Поющая раковина Одиссея - Наталья Николаевна Александрова Страница 3

лестницу и пошла по ней, осторожно нащупывая ступеньки, хотя на самом деле не боялась ни упасть, ни споткнуться. И точно, все обошлось, и она оказалась у двери, которую толкнула, и та открылась и вывела Марину прямо в сад – запущенный, заросший. С этой стороны здания не было статуй и неработающих фонтанов, зато была довольно ровная тропинка, которая привела Марину к берегу моря. А там уж видны огни ее гостиницы.

Марина поднялась по широким ступеням и оказалась в холле гостиницы. Народу не было, еще бы, такой прекрасный вечер, тепло, но не жарко, море спокойное, отдыхающие все разбрелись по прибрежным барам и сидят там, притопывая в такт музыке, а кто просто гуляет вдоль берега, глядя на светящееся море.

Привычно кольнуло сердце: и она могла бы сейчас сидеть там, на берегу, и теплый ласковый ветерок обвевал бы разгоряченное тело, и музыка была тихая, сладкая, что-нибудь итальянское, они обязательно выбрали бы бар с тихой музыкой, и не было бы там шумных компаний, и девчонки не визжали, а сидели бы только пары. Влюбленные пары, те, кому хотелось побыть вдвоем. Только вдвоем.

Марина потрясла головой, чтобы отогнать грустные мысли. Сейчас у нее другие заботы.

За стойкой скучала полноватая портье. Ага, это русскоговорящая, уже хорошо. Марина могла бы с ней объясниться по-английски, но лучше так.

– Чем могу помочь? – слова были вежливые, а взгляд сонный, усталый, равнодушный.

– Скажите… – Марина помедлила, – а женщина такая… – она покрутила руками вокруг себя, что должно было означать, что платье на женщине было воздушное, струящееся. А может, и не платье, а какая-то бесформенная кисея… Марина плохо разглядела в полутьме. Если честно, то она и лицо своей новой знакомой не разглядела. Как только пыталась присмотреться, та сразу же отворачивалась или вообще уходила в сторону. То есть случайно, конечно, но все же…

Теперь во взгляде портье проступило недоумение.

– Так что вы хотели?

– Женщина из этой гостиницы, ее зовут… Ариадна! – вспомнила Марина. – Она сказала, что приехала три дня назад.

– Минутку! – портье повернула к себе монитор. – Я проверю… так… простите, но в гостинице нет женщины с таким именем. Вы ничего не путаете?

Очень не понравился Марине ее взгляд, который из удивленного перешел в подозрительный. Того и гляди спросит: «А вы сами-то кто? Документы у вас имеются?»

– Простите… – Марина сделала над собой усилие и натянуто улыбнулась, затем, вроде бы невзначай, достала из кармана ключ от номера, всегда лучше избежать неприятных вопросов. – Кажется, я все напутала. Наверно, она из другой гостиницы. Разговорились случайно, знаете, как бывает в отпуске…

– Говорите, приехала три дня назад? – портье смотрела на экран монитора. – Но три дня назад у нас вообще не было заезда. Заезд был позавчера, когда вы…

– Да я знаю, – на этот раз Марина резко ее оборвала. – Говорила уже, что мой друг задерживается, он прилетит позднее.

И поскорее ушла, чтобы не видеть понимающей улыбки портье.

В номере она уселась на кровать и еще раз перечитала сообщение Глеба.

«Прости меня, любимая, но завтра я никак не смогу прилететь, Андрюша еще очень слаб, я не могу его оставить. Свяжемся позже. Не звони, в реанимации не разрешают пользоваться мобильными телефонами».

«Вот так, – подумала Марина, – завтра он тоже не прилетит». Значит, она прилетела позавчера, он с ней не летел, позвонил накануне и сказал, что на работе нужно что-то сделать.

Это займет буквально один день, и он уже поменял билет. Так что они встретятся прямо там, на месте, она придет в себя после перелета и будет ждать его, веселая и отдохнувшая.

Она согласилась, а что было делать?

И вот вчера вместо любимого человека она получила от него сообщение, что у него заболел сын и что он должен дождаться какой-то определенности. И когда она позвонила, он ответил, запыхавшись, что везет сына в больницу и что потом перезвонит.

Не перезвонил.

Не перезвонил, а только вечером прислал сообщение, что сын очень слаб… и так далее, смотри выше.

Марина поскорее отложила телефон как можно дальше, потому что ей захотелось бросить его на пол и растоптать ногами в порошок. А потом разбить что-нибудь стеклянное, или завыть в голос, или биться головой о стену.

Она тут же усмехнулась горько: никогда она так не делала и не сделает, просто понятия не имеет, как это делать. Вот так вот вдруг устроить истерику?

И что толку? Все равно он не прилетит завтра. И кто знает, сколько еще времени его сын будет в реанимации, и вообще непонятно, что с ним такое, Глеб ничего не написал.

«Это какой-то злой рок, – подумала Марина скорбно, – это сама судьба не хочет, чтобы мы с Глебом были вместе».

Господи, как же она устала прятаться, выбирать уединенные кафе и рестораны, оставаться одной в праздники и выходные.

«Ты знала, на что шла, – говорила мать, изредка осведомляясь, как у нее дела на личном фронте (именно такое выражение она всегда употребляла). – С женатым человеком всегда так, уж я-то это хорошо понимаю».

У нее самой много лет был роман с женатым мужчиной, который не привел ни к чему.

«Любовь, – говорила мать с неистребимой ненавистью, – от такой любви одни неприятности. Из-за этой своей неземной любви я лишила тебя отца».

Марина только плечами пожимала.

Отца она не помнила, они с матерью развелись, когда ей было три года. И мать бесконечно твердила, что ее муж был полным ничтожеством и как отец – пустое место. Так что Марина потихоньку уверилась, что это наверняка так и есть, тем более что отец не делал никаких попыток с ней увидеться.

С матерью они тоже не были особо близки, мать была занята своими сложными отношениями с женатым любовником, Марина часто жила у бабушки, потом бабушка умерла, оставив ей крошечную квартирку. Полторы комнаты, как говорила бабушка.

Марина надолго запомнила радость в глазах матери, когда та узнала, что Марина окончательно переезжает. Мать неоднократно давала понять, что дочка мешает устроить ей личную жизнь.

Марина видела этого типа, не то чтобы часто, но несколько раз в детстве и в юности. Потом мать уже не показывала ему взрослую дочь, она зло щурилась, провожая Марину к бабушке.

Да не больно-то и хотелось, этот тип был Марине глубоко неприятен. Даже в подростковом возрасте она понимала, что он обманывает и мать, и свою жену, обманывает много лет и ничего не собирается менять, ему так удобно жить.

Ее матери понадобилось лет пятнадцать, чтобы до нее дошло