Ирина Лобусова - Ветчина бедняков Страница 3

— Я уже сказала, что все могу объяснить! Здесь подготовлены бумаги, и вы можете посмотреть, что…

— Да не нужны мне ваши объяснения! А к своим бумагам добавьте еще одну! Вот эту! И эту тоже не забудьте!

— Что это?

— Вы разучились читать? Запрос из прокуратуры города Южногорска! И все это — мне!

— При чем тут эти запросы к моей работе?

— Как это — причем? Их направляют мне. Как директору медицинской фирмы! А я не желаю иметь никаких дел с этими организациями!

— У моей сестры, которая живет в городе Южногорске, пропали дети. Двое детей — мальчик и девочка, близнецы. Они исчезли, когда играли на улице, им было по шесть лет. По факту их исчезновения ведется следствие, и, естественно, следователь интересуется ближайшей родственницей матери детей…

— А почему вы сами не явились для дачи показаний? Почему эти бумажки отправляются к вам на работу?

— Это мое личное дело!

— Ваше личное дело? Очень хорошо! Так вот: мне не нужны конфликтные сотрудники с вечными полицейскими историями! С сегодняшнего дня вы уволены!

— Что?

— Я вас увольняю! Расторгаю наш контракт! И все ваши отношения с моей фирмой! Вы уволены и больше здесь не появляйтесь! Я предупрежу отдел кадров и бухгалтерию, чтобы они больше не имели с вами никакого дела! Никаких денег за этот месяц я вам не выплачу!

— Вы не имеете права!

— Еще как имею! А вздумаете подавать в суд — получите те копейки, которые указаны в вашем контракте! Между прочим, по контракту вы получаете не 1000 долларов в месяц, а всего 10! И если вы вздумаете обращаться в суд, то заплатите всю неустойку, возместите все расходы, которые вы причинили, отправляя наших пациентов в другие медицинские учреждения! Так что имейте в виду — с судом вам лучше не связываться! Вы стоите мне так поперек горла, что я пойду на все, чтобы вас удалить, желательно подальше! Кстати, я предупрежу своих коллег из других фирм, чтобы они не вздумали принимать вас на работу! Все, на что вы теперь можете рассчитывать — только место в районной поликлинике!

— Это намного лучше, чем работать у вас!

— Прекрасно! Надеюсь, вам все ясно в отношении денег…

— Да идите вы со своими деньгами! Подавитесь ими!

— Очень хорошо! Все ваши бумаги давно подготовлены в отделе кадров! Убирайтесь!»

Она прислонилась лбом к холодному оконному стеклу. Наверное, это так просто — послать… послать, когда в соседней комнате нет сына, который вечером, и утром, и днем хочет есть… Еще проще послать, когда холодильник полон, и завтра — будут новые деньги, а не только — новый день.

— О чем ты задумалась? — голос подруги вернул к реальности.

— Вспоминала, как меня увольняли. Наверное, я действительно была как кость поперек горла, но… Но иначе я не могла.

— Конечно. С чужими ты не можешь. А со своими…

— Ты снова? Мне кажется, мы уже закончили! Между прочим, я сегодня отправила по почте свои показания о том, когда в последний раз видела Стасиков, после того, как поговорила по телефону со следователем. Между прочим, следователь — женщина, только вот имени ее я не помню. Она сама мне сказала, что Стасиков вряд ли найдут.

— Так и сказала?

— Да. И еще она сказала о том, что моя сестра не сильно и расстроилась. Представляешь, она даже не плакала! Да я любила этих малышей больше, чем она!

— Я вижу, как ты их любила!

— Что ты видишь? Как, по — твоему, я должна была поступить? Я отправила свои показания, написала все, что я о них знала, и это все, что я могу для них сделать. А что касается моей сестры, то она всегда меня ненавидела и никогда не нуждалась в утешении! И вообще я думаю, что последний человек, от которого ей нужно утешение — это я! И все, хватит! Давай закончим разговор на эту тему!

Она пошла в комнату. Подруга плелась за ней. утешитель с моралью…. Последний из утешителей. Ее подруга имела магазин и не могла понять состояние человека, привыкшего получать зарплату раз в месяц, пусть даже эта зарплата составляла когда-то тысячу долларов… Подруга плюхнулась на диван:

— Что ты теперь будешь делать?

— Не знаю. Отдохну, наверное. Слава Богу, кое-что я отложила на черный день. А потом устроюсь на работу в поликлинику. И это будет лучше всего.

Внезапно подруга переменилась в лице.

— Это они? Стасики?

На шкафу стояла яркая фотография в деревянной полированной рамке. Двое малышей в костюмах котят на фоне елки держались за руки. Малыши доверчиво улыбались. Серые костюмы выглядели самодельными и простыми. На елке почти не было игрушек. Она подошла к шкафу и положила фотографию — изображением вниз. 

Глава 2

Она не спала три ночи, ворочаясь на постели, как в бреду лихорадки, бесконечно призывая к себе сон. Мятые простыни впивались в тело, как заостренные прутья. Она ворочалась в состоянии, близком к чудовищному полусну, в котором ночные тени привычных вещей разрастались в чудовищных монстров, а призрачный свет сквозь занавеску казался мерцающим свечением могильных огней. И над всем эти — безнадежность, тупая безнадежность нелепого выбора: рыдать от горя или кричать от злости… И оставалось только впиться зубами в подушку, чтобы заглушить крик. И какая разница, от чего.

В такие ночи ей хотелось встать и броситься прочь из квартиры. Бежать сломя голову в никуда, не чувствуя под собой ног. Она бы и поступила так, если б не одно обстоятельство: мирное дыхание спящего за стеной сына. В теплой кроватке. Сына, который всегда оставался для нее малышом. Было еще одно спасение: прокрасться тайком в его комнату, опуститься перед кроваткой на колени, зарывшись лицом в простыни, замереть, вдыхая сладкий запах спящего ребенка, ее ребенка, невинного и священного перед миром, чтобы этот ребенок и его свет смог ее защитить. Но для того, чтобы прокрасться в детскую, нужно было пройти через ту часть комнаты, где стоял шкаф, а наверху — фотография в рамке. Лежащая изображением вниз. Фотография, на которую она не могла не только смотреть, но даже — проходить мимо. Сон уходил, проваливаясь в черную дыру сознания, как в бездонную пропасть. И даже если бы сорвала голос от криков, все равно не смогла бы дотянуться рукой… призрачные стражи воспоминаний обступали ее кровать. Вернее, не стражи, а судьи. Все, что она могла сделать, лишь пошире открыть глаза и взглянуть им в лицо.

Она вспоминала заснеженный зимний вечер несколько месяцев назад. Конец декабря и два замерзших тельца в прихожей. Они стояли, прижавшись друг к другу, словно защищаясь от невидимой опасности, крепко держась за руки. Шубка девочки была порвана и защита другими нитками (не подходящими по цвету), а вытертая куртка мальчика — не зашита совсем. Их маленькие личики, бледные вытянутые лица детей, которых не ждут и уже собираются выставить на улицу, были сморщены и напоминали лица маленьких старичков. Именно в тот вечер в ее сердце что-то болезненно дрогнуло…. Может быть, от этой недетской обреченности, застывшей в детских глазах. Это были просто голодные, замерзшие и плохо одетые дети ее сестры, сестры, которую она ненавидела всем своим сердцем, сестры, которая причинила ей зла больше, чем любой посторонний человек… Сестры, которая отправила двух шестилетних детей одних на поезде в другой город, чтобы сплавить подальше от себя на новогодние праздники, сестры, которая никогда не хотела ребенка, но опоздала сделать аборт, по неопытности пропустив первую беременность, и словно в наказание Бога вместо одного ребенка у нее родились близнецы……. Накануне их приезда раздался телефонный звонок по межгороду. И голос, который до сих пор вызывал у нее нервные спазмы, сказал:

— Привет, я послала к тебе детей, посадила их в поезд, мне все равно их некуда деть, думала отдать в приют, но там надо платить и потом, лишние неприятности с ментовкой, проводница перевезет их бесплатно, если не хочешь держать их у себя, отправь в какую-то больницу, ты же у нас крутая, вообщем, я им дала бумажку с адресом, кто-нибудь их проводит, пока.

Все это — на одном дыхании, на одном предложении, и наконец — звонок в дверь.

Как профессиональный педиатр (причем очень высокого класса), она не могла не заметить две страшные вещи… Что уж кривить душой (постоянно думала про себя), именно это и заставило ее потеплеть… Дети были рождены с дефектами. Почти инвалиды. Слабослышащие (одно ухо — процентов 70 слуха, другое — почти 30), с нарушенным зрением, плохо развитые физически и выглядящие намного моложе своих лет. Вздохнув, они принялась раздевать их, снимая дрожащими руками старую одежду. Два хорошеньких ребенка с пушистыми белокурыми волосиками и ясными голубыми глазами. Два красивых и нежных существа, настолько красивых, что в голову пришло глупое избитое сравнение о двух анеглочках… Она были мало похожи на ее сестру. А на кого похожи — она не знала. Она никогда не видела их отца. Ее сестра никогда не была замужем и очень смутно подозревала, от кого вообще родила. Подобная беспечность была в характере ее сестры. Не подлость. Не легкомыслие. Просто беспечность. Словно она никогда и не выросла. Так и осталась ребенком. А потом взяла и родила двух детей.