Суть вещи - Алёна Алексина Страница 3

Кухня тоже хранит Ясино тепло, но здесь, кажется, нет ничего гладкого. Не слишком удобно убирать, зато доставляет Лизе массу приятных ощущений: шершавый камень разделочной панели, неровное брашированное полотно обеденного стола, а самое главное – металлическая губка для мытья посуды.

У Лизы много ритуалов, они помогают держаться на плаву и даже немножко двигаться куда нужно. Покупка металлической губки – один из незыблемых столпов ее бытия. Лиза всегда смеется, думая о губке такими словами, но вообще дело именно так и обстоит – в каждый новый дом Лиза приходит с одной только губкой. И если у старичков Кузнецовых частенько приходится пользоваться ею – Евгения Николаевна видит плоховато и о пригоревшей овсянке узнает только по сильному запаху, – то в Ясином доме – Лиза так и не научилась называть его иначе, – в Ясином доме губка лежит совершенно нетронутая: готовит Яся сама, и у нее никогда ничего не пригорает. А посуду вечером моет специальная большая машина.

Кажется, кухня в Ясином доме – место, которое умудряется угодить обоим супругам. Просторная электрическая плита, шкафчики темного дерева, стены, облицованные уютной плиткой с пастушками, кораблями и мельницами… Она нарядная, как Яся, и современная, как нравится Владимиру Сергеевичу. И каждая вещь не замолкая рассказывает о том, какие счастливые здесь живут люди.

К стенке прислонились разделочные доски – деревянные, с выпуклым от долгого использования рисунком. Яся не разрешает убирать их в шкаф, держит на виду, и Лиза понимает почему: на них очень приятно смотреть. Та, что поменьше, – черная, а большая – почти рыжая, цвета молодого фундука. Края у досок неровные, кое-где сохранилась кора.

Лиза гладит шершавый край, любуется плавными переходами цвета на поверхности доски, и вот уже Владимир Сергеевич, не торопясь, тоненько нарезает мясо, а Яся откупоривает бутылку вина. Владимир Сергеевич говорит что-то, и оба дружно хохочут. Яся буквально складывается пополам от смеха, и несколько капель вина выплескивается на стол и на пол. Лиза съеживается, ожидая взрыва недовольства, но Владимир Сергеевич снова хохочет, отрывает от рулона несколько бумажных полотенец и аккуратно промакивает капли, а другой рукой тут же легонько касается кончика Ясиного носа, вздергивая его чуточку вверх, и вот уже на ее лице снова появляется улыбка – постепенно, как проступает изображение на фотобумаге, опущенной в проявочную кювету.

Катюша тащит из холодильника вишневый сок. Владимир Сергеевич достает из серванта третий бокал, наливает в него сока. Федечка мычит в своем креслице, и тогда Владимир Сергеевич достает бокал и ему, все толпятся вокруг Федечки и, приноравливаясь к его неловким движениям, хохоча и радуясь чему-то, чокаются. Владимир Сергеевич с улыбкой ерошит волосы сына. Улыбка Федечки скорее похожа на гримасу, но он котенком тянется за отцовской рукой.

Лиза с трудом отрывается от разделочных досок и встряхивается. Нужно работать, а она тут засмотрелась на чужую семью.

Взгляд цепляется за коробку с серебряным гарнитуром на двенадцать персон. Завтра Владимир Сергеевич вернется из командировки, и в доме после долгого перерыва снова будут гости. Яся просила убедиться, что серебро отполировано как следует. Но серебро – долгая и приятная возня. Можно оставить ее на потом. А вначале кабинет.

Лизе туда смертельно не хочется, да, по правде говоря, и убирать-то там почти нечего. Влажной тряпкой протереть идеально пустой стол, на котором ничего, кроме лампы, монитора и клавиатуры, пройтись по верхам стеллажей с медицинскими фолиантами, тщательно обработать антисептиком массажный стол, влажной, а затем сухой тряпкой пройтись по идеально гладкому паркету. Раз в месяц Лиза моет потолочные плафоны и протирает висящий под потолком кондиционер. Сегодня как раз время плафонов. Проще простого. Но Лизе всегда не по себе. Она в принципе не любит ничего медицинского, и, хотя все детство бабушка таскала ее по врачам, Лиза так к этому и не привыкла. А может, потому и не привыкла, что почти каждая неделя была отравлена очередным визитом к очередному светилу, который разденет и станет щупать ее, тыкать там и сям, долбить молоточком, заставлять делать то и это. Лиза не терпит чужих прикосновений: она сразу чувствует себя малышом-голышом в медицински холодных руках. И тут, в насквозь стерилизованном пространстве, она то и дело морщится и ежится.

Лиза начинает мыть массажный стол, но вдруг замирает в тревоге: на краю стола надорвана обивка. Неровная, едва заметная царапина тянется от края к центру, будто указатель. А в центре – какое-то странное, почти незаметное белесое пятно. Лиза изучает бежевую кожу обивки внимательно, как карту, и находит еще несколько почти параллельных царапин. Кое-где кожа смята, будто ее сжали и долго держали в таком состоянии. В механизме подголовника застряло несколько тонких детских волосков. В корзине для грязного белья Лиза находит простыню, машинально растряхивает ее двумя руками и охватывает взглядом поверхность. Она усеяна мелкими коричневыми брызгами и задубевшими бесцветными пятнами покрупнее. Под простыней в корзине лежит рваная резиновая лента. Чтобы не видеть ее истерзанных краев, Лиза снова опускает на нее простыню. Она и раньше находила и заносила в таблицы царапины, волоски и пятна, грязные простыни и другие странные предметы, но никогда – сразу все это.

Лиза пристально всматривается в обивку стола и чуть поднятый подголовник, затем опускает его вровень с остальной поверхностью. Аккуратно, чтобы не сделать больно, высвобождает волоски. На столе лежит худенький мальчик в одних трусиках. Он явно мерзнет: скрученные спазмами ноги покрыты мурашками, он конвульсивно водит по коленкам руками, хнычет, жмется к стене. У стола стоит Владимир Сергеевич. Лицо его набрякло румянцем, глаза сощурены. Владимир Сергеевич расстегивает верхнюю пуговицу халата. Внезапно мальчик начинает кричать. Владимир Сергеевич не двигается, не пытается успокоить ребенка, и Лиза догадывается почему: в кабинете отличная звукоизоляция, да и что удивительного, что он кричит? На приеме у остеопата многие недовольны. Распахнув халат, Владимир Сергеевич молча наблюдает за плачущим ребенком и лениво поглаживает вздувшиеся в промежности брюки, затем резкими движениями расстегивает ремень, и пуговицу, и крючок, и молнию и стягивает брюки вместе с трусами.

Судорожным рывком Лиза отдергивает взгляд от массажного стола и переводит его за окно, на тощие, будто посиневшие от холода и страха деревья. Она разрешает себе не досматривать страшные фильмы. И если в прошлый раз она еще сомневалась, то теперь уверена: этот – очень страшный. Пустые места в ее таблицах заполнены неопровержимыми доказательствами.

Чтобы успокоиться, у Лизы есть логарифмическая линейка. Круглая – так гораздо удобнее. Лиза представляет