Колин Харрисон - Форсаж Страница 30

— Ты его любишь?

— А это так важно?

— Ты слишком для него хороша, я думаю.

— Вот этого я не знаю.

— Что такое в нем, этом Рике, за что его женщины любят? За мускулы разве?

— У него лицо печальное.

— Не понял.

— У него лицо печальное. Я думаю, за это.

— Не понимаю женщин. Ни хрена не понимаю. Я женат сорок два года, у меня три сестры и две дочки, но я ни черта не понимаю в женской логике. Ну, хорошо, а как насчет ресторана? Хочешь заправлять рестораном?

— А в чем это заключается?

— Ну, весь смысл в том, чтобы иметь ресторан, который со стороны выглядит как заведение, приносящее доход. А дохода-то никакого и нет.

— Обычно все как раз наоборот.

— Разумеется, да. Но, как правило, свои доходы хочется скрыть. В этом случае нам нужен ресторан солидный, респектабельный и почти не приносящий дохода. Мы владеем парой таких в Маленькой Италии и одним на Пятьдесят шестой улице. Поскольку мексиканцы могут вполне сойти за итальянцев, учишь их нескольким фразам — buonappetito, еще парочке, и туристы уже не различат, с кем имеют дело. В ресторане есть специальный зал для банкетов, который не очень-то используется. Плата наличными за этот зал поступает с доходов от наших других операций, вроде той, с лотереей. Мы берем эти деньги и делаем вид, что закатываем шикарный банкет в нашем ресторане. Двести человек, музыка, еда, дорогое вино, все вместе стоит под шестьдесят — семьдесят тысяч. А на самом деле ничего не стоит, поскольку никакого банкета и не было. Но наличные в ресторан поступили. Единственная запись о событии примерно такая — четверг, шесть вечера, частная вечеринка, Мастрангелло. Какое-нибудь имя, любое имя. Гости заплатили наличными, и сумма заявлена. Выглядит замечательно. Потом эти деньги тратятся на покупку легальных товаров.

— Которые, конечно, никто не покупает.

— Правильно. Ты делаешь вид, что покупаешь рыбу, или оливковое масло, или выпивку. Стоимость списывается. Так мы отмываем деньги. Видишь ли, Кристина, одна из моих самых больших проблем, хоть верь, хоть нет, это управиться с наличными. Я должен знать, где они и где их нет. Они, между прочим, много места занимают. Ты их в ящик складываешь, он становится черт знает каким тяжеленным. У меня этих ящиков полно, их приходится перепрятывать, делать невидимыми. Ты ведь такие деньжища на свой чековый счет не положишь. Можно, конечно, отправить их на Каймановы острова или еще куда… Но мне эта идея не нравится. Я старомоден и таким вещам не доверяю. Ну да ладно, ресторан закупает продукты у поставщиков, которых мы контролируем. Эти предприятия действуют на вполне законных основаниях. Просто продают оливковое масло и тому подобное. Таким образом, наличные циркулируют в замкнутом круге и отмываются. Конечно, теряешь проценты на издержках, но такова цена стирки. Когда они выплывают, невозможно проследить их источник. Сто долларов от нашей лотереи превращаются в заказ на рыбу и выпивку для вечеринки, которой не было. Устраиваем двадцать банкетов в месяц. Из них только десять на самом деле. Остальные десять — на бумаге. Так можно скрыть полмиллиона, а то и больше.

У нас есть пара ресторанов для яппи. Там тоже отчебучиваем подобные номера. Официанты и официантки не суют свой нос куда не надо, потому что ты нанимаешь такого сорта ребят, которые тратят все свое свободное время на выпивку и траханье. Просто невероятно, как увлеченно они трахают друг друга в ресторанах. И в уборных, и на кухне. Знаешь, один из моих менеджеров однажды наблюдал, как охаживали девицу на замороженной телячьей туше. А парень даже поварского колпака не снял. Эти мне полукровки. Ничего не помнят. Наркотики употребляют. Ты их нанимаешь и через пять месяцев увольняешь. Текучка в ресторанном бизнесе просто невероятная. Ну вот… Будешь жить в Манхэттене, тихо, спокойно…

— Не могу. Извините.

И тогда сидевший в цветастой рубашке Тони Вердуччи отхлебнул чая со льдом и недоуменно на нее посмотрел. Не привык он к такому неуважению. Ей же хотелось, чтобы он о ней просто забыл. Так или иначе, никаких контактов с ней после и во время ее ареста он не налаживал.

Деревянная дубинка с треском прошлась по решетке камеры.

— Уэллес!

— Да? — отозвалась она в темноту, дыхание перехватило страхом. Она услышала звон ключей охранниц и, подняв голову, увидела двух внушительных тюремных матрон, нависших над ней. Одна черная, другая белая. Здоровенные тетки, с бычьими шеями и толстенными ногами.

— Подымайся, — объявила черная, — поедешь на экскурсию.

— Куда? — спросила Кристина.

— Сама должна знать.

— Куда меня повезут?

— Давай одевайся. Я же тебе сказала, сегодня утром у тебя экскурсия, дамочка. Подымайся. — Матрона сунула мясистую лапу Кристине под мышку.

— Натягивай одежду, — приказала другая. Она протянула пластиковый мешок, в котором Кристина привезла свои пожитки из Бедфорда.

— Зеленую? — Кристина кивком указала на тюремную робу.

— Нет, — ответила матрона. — Вольную.

— Могу я только…

— Нет! Мы спешим.

Она встала и помочилась; надзирательницы, слишком хорошо знакомые с видом справляющих нужду женщин, бесстрастно наблюдали. На глазах у них она оделась, натянув джинсы и майку. Соски затвердели от холода, ей было неприятно, что матроны это видят. Ей завели руки за спину, защелкнули наручники и вытолкали из камеры. Несколько женщин-заключенных, охочих до любых развлечений, которые мог предоставить тюремный коридор, стояли, вцепившись в прутья. «Эй, тебя что, на электрический стул тащат, сука белая?» Может быть, тюремный департамент переводил ее в другую тюрьму, но тогда почему ей сказали переодеться в вольную одежду? До открытия судов еще несколько часов; скорее всего, ее переводят на север штата, в другую тюрьму.

— Куда меня ведут? — спросила она опять.

— Скоро узнаешь.

Ее повели прямо к бело-голубому тюремному микроавтобусу, стоявшему снаружи; прежде чем она в него влезла, надели ножные кандалы и, усадив на скамейку, просунули сквозь них свободно болтавшуюся цепь. Она была единственной заключенной в этом обычно битком набитом автобусе, что выглядело странным, принимая во внимание переполненность тюрем и их ограниченный бюджет.

— Куда меня везут? — прокричала она в окошко, но ответа не получила. Микроавтобус покатил к воротам с внушительной оградой, затем охранник пропустил его дальше и открыл ворота на выезд. Сквозь крошечное зарешеченное окошко она увидела Манхэттен, вернее, его «обрывки» из стекла, стали и камня. Каким манящим и недоступным он казался! Может быть, окружной прокурор и впрямь отпускает ее на волю. Может, появились причины для отмены приговора — вдруг кому-то это стало выгодно. Ее мысли то и дело возвращались к конкретным людям. Она вовсе не хотела выйти из тюрьмы, чтобы стать пешкой в игре кого бы то ни было, но прежде всего Тони Вердуччи.

Полчаса спустя микроавтобус подкатил к массивному зданию Уголовного суда на Центр-стрит, 100, и матроны отвели ее в северную башню, в Склепы. На двенадцатом этаже заключенных временно помещали в разные камеры предварительного заключения; большинство из них были арестованы недавно и ожидали предъявления обвинения. Переход, соединявший двенадцатый этаж с остальной частью здания, был известен как Мост вздохов, и Кристину провели по нему вместе с парой проституток на высоких каблуках и в наручниках, в небольшую камеру рядом с залом суда на тринадцатом этаже. Ее сопровождали матроны, одна из них несла пластиковый мешок с пожитками. На стене зазвонил телефон, тетка сняла трубку.

— Пошли, — сказала она Кристине.

Это был тот же зал суда, в котором ее приговорили четырьмя годами раньше — те же высокие потолки, зеленые стены и длинные ряды скамей.

Тот же самый помощник окружного прокурора, выносившей ей обвинение, сидел за столом. Судья, пожилой мужчина в очках с маленькой оправой, прошел к своему месту, плюхнулся в кресло и снял телефонную трубку. Потом обратился к стоявшей Кристине:

— Можете садиться.

Миновало несколько минут. Вошел другой мужчина и прошептал что-то помощнику прокурора. Она увидела детектива, который давал показания на процессе.

— Ваша честь, — сказал молодой прокурор. — Детективу Пеку сообщили, что адвокат мисс Уэллес находится где-то здесь, в здании.

Судья не оторвал глаз от своих бумаг.

— Пятнадцать минут, или я откладываю слушанье.

Детектив Пек исчез из зала суда.

— Мисс Уэллес, — сказал судья, — мы пытаемся найти вашего адвоката.

— О, — сказала Кристина, — для чего?

— Это официальное слушанье, и вас должен представлять адвокат.

— О'кей.

— Ваш адвокат не из разряда восемнадцать-В?

— А что это значит?

— Их услуги оплачивает штат.

— Нет, не думаю.