Эллери Куин - Тайна египетского креста. Тайна китайского апельсина Страница 3

— Ах, да, — вспомнил инспектор, — слуга. Просто исчез, да? Собрал вещички и исчез?

— Толком не знаю, — сказал констебль, почесав в затылке. — Коронер,[2] вроде, кое-что раскопал… Я слыхал, они ищут Клинга, думаю, — он медленно прикрыл один глаз, — еще кого-то. Больше ничего, инспектор, — А есть какие-нибудь следы Клинга? — спросил Эллери.

— Объявлен розыск. Тело отвезли в морг в Вейртон, что в десяти двенадцати милях отсюда. Оно теперь в распоряжении коронера, который опечатал дом Вана.

Полиция всего штата поднята на ноги. И окружной прокурор Крумит занимается убийством.

Эллери задумался. Инспектор беспокойно ерзал на стуле. Констебль Люден с восхищением уставился на очки Эллери.

— Голова была отсечена… — изрек, наконец, Эллери. — Интересно, чем? Полагаю, топором.

— Точно. Топор мы в доме нашли. Топор Клинга. Ничьих других отпечатков пальцев не обнаружили.

— А голову жертвы нашли?

Констебль покачал головой.

— Никаких следов. Похоже, убийца-псих унес ее с собой, как сувенир.

— Думаю, нам пора, — сказал Эллери, надевая шляпу. — Спасибо, констебль. — Эллери протянул руку констеблю, и тот пожал ее. На лице констебля засияла улыбка, когда он обнаружил, что в его ладонь что-то вложили.

Он был очень доволен, что приезжие не напрасно прервали его послеобеденную сиесту.

Глава 2

Все-таки было не совсем понятно, почему Эллери Куин так заинтересовался «делом Вана». Его место было в Нью-Йорке. Пришло распоряжение, что инспектор Куин-старший должен прервать отпуск и вернуться на Сентрал стрит, в Нью-Йорк, а куда ехал инспектор, туда обычно следовал и Эллери. Однако на этот раз что-то в атмосфере округа Западная Виргиния, какие-то передаваемые шепотом на улицах Вейртона слухи задержали его. Инспектор же отбывал в Нью-Йорк, и Эллери отвез его на вокзал в Питтсбург.

— Послушай, — давал наставления Куин-старший, когда Эллери устраивал его в пульмановском вагоне, — как думаешь, сам разберешься? Сообщи мне. Или ты уже наполовину разобрался?

— Знаете, инспектор, следите лучше за своим давлением, — ответил Эллери. — «Дело» просто любопытное, а я никогда ничем не увлекаюсь с тупостью лунатика.

Я дождусь суда и выслушаю показания, на которые намекал констебль Люден.

— Смотри, примчишься в Нью-Йорк, поджав хвост, — мрачно предупредил инспектор.

— Это уж точно, — улыбнулся Эллери. — Но я не могу упустить редкую возможность не удовлетворить своего любопытства…

На том они и расстались. Поезд тронулся, и Эллери остался на платформе вокзала, свободный и одинокий.

В тот же день Эллери возвратился в Вейртон.

Была среда. Вплоть до субботы, первого дня после Нового года, Эллери добивался аудиенции у окружного прокурора города Хэнкока.

Как оказалось, прокурор Крумит был важной персоной с чрезвычайно развитым чувством собственного достоинства и большим самомнением. Эллери удалось проникнуть в его приемную, но не дальше, несмотря на все свои уловки и хитрости.

«Прокурор никого не принимает. Прокурор занят.

Зайдите завтра. Прокурору некогда. Из Нью-Йорка, говорите? Сын инспектора Куина? Ничем не могу помочь…»

Эллери, махнув рукой на визит к прокурору, слонялся по улицам, прислушиваясь к толкам и пересудам горожан. Вейртон с его сверкающими новогодними елками как бы погрузился в атмосферу тихого страха. На улицах было очень мало женщин и совсем не было детей. Мужчины при встрече наскоро обменивались двумя-тремя фразами и расходились в разные стороны. Поползли слухи о линчевании, но оказались безосновательными, так как линчевать было некого. Полицейские Вейртона усиленно патрулировали улицы. Полиция штата направляла наряды, которые то въезжали в город, то выезжали из него. Однажды в промчавшемся мимо автомобиле перед Эллери мелькнуло лицо окружного прокурора Крумита.

Во всей этой неразберихе Эллери умудрялся сохранять спокойствие и продолжать расследование.

В среду он предпринял попытку встретиться с коронером Стэплтоном, Им оказался полноватый молодой человек, сильно потевший и довольно скрытный, так что Эллери не удалось вытянуть из него ничего нового. Поэтому следующие несколько дней он занялся выяснением подробностей из жизни жертвы, Эндрю Вана, Удивительно, как мало было о нем известно! Это был замкнутый одинокий человек, со скромными запросами, редко посещавший Вейртон. Жители Арройо считали его образцовым учителем — он был вежлив с учениками, хотя и не склонен к снисходительности. По мнению муниципального совета Арройо, его службой были довольны. Помимо прочего, хотя он и не посещал церковь, учитель был трезвенником, чем снискал уважение богобоязненных сограждан.

В четверг, накануне Нового года, редактор центральной Вейртонской газеты предоставил первую полосу трем джентльменам-спиритам и их проповедям, которые утверждали, что Эндрю Ван не был богоугодным человеком, жил как безбожник и должен был умереть как безбожник. Деяния искупают устремления… Однако на этом редактор не остановился и поместил передовую статью, испещренную ссылками на маньяка из Дюссельдорфа, французскую «Синюю бороду» Ландру, американского дьявола Джека-потрошителя и многих иных монстров преступного мира. Все это подавалось в качестве деликатеса к новогоднему столу вейртонских добропорядочных обывателей.

Здание муниципального суда, где в субботу утром должно было состояться судебное разбирательство, было забито до отказа задолго до начала. Эллери был в числе первых зрителей, и его место оказалось в первом ряду, прямо напротив барьера. Около девяти важно прошествовал коронер Стэплтон. Эллери поманил его в сторону, повертел у него перед носом телеграммой за подписью комиссара нью-йоркской полиции и благодаря ключу «Сезам, откройся!» попал в заднюю комнату, где было помещено тело Эндрю Вана.

— Труп не совсем в порядке, — отдуваясь, сказал коронер. — Видите ли, мы не могли начать следствие на рождественской неделе, прошло, видит Бог, целых восемь дней, и он находился в местном морге…

Эллери взял себя в руки и снял с трупа покрывало, Зрелище было ужасающим, и он быстро опустил покрывало. Это был труп крупного, рослого мужчины. На месте головы зияла рана.

Рядом с покойником на столе лежали его вещи; темно-серый костюм, черные туфли, рубашка, носки, нижнее белье — и все было пропитано спекшейся кровью. Изъятые из карманов убитого карандаш, ручка, бумажник, связка ключей, мятая пачка сигарет, несколько монет, дешевые часы и старое письмо, по мнению Эллери, интереса не представляли, кроме, пожалуй, одного — инициалов Э. В, и письма, отправленного с почты Питтсбурга и адресованного Эндрю Вану, эсквайру. Больше ничего важного для следствия Эллери не выявил, Стэплтон обернулся и представил Эллери высокого, видного пожилого мужчину, который только что вошел и подозрительно смотрел на Эллери.

— Мистер Куин, познакомьтесь — окружной прокурор Крумит.

— Кто? — резко переспросил Крумит, Эллери улыбнулся, кивнул и возвратился в зал суда.

Пять минут спустя коронер Стэплтон занял свое место, и зал затих. На свидетельское место был вызван Майкл Оркинс. Он прошел между рядами, сопровождаемый шепотом и любопытными взглядами. Сутуловатый немолодой фермер с выгоревшими на солнце волосами спокойно уселся в кресло свидетеля, скрестив жилистые руки.

— Мистер Оркинс, — обратился к нему коронер, — расскажите нам, как вы обнаружили тело потерпевшего.

Фермер облизнул губы.

— Да, сэр. Я отправился в Арройо в пятницу утром на своем «форде». Как раз подъезжал к Арройо, смотрю, старый Питер идет по дороге. Ну, я его посадил в машину. Едем к перекрестку, а там, на дорожном столбе, висит он… Прибит гвоздями за руки, за ноги… — Голос Оркинса сорвался. — Мы того… Скорей в город…

Кто-то в зале хихикнул, и коронер призвал к порядку.

— Вы трогали тело?

— Нет, сэр. Мы и из машины-то не вылезали.

— Хорошо, мистер Оркинс.

Фермер облегченно вздохнул и вернулся на свое место, вытирая вспотевшее лицо красным платком.

— Старый Питер!

По залу прошелестел шепот, а на свидетельском месте возникла колоритная фигура. Это был прямо державшийся старец с длинной седой бородой и густыми бровями, одетый в некое подобие древнего одеяния, рваное, грязное, линялое. В глубокой задумчивости он оперся о барьер, потом потряс головой и уселся в кресло свидетеля.

Коронер, казалось, был раздражен.

— Ваше полное имя?

— А? — Старик смотрел куда-то в сторону, мимо коронера.

— Ваше имя! Как вас зовут? Питер, а дальше?

Старец тряхнул головой.

— Нет у меня имени. Старый Питер — и все тут. Я — мертвец. Я мертв уже двадцать лет, Наступила гробовая тишина. Стэплтон растерянно оглядывался по сторонам. Сидевший рядом с ним невысокий человечек поднялся и произнес;