Холодный счет - Владимир Григорьевич Колычев Страница 3

– Ногти у тебя острые. На кого точишь? – в шутку спросил он.

Обычно акриловые и гелевые ногти не очень острые, но их можно наточить – в том же салоне красоты.

– Да есть один… Ты, наверное, думаешь, что я проститутка? – спросила Лиза.

– Ну, если только по пятницам, в свободное от работы время… Распоряжения у тебя там в папке, не знаю какие.

– Распоряжения. Начальника железнодорожной станции.

– В делопроизводстве работаешь?

– Иногда даже по выходным… – кивнула Лиза. И на всякий случай уточнила: – С бумагами… – А затем, немного подумав, добавила: – И остановить меня некому.

– Жаль, – кивнул Крюков.

– Жаль?

От возмущения Лиза приподнялась на локте, но глянула на него не зло, хотя и с осуждением. Действительно, женщина свободна – радоваться надо, что у нее нет мужчины, а он сожаление выражает. Может, потому что закончен случайный роман?

– Ну, может, я не так выразился, – пожал плечами Крюков.

И невольно глянул на гирлянду из роз, выбитую на животе Лизы. Криминального толкования такая татуировка не имела, просто красивая выписка из каталога тату-мастера. Женщины просто сходят с ума по этим глупостям, как будто не понимают, что мужчины воспринимают их татуировки как клеймо. Само подсознание кричит, что татуировки – это печать проституток, порноактрис и прочих гулящих женщин. Конечно же, это далеко не так, но подсознание – материя тонкая и капризная. Да и за примерами не надо далеко ходить. Взять ту же Лизу, вот где Севастьян с ней познакомился и почему она так легко согласилась переспать с ним? Возможно, это у нее ритуал такой, на каждый уик-энд снимать себе нового мужчину для развлечения. Может, ее вовсе не интересуют постоянные отношения.

– Еще здесь! – заметив, куда он смотрел, саркастически усмехнулась Лиза.

И указала на кружевную подвязку для чулок, выколотую на правом бедре. И в этом случае татуировка высокого качества, но, увы, Лизу она не облагораживала.

– Тебе идет!

Фраза прозвучала неубедительно, и Лиза это заметила.

– Ну, конечно!.. – фыркнула она.

– Не обижайся, – попросил он.

Крюков не собирался связывать с Лизой дальнейшую жизнь, но и ссориться с ней не желал. И настроение портить не хотел – ни себе, ни ей.

– Да не обижаюсь… Просто обидно… Сто лет в баре не была, решила заглянуть, а меня уже в проститутки записали… Ну да, татух по молодости наделала.

– Ты и сейчас молодая.

– Ну, если только по сравнению со старухами… А ты что, в завязке?

– Чуть не развязался.

– Развяжешься.

– Только не сегодня.

– И без меня… – засмеялась она. – Все, давай, гуляй!

– Ты это серьезно? – не поверил ей Севастьян.

С одной стороны, хорошо, что его выгоняют: не готов он к серьезным отношениям. От Ирины нужно сначала отойти, потом уже думать о других женщинах. Но, с другой стороны, обидно. Он же не чемодан, чтобы его выставляли за порог.

– Серьезно! – Лиза остро посмотрела на него. – Ничего у нас не выйдет! И ты сам это знаешь!

– Не знаю.

– Я знаю!.. Все, давай!

Лиза порывисто поднялась и, набросив на себя халат, отправилась в ванную. Севастьян проводил ее взглядом, пожал плечами и также поднялся с постели. Все правильно, не выйдет у них ничего, даже пытаться не нужно. Разные они люди, только одна у них точка соприкосновения, и она уже пройдена, каждый получил свое, можно расходиться.

В бар Крюков заходить не стал, в магазин тоже, спать лег совершенно трезвый.

2

Понедельник, 19 сентября

Знакомый дом, знакомая квартира, труп знакомой женщины. Севастьян смотрел на мертвую Лизу и думал о склянке с нашатырным спиртом, он с удовольствием нюхнул бы прямо из пузырька, так, чтобы в мозг навылет. А еще лучше махнуть граммов двести.

Женщина лежала на полу, на животе, голова набок, правое ухо вверх, мочка разорвана, сережки нет. Глаза открыты, на лице застыла гримаса ужаса, рот приоткрыт, как у рыбы, выброшенной на берег. Голова не покрыта, волосы разметаны, знакомый плащ распахнут настежь, полы откинуты. Плащ мятый, как будто в нем не просто сидели, а прыгали, скомкав и подложив под попу обе полы. И прыгал, возможно, кто-то, а не Лиза. Тот, кто убил ее. Смял плащ, скомкав его в нижней части спины, затем опустил подол, под которым что-то топорщилось. Юбку преступник, похоже, не опустил…

Рядом с телом валялась раскрытая сумочка, косметичка наполовину вынута, краешек носового платка в клеточку выглядывал, расческа угадывается, а кошелька нет, телефона, похоже, тоже. Там же на полу лежал раскрытый пакет с продуктами: батон хлеба, бутылка молока, пачка сосисок. Под обувницей Крюков заметил кольцо, на котором был ключ от квартиры. Видно, Лиза открыла дверь, вынула ключ, переступила порог, в этот момент кто-то и набросился на нее сзади. Ударил, втолкнул в квартиру, возможно, закрыв за собой дверь, повалил на пол и… Но чем преступник ударил жертву, пока не ясно. Может, кулаком по голове. Севастьян ощупал затылок, а ведь прощупывается шишка. И набухнуть она успела, потому что Лиза еще жила какое-то время после удара.

Ножом точно не били: ни порезов на теле, ни следов крови. Скорее всего, Лизу задушили. Но сначала, возможно, изнасиловали. Тело пролежало не один час, в квартире тепло, на щеке, на подбородке оформились трупные пятна, причем синюшно-фиолетового цвета, верный признак смерти от острого кислородного голодания.

Крюков склонился над трупом, осторожно взял за плечо, повернул тело на бок. Голова осталась в прежнем положении, а шея открылась, на ней и синяки от руки, и явный след от удавки. Похоже, преступник сначала душил жертву предплечьем, а потом пустил в ход удавку. Возможно, из шелковой косынки, которую Лиза носила вместо шарфа. Косынки нет, и сережек тоже.

Крюков вернул тело в исходное положение, задрал полы плаща.

– Товарищ капитан, вы что делаете? – возмутился сержант, с которым он прибыл на место.

Следственно-оперативная группа еще только собирается на выезд, а Севастьян уже здесь. Но еще раньше подтянулась патрульно-постовая служба, старший наряда внизу, а его подчиненный здесь, в дверях за порогом, стоит, смотрит на труп. Сержант Веревкин поступил в юридический на заочное отделение, одновременно с этим подал рапорт о переводе в уголовный розыск. Человек профессионально растет, и его возмущение можно понять.

– Ну да, – кивнул, соглашаясь