Марина Серова - Бес в ребро Страница 30

Однако этот бугай все-таки чуть-чуть опоздал — Овалов уже вошел в зал, а следом за ним заскочила туда и я. Сразу же за огромной стеклянной дверью я остановилась, поджидая преследователя.

Он не обращал на меня никакого внимания. Его блеклые безжизненные глаза были неотрывно устремлены на фигуру ускользающего Овалова. Боевик, наклонив корпус, метнулся в дверь, словно пошел на таран. Поймав его на противоходе, я толкнула ему навстречу эту толстенную стеклянную дверь.

То, что произошло дальше, трудно описать. Не знаю, какое нужно приложить усилие, чтобы разбить такое стекло. Видимо, в одиночку мне это не удалось бы при всем желании. Но этот громила рвался по следу с такой энергией, с такой скоростью, что невозможное случилось. Вдвоем мы справились.

В полупустом зале раздался грохот, похожий на тот, что издает отколовшаяся часть айсберга, когда собирается зажить своей, автономной жизнью. На мраморный пол посыпались огромные куски дюймового закаленного стекла. Противное скрежещущее эхо шарахнулось по углам. Послышались крики ужаса и негодования. Но великан устоял.

Он был оглушен и изранен. По его неподвижному лицу струйками бежала кровь. Но мутными глазами он упорно продолжал искать впереди убегающую цель и пытался сделать хотя бы шаг отяжелевшими подгибающимися ногами. Я оглянулась.

Овалов проходил паспортный контроль, поглядывая в нашу сторону сожалеюще-презрительным взглядом дисциплинированного европейца — чего, мол, только не увидишь в этой России! Он был невозмутим и отстранен. Я уже ничем не могла ему помочь, да, кажется, у него и не было никаких проблем.

Проблемы были теперь у меня. В мою сторону с весьма решительным видом уже направлялись люди в милицейских погонах и служащие вокзала в голубых форменных рубашках. Через минуту они обступили нас обоих плотным кольцом и потребовали предъявить документы. Они, видимо, улавливали какую-то связь между документами и разбитым стеклом. Я охотно показала свой паспорт, однако должностные лица проигнорировали акт моей доброй воли, потому что отвлеклись на моего противника.

Он, будто ничего вокруг не замечая, попытался выбраться из окружения. Его остановили — без особого, впрочем, труда — похоже, я все-таки отправила его в небольшой нокдаун.

Потом нам предложили пройти в пункт охраны правопорядка. Мне было все равно. Овалов, наверное, уже садился в самолет. Моя миссия закончилась, и свободного времени теперь у меня было навалом. Бугая вели под руки. Он вращал головой, озираясь по сторонам, но, кажется, никак не мог выйти из состояния шока.

Пришел в себя он уже в кабинете. Выпив стакан воды и зажав рану на лбу носовым платком, он наконец заговорил, мучительно вслушиваясь в рев лайнера, доносившийся со взлетной полосы:

— Что вам от меня нужно?! Это был несчастный случай! Какого черта вы меня сюда притащили?

На повторный вопрос о документах он, морщась, достал из кармана какую-то книжечку и швырнул на стол.

— Вы помощник депутата Госдумы? — удивился милицейский лейтенант.

Громила хмуро кивнул. Милиционер отложил его книжечку и задумчиво перелистал мой паспорт. Он хотел меня что-то спросить, но передумал и со вздохом вернул нам документы.

— Как будем возмещать ущерб? — желчно поинтересовался сердитый мужчина в форме гражданской авиации.

— Пополам, как же еще? — сказала я, нахально глядя громиле в его безжизненные глаза.

Он только пожал плечами. Пока составляли протокол, акт, принимали деньги, самолет улетел. Липовый помощник депутата окончательно потерял ко всему интерес и лишь механически расписывался в бумагах, которые ему подсовывали, даже не заглядывая в них.

Получив деньги, администратор аэропорта повеселел и предложил раненому посетить медпункт, на что тот только выругался и пошел прочь.

— Эй, эй, — окликнул его милиционер. — Может быть, у вас есть претензии к девушке? Мы примем от вас заявление!

— Нет у меня никаких претензий! — бросил через плечо боевик и пошел к выходу, без колебаний воспользовавшись все той же роковой дверью — он был не из суеверных.

Мне вообще показалось, что ему не впервой врезаться в двери, стены и прочие укрепленные объекты — колоритный был экземпляр.

Я вышла на площадь следом за ним. Прятаться от этой команды я больше не собиралась. Наоборот, я собиралась с ними потолковать. Мне не хотелось расставаться на минорной ноте.

Брюнет с недоразвитыми бакенбардами уже сидел в серой «Ладе». Он был смертельно бледен, и, видимо, очень скверно себя чувствовал. Несмотря на это, держался он довольно стойко и даже успел удалить следы крови с лица и наложить на переносицу наклейку из бактерицидного пластыря. Надо признать, Иван Иваныч подбирал себе крепких ребят. Из них точно можно было бы делать гвозди.

Я шла по пятам за бугаем в бежевом костюме до самой машины. Брюнет меня заметил, но даже не повернулся в мою сторону. Я только увидела, что лицо его перекосилось от ненависти.

— Простите за навязчивость, — сказала я. — Но мне хотелось извиниться. У вас своя работа, у меня — своя.

Великан резко обернулся ко мне и смерил взглядом с головы до ног. Я опять поразилась, какие у него безжизненные глаза. Удивительно, но в них не было ни малейшего интереса ко мне, даже со знаком минус.

— Что? — глухо спросил громила. — Какая работа? Не понимаю, о чем вы.

— Ладно, — сказала я. — Не хотите о работе, давайте поговорим о вашем друге. Ланге еще не вернулся? Волнуюсь за него — вчера он был жив, по странному совпадению, у него тоже травмирована голова. Ему наверняка потребуется помощь…

— У нас в этом городе нет друзей, — терпеливо объяснил великан. — Нет даже знакомых. Мы здесь проездом.

Сочувственно хмурясь, я посмотрела на его лоб, который он все еще зажимал окровавленным платком, и, поцокав языком, спросила:

— Сильно болит? Я такая неловкая! А у вас на самом деле нет ко мне претензий?

Он помолчал, глядя своими жуткими глазами мимо меня в какую-то беспросветную даль, а потом ответил негромко, сквозь зубы:

— Ты надоела мне хуже горькой редьки. Мне нет до тебя никакого дела. И поблагодари за это бога. Видимо, он на твоей стороне.

— Поехали! — нетерпеливо окликнул его брюнет.

Громила еще раз ожег меня взглядом и сел за руль «Лады». Автомобиль словно прогнулся под его грузным телом. Дверцы захлопнулись, зарычал мотор, «Лада» описала по площади круг и помчалась в город.

Я направилась к своей машине и для порядка тщательно осмотрела ее со всех сторон. Мне хотелось убедиться в том, что всевышний действительно на моей стороне и за время моего отсутствия в машине не появилось ничего лишнего и не исчезли бесследно тормоза. Но с машиной все было в порядке. Только на асфальте возле левой дверки запеклась не очень большая лужица крови.

Итак, все кончено. Этот странный контракт не принес мне ни денег, ни удовлетворения. Я была полностью опустошена и хотела обо всем поскорее забыть. Но забывать нельзя — суровый Иван Иваныч еще мог предъявить мне счет.

Дома меня ожидал сюрприз. Вся «прослушка» в квартире была свернута. Никаких следов вмешательства в мою личную жизнь не осталось. Все вещи и бумаги были на месте — этих ребят не заинтересовал даже мой револьвер. Спасибо и на этом.

Чтобы развеяться, я принялась за генеральную уборку. Квартира была основательно запущена. Букет лиловых ирисов, всеми забытый, еще стоял в вазе, из которой давно испарилась вода. От голых стеблей пахло гнилью. Лепестки почернели и осыпались на пол, превратившись в обычный мусор.

Покончив с уборкой, я вышла на балкон. Песочного цвета чемодан лежал на прежнем месте. Он казался сейчас чужеродным телом. Надо отправить его на свалку, подумала я, открывая крышку.

Поверх не нужных уже никому вещей лежал свернутый в трубку лист плотной бумаги. Раньше его здесь не было. Чувствуя неприятный холодок между лопаток, я развернула свиток.

Это была цветная ксерокопия плаката пятидесятых годов. Бравый и подтянутый боец в гимнастерке и портупее смотрел на меня в упор строгими и требовательными глазами. Одна его рука с гадливостью указывала назад, где какой-то отщепенец выдавал секреты звероподобным шпионам, а другая — с вытянутым указательным пальцем — была устремлена прямо мне в сердце. «Не болтай!» — аршинными алыми буквами взывал ко мне плакатный боец.

Что ж, мысленно я сказала Иван Иванычу спасибо. Ему ничего не стоило положить вместо плаката брикет пластиковой взрывчатки или подрезать тормоза у моей машины. А он ограничился предупреждением. Хотя мог бы и не стараться — я не из болтливых.

ЭПИЛОГ

Прошел год. Я жила своей обычной — не очень спокойной, но аскетичной жизнью. Эта безумная история, чуть не выбившая меня из колеи, постепенно стиралась в памяти, как стираются сны или не слишком удачные фильмы. Только иногда, натыкаясь в какой-нибудь газете на репортаж из Латинской Америки, я чувствовала легкий укол в сердце и прочитывала все до последней точки. Но, разумеется, в газетах не было ни слова об Овалове.