Ричард Фримен - Око Озириса Страница 30

— Вы очень любезны, — отвечал он.

— И какое совпадение: все мы случайно пришли сюда в тот же день.

— Совпадение, конечно, а если бы случилось, что из нас никто не пришел, — что случается часто, — это было бы тоже совпадение.

— Надо полагать, — сказала она. — Но я надеюсь, что мы вам не помешали.

— Нет, я только что кончил, когда имел удовольствие заметить вас.

— Вы делали какие-нибудь заметки, относящиеся к делу, как я полагаю? — сказал я. Вопрос был смелый, поставленный с коварной мыслью — послушать, как он вывернется.

— К делу? — повторил он. — Вы подразумеваете иск Стивенса к приходскому совету?

— Мне кажется, доктор Барклей намекал на дело о завещании моего дяди, — сказала мисс Беллингэм серьезно, хотя с подозрительным дрожанием в уголках рта.

— Разве есть такое дело? Тяжба?

— Я подразумеваю процесс, возбужденный м-ром Хёрстом.

— Ах, но ведь это было только простое обращение к суду, да и тут уже все кончено, насколько мне известно. Я работаю не для м-ра Хёрста, соблаговолите вспомнить. На самом деле, — продолжал он, помолчав немного, — я старался освежить в своей памяти слова надписей на этих камнях, особенно на камне вашего деда, Френсиса Беллингэма. Мне пришло в голову: если выяснится, что дядя ваш умер, то надо бы здесь как-нибудь увековечить его память. Но так как кладбище упразднено, то возникает затруднение с постановкой нового памятника, тогда как без всякого затруднения можно прибавить надпись к уже существующим. Ведь на памятнике не указано, что здесь покоится тело Френсиса Беллингэма. Поэтому не нужно было бы писать: «а также и тело сына его Джона Беллингэма». Но здесь указывается только, что монумент воздвигнут в память названного Френсиса, без указания места упокоения останков. Но, может быть, я вам мешаю?

— Нет, нисколько, — возразила мисс Беллингэм. — Мы шли в Британский Музей и зашли сюда по дороге.

— А, — сказал м-р Джеллико, — ведь и я иду в Музей к д-ру Норбери. Полагаю, что это тоже совпадение?

— Конечно, — ответила мисс Беллингэм и прибавила: — Может быть, двинемся вместе?

Мы вернулись на улицу, и тут мне удалось в отместку за нежелательное общество старого адвоката навести опять разговор на тему об исчезновении человека.

— М-р Джеллико, заставляло ли состояние здоровья м-ра Джона Беллингэма предполагать, что он может умереть скоропостижно?

Адвокат взглянул на меня подозрительно и заметил:

— Вы, по-видимому, очень интересуетесь Джоном Беллингэмом и его делами?

— Да, тут замешаны мои друзья. Да и самое дело интересно с профессиональной точки зрения.

— А к чему ведет ваш вопрос?

— Ведь понятно, — сказал я, — если известно, что пропавший человек страдал недугом вроде болезни сердца, аневризма, артериосклероза, при котором возможна внезапная смерть, то этот факт имеет существенное значение в вопросе: что более вероятно — жив он или умер?

— Вы, без сомнения, правы, — сказал м-р Джеллико. — Я мало сведущ в медицине. Но я поверенный м-ра Беллингэма, а не его врач. Состояние его здоровья вне моей компетенции. Вы слышали мое показание, что завещатель казался, по моему неавторитетному мнению, человеком здоровым. Больше я ничего не могу прибавить.

— Если этот вопрос настолько важен, — сказала мисс Беллингэм, — то почему же они не вызвали его врача и не установили этого положительно? Мое собственное впечатление таково, что он был — или есть — необыкновенно сильный и здоровый человек. Он выздоровел очень быстро после одного несчастного случая.

— После какого случая? — спросил я.

— О, разве отец не рассказывал вам этого? Это случилось, когда он жил с нами. Он упал с высокого обрыва и сломал одну из костей левой ноги. Это был какой-то особенный перелом.

— Поттов?

— Да, Поттов перелом. И, кроме того, он разбил обе коленные чашки. Сэру Моргану Беннету пришлось сделать ему операцию, иначе дядя был бы калекой на всю жизнь. Но он совершенно поправился через несколько недель, только немного хромал на левую ногу.

— Мог он подниматься на лестницу? — спросил я.

— О, да. Он играл в гольф и ездил на велосипеде.

— Вы знаете наверное, что он разбил обе коленные чашки?

— Наверное. Я помню, что об этом говорили, как о необыкновенном случае, и сэр Морган был этим очень доволен.

— Надо полагать, что он был очень доволен результатом операции?

Тут наступила пауза в разговоре и, пока я придумывал новый подвох для м-ра Джеллико, этот джентльмен воспользовался случаем переменить разговор.

— Вы идете в египетский отдел? — спросил он.

— Нет, — возразила мисс Беллингэм — Мы идем взглянуть на глиняную посуду.

— Старую или новую?

— Сейчас нас интересуют вещи 17-го столетия. Вы находите это «старым» или «новым»?

— Не знаю, — сказал м-р Джеллико, — «старый» или «новый» термины без определенного значения. Они условны и в каждом отдельном случае должны определяться особым масштабом.

Когда мы дошли до Музея, Джеллико стал почти гениален. Говорил он много интересного и поучительного. Я и не думал вступать с ним в соревнование, не мешая ему распространяться на любимые темы, тем более, что моя спутница слушала, по-видимому, с интересом. Внимание к нему не ослабело у нас и тогда, когда мы вошли в Музей и покорно пошли за ним мимо ниневийских быков и огромных статуй, пока не очутились наверху, среди ярких мумий, там, где зародилась дружба между мной и Руфью Беллингэм.

— Прежде чем мы расстанемся, — сказал м-р Джеллико, — мне хотелось бы показать вам мумию, о которой мы говорили тогда вечером, — мумию, которую друг мой Джон Беллингэм пожертвовал в Музей незадолго до своего исчезновения. Факт, о котором я напоминаю, самый обыкновенный, но впоследствии он может возбудить интерес, когда явится какое-нибудь правдоподобное объяснение.

Он провел нас через зал к ящику, содержащему дар Джона Беллингэма. Тут он остановился и стал смотреть на мумию с любовью настоящего знатока.

— Вы заметили, конечно, мисс Беллингэм, — сказал он, — что мумия покрыта смолистым составом?

— Да, — отвечала она, — и это отвратительно.

— В эстетическом отношении это ужасно, но в данном случае это возбуждает особое внимание. Заметьте, что черным составом не покрыто главное украшение и вся надпись. А между тем, это именно те места, которые нуждаются в предохранении. А вот ноги и спина, где, вероятно, не было надписей, покрыты точно коркой.

Он нагнулся и внимательно стал рассматривать спину мумии, где не мешали подставки.

— Д-р Норбери объясняет это чем-нибудь? — спросила мисс Беллингэм.

— Нет, — отвечал м-р Джеллико. — Он, так же, как и я, находит это загадочным. Но он думает, что мы получим объяснение от директора, когда тот вернется. Вы знаете, что это большой авторитет и что у него большой опыт, так как он сам производил много раскопок. Но я не должен больше отвлекать вас. Прошу извинения, если задержал вас долго. — Он принял свой прежний невозмутимый вид, пожал нам руки, торжественно поклонился и направился к кабинету заведующего.

— Какой странный человек! — сказала мисс Беллингэм, когда м-р Джеллико исчез за дверью. — Я бы сказала скорее: странное существо, я никак не могу думать о нем, как о человеке. Я никогда не видала человеческого существа, похожего на него.

— Да, этот старик — темная личность, — согласился я.

— Этого мало сказать. Он до того бесчувствен, до того далек от всего окружающего, что кажется, будто он живет среди обыкновенных мужчин и женщин лишь в качестве постороннего наблюдателя, не принимающего в жизни никакого участия.

— Да, это правда. Но он вдруг оживает и становится человеком, когда дело коснется египетских древностей.

— Оживает, но не становится человеком. Даже когда он сильнее всего заинтересован и увлечен, он для меня не человек, а какое-то олицетворение науки.

Незаметно, в разговорах, мы подошли к мумии Артемидора, и моя спутница остановилась, устремив свои задумчивые серые глаза на лицо, смотревшее прямо на нас. Я наблюдал за ней с почтительным восхищением. Она была очаровательна со своим нежным, серьезным лицом, обращенным к предмету ее мистического обожания! И вдруг только тут я заметил, как изменилась она со времени нашей первой встречи. Она помолодела, стала как-то нежнее и милей. Прежде она казалась гораздо старше меня: грустная, усталая, серьезная, загадочная женщина, с горькой иронической усмешкой, холодная и неприступная. Теперь это была только кроткая молодая девушка, серьезная, правда, но откровенная, грациозная и очень привлекательная.

Неужели на нее так повлияла наша возрастающая дружба? При этом вопросе мое сердце сильно забилось. Мне захотелось высказать ей, чем она была для меня, чем мы могли бы в будущем быть друг для друга.

Наконец, я решился прервать ее мечтательную задумчивость.