Шарлотта Армстронг - Продавец воздушных шариков Страница 3

Она вдруг согнулась пополам. Со мной что-то не так, подумала Шерри.

Миссис Айви кусала губы. Она была взволнована. Итак, она вела себя геройски больше времени, чем было допустимо для одного дня, а возможно, и для целой жизни. Ей не следует и дальше впутываться в дела этой молодой пары — в конце концов, просто соседей.

— Вы не знаете адвоката? — спросила Шерри. — Специалиста по разводам?

— О, видите ли, — сказала соседка, считавшая, что следует сначала немного успокоиться, — вы не должны принимать поспешных решений, когда вы так взволнованы.

«Какое решение?» — подумала Шерри.

Она как бы прислушалась к тому, как течет ее кровь. И решила: нет, она вовсе не взволнована. То лекарство, что ей дали выпить, делает все окружающее незначительным. Она переменилась. Шерри посмотрела на соседку и подумала: «Возможно, она права. Мне не следует говорить. Мне не следует ничего делать. По крайней мере до тех пор, пока я не стану самой собой… тем, чем я являюсь, — что бы это ни было».

— Я хотела бы отблагодарить вас, — пробормотала она.

— Я так сожалею, что с вами произошло это несчастье, — сказала миссис Айви. (И на этом моя обязанность закончена, не так ли? — читалось в ее голосе.) — Он определенно никогда не производил на меня впечатления достойного молодого человека.

Он им и не был, подумала Шерри. Не был. Что-то вывело его из себя, что-то, обладавшее силой изменить его. Она так думает, и она может доказать это. Но что значат доказательства? Она опасалась, что это может произойти, и это произошло, и кто сможет поручиться, что такое не произойдет и впредь? Поэтому колебаться нечего.

«Я помню, когда все было решено. Сегодня утром, и я тогда была самой собой. О, Вард, все отправилось в сточную канаву, все прошлое. И я не могу ничего с этим поделать. Не могу помочь тебе. Не смогу простить тебя. Хотя, наверное, смогла бы, но не имею права рисковать, поскольку речь идет о Джонни. Поэтому — прощай».

Глава II

— Попробуй больше не плакать, Эмили, хорошо? Пожалуйста.

Он говорил мягко. В большом доме было тихо. Эдвард Рейнард и его жена Эмили стояли в холле второго этажа, откуда через полузакрытую дверь темной спальни им было видно длинное распростертое тело их взрослого единственного сына, тихо лежавшего в своей кровати.

— Ты же знаешь, с ним все в порядке. Да, это был свирепый удар, и какое-то время, вероятно, ему будет больно. Но с ним все в порядке. И он дома, — Эдвард Рейнард стремительно зашагал по темно-синему ковру. — Я останусь здесь до тех пор, пока не придет сиделка, — сказал он, буквально кипя энергией.

Он был невысоким мужчиной, на голову ниже сына, с очень прямой осанкой, которую часто вырабатывают невысокие мужчины в стремлении казаться выше. Он предпочитал одежду серого цвета, поэтому весь казался серым. Его седые волосы казались серыми, и лицо так же казалось лишенным цвета. Глаза у него, однако, были ярко-карими.

Его жена Эмили, узкая в бедрах, но грузная сверху, семеня тонкими ножками, неотступно следовала за ним.

— Он мог быть убит! — завыла она.

— Насилие. — Губы ее мужа скривились. — Она, вероятно, принадлежит к той среде, где часто происходит подобное.

— Ребенок получил травму! — Эмили опять заплакала.

— Врач говорит, что с Джоном все будет в порядке. На этот раз, — мрачно добавил он.

— О, Эдвард, что мы можем сделать?

— Шшш… — Мужчина отодвинулся от открытой двери. — Многое. На этот раз мы не отступим и просто сделаем то, что должны были сделать давным-давно.

— Я не могу понять, — стонала Эмили, — я не могу понять, как это могло случиться.

— Они дрались, — сказал он. — Физически, по-настоящему дрались — как звери. Это просто невыносимо для человека. И какое ей дело до того, что ребенок находился в комнате?

— Бедный малыш! Беззащитный ребенок! Какой ужас!

— Да, это уж точно, — сказал он. Взгляд его ярких глаз сосредоточился на жене. — Вард перенес сильное потрясение. Ты это понимаешь, надеюсь?

— О, его сердце, должно быть, разбито, — шмыгнула носом мать Варда.

— По крайней мере, теперь все кончено, — отрезал Рейнард.

— На этот раз Вард должен будет согласиться.

— Согласится, не беспокойся. От нее необходимо избавиться. Я говорил ему, много лет назад, что надо признавать ошибки и исправлять их.

— А как насчет малыша — Джона? — спросила миссис Рейнард. Ее бледно-голубые глаза с опаской смотрели поверх носового платка на мужа.

— Мы позаботимся о Джоне. Я займусь этим. — В праведной решимости он выпрямился, казалось, до девяти футов. — Я иду звонить Мерчисону.

Мерчисон был адвокатом. В холле второго этажа не было телефона.

— Эдвард, и все это придется выставить на всеобщее обозрение? — задрожала она, хватаясь за мужа. — Все это невообразимо отвратительно. Я просто не могу… — Она начала плакать снова. — Не оставляй меня сейчас.

— Шшшш… Шшшш… Все хорошо, Эмили. — Он обнял рукой ее плечи, и она ответила тем, что принялась усиленно вытирать слезы и попыталась поднять голову.

Так они и стояли в холле второго этажа молчаливого дома, у открытой двери комнаты, — где тихо лежал их взрослый сын, и не спрашивали самих себя или друг друга, почему же именно эту женщину нельзя было оставить здесь одну.

В полдень Шерри опустилась на стул рядом с кроватью Джонни. Мальчик пришел в сознание и жалобно хныкал, не помня подробностей (Шерри благодарила за это Бога), но тем не менее зная, что с ним произошло что-то ужасное. Шерри постаралась окружить его заботой и любовью. Она сказала мальчику, что папа очень сильно болен, ему очень плохо; но врачи заботятся о нем. Не здесь, далеко. Но мамочка здесь, и врачи, конечно же, заботятся о Джонни, разве не так? Посмотрите на него, он словно закручен в пеленки. Никто не позволит сделать ему больно. Сколько вокруг медсестер, они тоже защитят его. «Видишь этих теть, одетых в белое? Они все здесь для того, чтобы никому не было больно, а маленькие дети выздоравливали. Видишь, на других кроватях тоже лежат дети?»

Джонни, похоже, успокоился и затих, но Шерри понимала, что не может выполнить такую сложную задачу за короткое время. Возможно, начало она положила, но ей еще предстоял долгий путь.

После того как Джонни задремал, Шерри почувствовала усталость. В больнице терпеливо относились к матерям. Мальчик находился в приемном отделении, и Шерри позволили провести там все утро. Однако она не могла оставаться здесь двадцать четыре часа в сутки. Она не представляла, что ей делать. Вот сейчас мозг заработает, и она что-нибудь придумает. Сквозь усталость начали пробиваться острые нервные уколы, хотя Шерри и не испытывала желания застонать или расплакаться. Все было в прошлом. Действие снотворного или успокоительного прекратилось, но Шерри все равно была признательна за его продолжительность.

Она услышала шаги, увидела, кто подходит к ней, и ощутила новый прилив сил. У Эдварда Рейнарда не нашлось для нее ни слова; он даже не кивнул ей в знак приветствия. Приблизившись к Шерри вплотную, он взглянул на лицо спящего ребенка. Лишь после этого, отрывисто качнув головой, он властным жестом пригласил молодую женщину выйти.

Шерри оставила фартук на спинке стула. Вместе с ним она оставила свое прошлое. Теперь весь мир стал другим; Ей необходимо встретить Эдварда Рейнарда с открытым лицом. Он был ее врагом, он всегда был им, хотя она никогда не понимала почему. Теперь не было нужды производить хорошее впечатление, даже просто считаться с ним. Она испытала облегчение, чуть ли не радость.

В коридоре Эдвард Рейнард сказал:

— Я говорил с врачом Джона.

Она ничего не ответила. Значит, он пришел к ней не за новостями.

Эдвард Рейнард слишком крупными для его роста шагами шел к небольшой комнате ожидания в дальнем конце коридора. Шерри не торопясь следовала за ним. Ей некуда было спешить. Рейнард, вынужденный ждать, воспринял это как оскорбление и гневно обернулся к Шерри.

— Я переведу его в отдельную палату, — сказал он.

— Нет, вы этого не сделаете, — тут же ответила она. — Ему нужно, чтобы вокруг были люди.

— Рядом с ним круглосуточно будет находиться сиделка.

— Нет. Это дорого, и в этом нет необходимости. Ему будет лучше с другими детьми.

— Счет оплачиваю я.

— Нет, — сказала она, следуя какому-то глубокому инстинкту. — У меня есть страховка. Я сама позабочусь о своем сыне.

— Сыне Варда, — свирепо произнес он. — Хотя с этим браком покончено.

— Да, будет покончено, — сказала Шерри. — Как только я встречусь с адвокатом…

— Насчет адвокатов я позабочусь, — гневно заявил он. — Если вы не можете придумать ничего лучше, чем затевать драку в присутствии ребенка…

— Поверьте мне, — твердо сказала Шерри, — Вард больше никогда не приблизится к Джонни, чтобы иметь возможность причинить ему боль. Или напасть на меня.