Лин Гамильтон - Гнев Шибальбы Страница 30

Вдруг Джонатан наклонился и взял меня за руку:

— Единственное, о чем я сожалею, это то, что мне не удалось найти женщину, которая согласится терпеть мои путешествия и время от времени разочаровывающий образ жизни… По крайне мере, пока не удалось, — сказал он, сжимая мою руку.

Мы отправились обратно в отель, и, улучив минутку, когда за конторкой портье никого не было, я стремительно увлекла его вверх по ступенькам. Когда вы останавливаетесь у друзей ваших родителей, иногда приходится вести двойную жизнь.

Вечером, когда мы лежали, обнявшись, Джонатан сказал:

— Я думал о том, что ты сказала мне в тот день в морге, о полицейском расследовании убийства дона Эрнана.

— Угу.

— Похоже, ты права. Мартинес — странный парень. В этом расследовании что-то не так.

— Ага.

— Ты ходила в морг еще раз?

— Да.

— И?

— Возможно, дона Эрнана убили за городом. На его брюках и обуви была пыль, а также следы лесной растительности.

— Быть может, мы сами проведем маленькое расследование?

— Например? — осторожно спросила я.

— Ну, дон Эрнан зачем-то вызвал тебя сюда. Может, мы постараемся выяснить, что это было за дело.

— Я подумаю над этим, — уклончиво ответила я.

Мы заснули.

Рано утром он проснулся и начал собираться. Нам обоим не хотелось, чтобы его видели выходящим из парадной двери, поэтому я показала ему, как можно уйти через окно в ванной, а он сказал, что снова почувствовал себя подростком.

Бен

По одному из странных стечений обстоятельств, которые отклоняют, а то и полностью меняют ход истории, Эрнандо Кортесу удалось прибыть в Новый Свет в год один-Бен, также оказавшийся годом, в который, по предсказаниям ацтеков, из восточного моря вернется Кецалькоатль.

Предположительно, бледнолицые и бородатые испанцы, облаченные в доспехи и украшенные перьями шлемы, имели случайное сходство с местным представлением о светлокожем змеином божестве. Одно можно сказать с уверенностью: они пришли оттуда, откуда ждали то божество.

Месоамериканский эквивалент года был равен тремстам шестидесяти дням, которые образовывали восемнадцать циклов цолкина — периода в двадцать дней — плюс еще пять дней в конце года, которые считались плохими днями. Так их календарь приводился в соответствие со знаниями майя о солнечном годе. Название солнечному году давал день, с которого год начинался. Не вдаваясь в подробности, отмечу, что цолкин и год, в нашем случае один-Бен, наступал в одной и той же комбинации каждые пятьдесят два года. Кортесу повезло.

Результатом этого совпадения стало то, что Кортеса и его армию, по крайней мере некоторое время, принимали за богов и относились к ним с соответствующим уважением и трепетом. Кортесу удалось закрепить это психологическое преимущество, и к 1521 году, всего спустя два года после своего прибытия, он завоевал ацтеков.

В 1697 году испанцы покорили индейцев ица, ставших последним покоренным племенем из всех месоамериканских племен. Примечательно, что произошло это в начале Катуна-восемь-Ахау. Катун или двадцатигодичный цикл, всегда означал для ица приближение опасности. К тому времени испанские генералы, видимо, уже разбирались в календаре майя, не забывая о собственной выгоде.

То, что не смогли довершить армии, пророчества календаря майя и более совершенное оружие, сделали оспа, грипп, корь и испанский алкоголь. Одни только болезни за сто лет пребывания европейцев уничтожили девяносто процентов коренного населения.

Но главным распространителем европейской культуры была церковь. Испанцы привезли свои обряды, свои образы и, конечно, своих священников. Францисканцы получили неограниченные полномочия на территории: это был единственный допущенный на Юкатан монашеский орден.

Зная силу языка, как письменного, так и устного, многие из этих священников неустанно боролись за то, чтобы уничтожить все его следы. За проведение ритуалов и владение книгами майя местное население наказывали пытками и убивали. Дети майя, если их отдавали учиться, обучались только на испанском языке и латыни.

Диего де Ланда, монах-францисканец, который позже стал епископом Юкатана, был одним из самых жестоких. В шестидесятые годы шестнадцатого века в Мани, местечке неподалеку от Ушмаль, одного из самых прекрасных городов майя, Ланда устроил крупномасштабное аутодафе[26]. В огромные костры были брошены все книги, которые смог найти Ланда. Тысячи майя были подвергнуты пыткам, сотни казнены.

Еще больший урон имеющимся у нас немногочисленным свидетельствам о жизни майя того времени нанес написанный самим Ландой отчет «Сообщение о делах в Юкатане» от 1566 года. Работа, которая переводилась на многие языки, как отчет о состоянии дел на Юкатане, была адресована королю Испании, чтобы оправдать жестокость монахов. Это был не слишком подробный отчет и в основном представлял собой описание того образа жизни, который Ланда отчаянно старался уничтожить.

Но майя — жизнелюбивый народ. Несмотря на запрет использования своего языка и своих книг, они тайно записывали свою историю, используя единственный алфавит, который они знали на тот момент, — алфавит своих завоевателей. Не будь этой неистребимой традиции, не существовало бы «Пополь-Вух» майя-киче и книг «Чилам Балам» юкатанских майя, а древняя культура фактически вымерла бы, затерявшись в туманном прошлом.

До недавнего времени глифическое письмо[27] считалось утраченным, а вместе с ним и способность понимать старый иероглифический язык, все священные тексты и саму летопись.

Это была невероятная трагедия. По сравнению с другими цивилизациями технически майя оказались не слишком продвинутым народом. Они не использовали колеса, не обрабатывали металлы. Они были в меру воинственны и не особенно заботились о том, чтобы сохранять окружающие их предметы.

Зато главным в культуре майя стали их великие интеллектуальные достижения. Они изобрели ноль и десятичную систему цифр, то, что было недоступно культурам Древней Греции и Рима. У них был сложный способ измерения и записи временных периодов. Майя умели измерять видимые небесные циклы и просчитывать их математически.

Но, вероятно, самым главным достижением была их грамотность. Перуанские инки, несмотря на свои художественные и архитектурные успехи, не имели письменности. В Месоамерике существовали и другие письменные языки, и майя не были первым народом, создавшим письменную систему.

Но у майя был полноценный письменный язык, который состоял из произносимых слов и с помощью которого можно было описывать сложные понятия. Благодаря этому они были самыми образованными из всех месоамериканских цивилизаций.

Писцов ценили и уважали, и их работы узнавались по глифам, отображавшим их имена. Книги-свитки из древесной бумаги, которые теперь называют кодексами, и надписи на камне на памятниках стоили весьма дорого. И хотя маловероятно, что в классический период все майя умели читать или писать, есть свидетельства, благодаря которым можно предположить, что по крайней мере элита была грамотной.

От языка, который сами майя выпестовали и сохраняли на протяжении многих веков до прибытия испанцев, остались лишь фрагменты, найденные на месте раскопок, и четыре рукописные книги, каждая из которых является обрывочными свидетельствами прошлого.

А вдруг их осталось пять? И если это так, где может находиться пятая?

Вопрос о существовании пятой книги был для меня главным. А пока, как сообщил мне Алекс, в 1971 году где-то здесь, в регионе, возможно, тридцатью годами ранее, была найдена еще одна книга, Грольерский кодекс, в крайне ветхом состоянии. Время шло, и шансов на обнаружение еще одной такой книги почти не оставалось.

Я задумалась, как могла одна из таких книг в подобных условиях сохраниться в течение, по крайней мере, пяти веков?

Джонатан сказал, что мы должны вместе расследовать убийство дона Эрнана. И он ответит на все мои вопросы, если таковые возникнут. Но я боялась спрашивать. Пока я не особенно ему доверяла и не была до конца уверена в наших отношениях.

Кто следующий? Лукас? Еще проблематичней.

Антонио Валескес.

Я снова пришла в музей и зашла в его маленькую пыльную библиотеку. Увидев меня, он сдержанно улыбнулся.

— Антонио, — сказала я, — я обдумала вашу идею по поводу книги. Но мне не дает покоя мысль, как такая книга могла сохраниться на протяжении всех этих лет. Даже первое издание Стефенса, оставленное мне доном Эрнаном по завещанию, и то не в самом хорошем состоянии. Кожа обложки обветшала, страницы испорчены влагой. А датируется издание 1841 годом. Как могло что-то, сделанное из бумаги, сохраниться со времен испанского завоевания?

— Я, конечно, мог бы подобрать вам книги по консервации, даже целые горы книг, так как это — музей. Однако полагаю, что можно найти и более быстрый способ, — сказал он. — Кажется, я вам кое-что должен, вы называете это ленч. Встретимся в кафе «Пирамида». Это в районе рынка.