Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев Страница 3

– Тогда ты права.

Голос Гюльчихры привлёк к ней внимание молодых болельщиков, и те стали высказываться на тему мультикультурализма. Их было много. Они были агрессивны. Таня, неплохо знавшая Гюльчихру, сжала её руку и повернулась к красным шарфам.

– Заткнитесь! Что вы себе позволяете? Она – врач!

Это сообщение вдохновило некоторых спартаковцев на остроты. Большие глаза чеченки начали часто моргать. Казалось, она расплачется, как ребёнок. Но вместо этого она стиснула кулаки и очень решительно устремилась к дюжине недовольных ею парней. Танечка с трудом её удержала. Однако, парни притихли. Вскоре они сделали попытку вернуться к прежнему разговору, но он у них не заладился. Молча Таня и Гюльчихра доехали до Крестьянской заставы и молча сделали пересадку. Потом – ещё одну. Когда поезд подъезжал к Фрунзенской, Гюльчихра сказала:

– Спасибо, Танька! Ты меня очень выручила.

– Да брось ты.

Поезд остановился, и Таня вышла. Фрунзенская не нравилась ей – ни станция с её полутёмным залом и белым бюстиком, очень смахивающим на надгробный памятник, ни район – облезлые сталинские громадины, разделённые переулочками, идущими под уклон. Они как-то сдавливали сознание, будто сон, в котором надо спасаться, а ты не можешь – ноги уже подчиняются не тебе, а тому, кто гонится за тобой. Перейдя проспект по гулкому подземелью, Танечка зашагала ко Второй Фрунзенской. Ей казалось – холод струится прямо из фонарей. Пронизывающий, синюшный холод. Прохожие обгоняли транспорт, заполонивший проспект. Спешила и Таня, хотя заказчик мог её ждать ещё целый час. Свернув в переулок, она направилась к набережной. Ветер от реки дул в лицо. Глаза заслезились. Цокая каблучками по тротуару, Таня поймала себя на том, что она не любит не только Фрунзенскую, но и вообще центральные районы столицы. Гораздо больше её привлекали окраины. Да, была некая загадочная романтика в этом: подняться морозным вечером из метро на какой-нибудь дальней станции, например – Коньково, Выхино, Пражская, сесть в автобус и час петлять по совсем незнакомым улицам и проспектам с унылыми фонарями, осознавая, что это всё, как ни странно, ещё Москва!

Не успела Таня войти во двор нужного ей дома, как телефон заиграл. Замедлив шаги возле гаражей, она извлекла его из кармана. Звонила Настя.

– Так тебя ждать? – спросила она.

– Да, ждите. Но умоляю, полегче с музыкой! У меня головная боль.

– Как ты задолбала!

Под фонарём у подъезда Таня достала из сумки бланк, чтобы посмотреть код. Войдя, она очутилась на крутой лестнице с лакированными перилами. Освещение было слабое. Поднимаясь на пятый, радиожурналистка согрелась. К концу подъёма она отметила, что дыхание у неё остаётся ровным. Да, трёхнедельная беготня по морозным улицам, несомненно, прибавила ей здоровья.

Стальная дверь с табличкой «31» была приоткрыта. Из щели падал на лестничную площадку свет. Постояв минуту в недоумении, Таня осторожно нажала кнопку звонка. Внутри зачирикало, а затем наступила полная тишина. Танечка звонила ещё два раза. Потом она позвала:

– Владимир Евгеньевич! Можно к вам?

Никто не откликнулся. Ситуация представлялась не только странной, но и тревожной. Пока Таня размышляла, как поступить, снизу вдруг донёсся лязг закрывающейся подъездной двери. А после этого начали приближаться шаги. Рыжей журналистке сделалось неуютно. Она привыкла к насторожённым взглядам в подъездах, хотя они её удивляли – Таня по праву считала своё лицо не только красивым, но и интеллигентным, однако как её воспримут сейчас, стоящую перед приоткрытой дверью чужой квартиры? Впрочем, была надежда на то, что Крупнов проснётся в ближайшие полминуты. Вполне могло оказаться, что человеку, шаги которого уже, кажется, миновали второй этаж, нужен либо третий, либо четвёртый. Но вскоре стало понятно, что объяснения с кем-то не избежать. Интересно, с кем?

По лестнице поднималась тонкая девушка со скрипичным футляром. Взойдя на пятый этаж, она оглядела Таню и обратилась к ней:

– Добрый вечер. Вы кто?

– Курьер из аптеки, – сказала Таня, – Крупнов Владимир Евгеньевич заказал лекарства. Но его, кажется, дома нет.

Скрипачка перевела большие внимательные глаза с Танечки на дверь, а затем – обратно. У неё была чёлочка, нос с горбинкой, тонкий рисунок рта. Голову она держала чуть наклонённой. Ей было около тридцати. Приталенное пальто подчёркивало классичность её фигуры. Постучав по полу каблучками, чтобы с ботиночек окончательно слетел снег, скрипачка спросила:

– А как вы отперли дверь?

– С помощью отмычки, – вздохнула Танечка, но, заметив, что музыкантша шутку не оценила, поторопилась прибавить, – вы ненормальная? Повторяю вам, я – курьер из аптеки! Зачем мне отпирать дверь в чужую квартиру? Кончиком пальца не прикасалась я к этой двери!

– Я поняла. А что за лекарства вы ему привезли?

Танечка вновь вынула бланк заказа и прочитала названия. По лицу скрипачки было заметно, что ни о чём они ей не говорят.

– Я живу вот здесь, – тронула она противоположную дверь, – Владимир Евгеньевич мне ни разу не говорил, что чем-то болеет.

– Ну, это уж с его стороны просто запредельная степень наглости, – начала терять терпение Танечка, – я на вашем месте так разозлилась бы на него, что раз и навсегда перестала бы интересоваться его делами!

– Можно взглянуть на то, что вы привезли?

Танечка сдержалась. Достав из сумки заказ, она показала его скрипачке.

– Как вас зовут? – поинтересовалась та.

– Таня. Фамилия – Шельгенгауэр.

– Покажите бланк.

Эта просьба также была исполнена. Но скрипачка не успокоилась.

– Вы звонили в дверь? – спросила она.

– Конечно. Три раза.

– Откуда вы?

Таня растерялась.

– В смысле – откуда?

– Что непонятного? Вы москвичка? Паспорт у вас с собой? Дайте-ка взглянуть!

Вот это уж было слишком. В двух словах описав въедливой зануде всю глубину её бесполезности, тошнотворности и маразма, Танечка вынула телефон с намерением сообщить в кол-центр о том, что заказ под номером 3317 доставить не удалось. Но въедливая особа вдруг повела себя крайне странно.

– Давай войдём, – сказала она и раскрыла дверь широко.

Танечка попятилась, прижимая сумку и телефон к груди. Хозяин квартиры – а это был, несомненно, он, судя по пижаме и тапочкам, неподвижно лежал посреди прихожей. Под ним была огромная лужа крови. Носа у него почти не было.

Глава вторая

Без названия

Ого! Они на меня не смотрят! Причина этого смехотворна – нас разделяет труп с отрезанным носом. Они уставились на него. Таращат глаза. Поднимите взгляды! Вы что, не видели мертвецов? Ведь сказано вам: "Пусть мёртвые погребают мёртвых!" Но нет, пустота опять заслонила главное. Как обычно. Найдётся ли, в конце концов, тот, кто пренебрежёт ею и разглядит за ней то, что просто не может быть не увидено? Сомневаюсь. Они боятся того, что совсем не страшно, радуются тому, что не должно радовать, и тоскуют из-за того, что вовсе не имеет значения. Оторвите взгляды от трупа и поднимите их на меня! Вы, может быть, после этого не останетесь живы, но что такое ваша почти уж тридцатилетняя