с горошину каждый. За нее заплачено двадцать пять тысяч. Куплена она была в Петербурге, где можно найти модель, по которой ее делали. ,

— У кого?

— Еще не знаю. Но сегодня же сообщу вам об этом со всеми подробностями.

Мы принялись еще раз осматривать самым тщательным образом местность под окнами и по всему пути, по которому шли следы вчерашнего беглеца. Один из понятых указал на одно место в снегу, на расстоянии двух аршин от дома и как раз под окном, — место, которое еще накануне заметили. Мы увидели, что здесь снег был как бы вдавлен на пространстве вершков около двух, будто тут прежде лежало какое-то круглое тело. Шагах в двух от этого места был другой след, как бы от небольшого продолговатого тела, там прежде лежавшего. Мы все заключили, что если бы бросить в снег сложенный садовый нож, то получился бы подобный отпечаток. Я распорядился, чтобы принесли лопаты. Снег стали разгребать и рассматривать самым тщательным образом. После некоторого времени поиски наши увенчались успехом. Кокорин, который всюду поспевал первым, разглядел своим ястребиным глазом какой-то небольшой шарик. Он его поднял и очистил от снега. У понятых вырвалось восклицание — это был бриллиант. Я его тотчас же показал Руслановым. Они признали его за один из тех тридцати шести камней, из которых была составлена исчезнувшая диадема.

Проходя по комнатам, мы миновали ту, в которой служили панихиду. Не время было предаваться горестным впечатлениям, когда было нужно полнейшее хладнокровие. В кабинете хозяина я нашел архитектора, заканчивавшего план квартиры. Я дожидался минут пять окончания работы и взял с собою переданный им сверток бумаги.

Дома я застал человек тридцать, из бывших накануне у Русланова гостей, явившихся по моему вызову. Я начал снимать формальные допросы и предъявлял всем найденный бриллиант. Из дам

15

очень многие узнали его. Драгоценный головной убор был так редок, что на него все обратили внимание во время бала, а потому неудивительно, что камень мог быть узнан.

Приемная моя все более и более наполнялась свидетелями; я боялся, что не успею до восьми часов вечера их допросить, а к тому времени я ожидал Кокорина.

Я поручил четырем кандидатам на судебные должности, бывшим в моем распоряжении, записывать показания. Вся квартира моя преобразилась в канцелярию. Во всех комнатах производились допросы. Результат их можно было предвидеть. Никто ничего не знал, и никого заподозрить свидетели не могли. Окно в сад, как показала прислуга, было открыто лишь за пять или за десять минут до убийства для освежения воздуха в коридоре, в который выходили в промежуток между танцами. Я долгое время расспрашивал бывшего жениха. Петровский ровно ничего объяснить не мог. Он только делал догадки о том, как мог войти и уйти убийца, но этого я от него и не добивался. Одно только, он сообщил, что могло иметь впоследствии некоторую важность при розыске диадемы. Убор этот был куплен им у петербургского ювелира Фаберже’ по поручению отца невесты.

В том же магазине должна была храниться и его модель. Вообще он был так взволнован и растерян, что не мог с ясностью говорить о многих подробностях, на которых я настаивал. Последним велел я ввести корнета Норбаха. Этот, наоборот, очень ясно припоминал все, происходившее накануне, и настаивал на том, что Елена Русланова в предсмертной агонии движением головы указывала на окно. Конечно, это было очень вероятно, особенно при сопоставлении с упавшею лестницею и с найденным бриллиантом. Его замечания подтвердили и некоторые другие лица. К несчастью, в момент смерти Елены Руслановой никто не догадался, что означали ее жесты, а потому убийца мог свободно скрыться. За Норбахом я пригласил к допросу Анну Дмитриевну Боброву, ближайшую подругу покойной Руслановой.

Появление Анны Дмитриевны произвело впечатление на всех присутствующих. Внезапная смерть подруги заметно на нее подействовала… Прекрасное лицо ее выражало сйльное внутреннее волнение.

В противоположность белокурой Руслановой, Боброва была типом прекрасной брюнетки. Черные глубокие глаза ее были задумчивы, лицо бледно. Она была, видимо, взволнована. Войдя в комнату, она приподняла закрывавшую ее лицо вуалетку, как-то

’Речь идет о Петре-Карле Фаберже (1846-1920), который с 1870 года возглавил знаменитую ювелирную фирму «Фаберже», славящуюся своими изделиями из золота и серебра с драгоценными камнями.

16

(несознательно подошла к зеркалу, сняла шляпку и поправила рукою свои роскошные волосы; я ожидал, пока она успокоится, чтобы начать допрос.

— Извините меня, господин следователь, — сказала она, остановившись передо мною, — я так взволнована, что сама не таю, что делаю.

Я просил ее сообщить мне все подробности о вчерашнем происшествии, которые ей известны. Слеза покатилась по ее правой щеке. Она глядела на меня пристально и молчала.