Шпион, выйди вон - Ле Карре Джон Страница 30

– Ваш отец, случайно, не служил в армии, дорогуша? – зевая, спросила она, после того как прочитала «Барраклаф» в регистрационной книге.

Смайли заплатил ей пятьдесят фунтов авансом за двухнедельное пребывание, и она поселила его в комнате номер восемь, потому что ему нужно было работать. Он спросил насчет стола, и она дала ему шаткий карточный столик, и Норман, мальчик-рассыльный, принес его.

– Это эпохи Георга, – вздохнула она, наблюдая за тем, как вносили предмет меблировки. – Так что обращайтесь с ним аккуратно, ради меня, ладно, дорогуша? Мне бы на самом деле не стоило отдавать его вам, он когда-то принадлежал покойному майору.

К пятидесяти фунтам Мэндел добавил из своего бумажника еще двадцать; презренные бумажки, как он называл их и которые он позже взыскал со Смайли.

– Без ничего ничего не бывает, не правда ли? – спросил ее полицейский.

– Возможно, вы правы, – потупившись, согласилась миссис Поуп Грэм, упрятывая банкноты куда-то в складки своих штанов.

– Меня интересует любая мелочь, – предупредил Мэндел, когда они сидели в цокольной комнатке за бутылкой чего-то ее любимого. – Время прихода и ухода ваших постояльцев, контакты, образ жизни и больше всего, – он любил придавать вес своим словам, поднимая палец, – больше всего, важнее, чем вы можете себе представить, мне нужны подозрительные личности, проявляющие какой-то интерес или задающие вопросы вашему персоналу под каким-то предлогом. – Он взглянул на нес своим преисполненным государственной значимости взглядом. – Даже если эти люди представятся героями Гвардейских Бронетанковых войск и Шерлоком Холмсом в одном лице.

– Здесь только я и Норман, – сказала миссис Грэм, указывая на робкого юношу в черном пальто, к которому она притачала бежевый бархатный воротник.

– А из Нормана они много не вытянут, потому что он ничего не знает. Слишком уж вы мнительны, дорогуша – То же самое и с приходящими к нему письмами, – продолжал инспектор. – Мне нужны почтовые марки и время отправления, если его можно будет разобрать, но не пытайтесь вскрыть или задержать их у себя То же самое с вещами. – Он подождал, пока воцарится тишина, разглядывая солидный сейф, который являл собой главенствующий предмет обстановки. – Время от времени ему будут доставлять кое-какие вещи. Главным образом документы, иногда книги. Есть только один человек, которому можно будет взглянуть на них, исключая его самого. – Лицо полицейского вдруг вытянулось в пиратской ухмылке. – Я. Понятно? Никто больше не должен даже догадываться, что они были у вас. И не вздумайте рыться там, он обязательно заметит, потому что он сообразителен. Рыться нужно опытной рукой. Я все сказал, – подытожил Мэндел.

Вскоре после своего возвращения из Сомерсета он сообщил Смайли, что если двадцать монет – это все, что им потребуется, то Норман и его патронесса окажутся самыми дешевыми «няньками» в такого рода деле.

Подобное хвастовство было простительно: ведь он едва ли мог знать о том, как Джим завербовал целый автоклуб; точно так же не мог он знать способ, которым Джим сумел вскоре вычислить Мэндела с его осторожными расследованиями, несмотря на всю их аккуратность. Мэндел ведь, как, впрочем, и любой другой, не мог подозревать о том состоянии возбужденной тревожности, до которой довели Придо раздражение, напряженное ожидание и, пожалуй, легкое душевное расстройство.

Комната номер восемь располагалась на последнем этаже. Ее окна выходили на парапет. За ним лежал переулок с плохоньким книжным магазинчиком и туристическим агентством под названием «Весь мир». На полотенце для рук было вышито «Отель „Лебедь“, Марлоу». В тот же вечер к Смайли крадучись явился Лейкон и принес толстый портфель с первой партией документов из своего офиса. Чтобы поговорить, они сели рядом на кровать, и Смайли включил транзистор, который заглушал их голоса. Лейкону от всего этого было явно не по себе; ему почему-то казалось, что он слишком стар для подобных развлечений. На следующее утро по пути на работу Оливер забрал документы и вернул книги, которые Смайли давал ему, чтобы заполнить портфель. Свою роль Лейкон играл из рук вон плохо. В его поведении проскальзывали раздражительность и грубость; он явно давал понять, что терпеть не может нарушать правила. Похоже, ему все время было стыдно – румянец, казалось, не сходит с его щек. Но Смайли не мог читать эти папки днем, потому что они были постоянно в работе у подчиненных Лейкона и их отсутствие тут же вызвало бы переполох. Впрочем, днем они ему были и не нужны. Он знал лучше, чем кто-либо другой, что времени – в обрез. В последующие три дня этот ритуал почти не менялся. Каждый вечер, перед тем как сесть в поезд на Паддингтонском вокзале, Лейкон заносил свои бумаги, и каждую ночь миссис Поуп Грэм украдкой докладывала Мэнделу, что снова заходил этот долговязый с кислой физиономией, тот самый, который тогда так презрительно смерил взглядом Нормана. Каждое утро, после трех часов сна и омерзительного завтрака, состоящего из недожаренной сосиски и пережаренных помидоров – другого меню здесь не знали, – Смайли ждал, пока придет Лейкон, а затем с облегчением выскальзывал в холод зимнего дня и растворялся среди себе подобных.

Эти ночи, проведенные в одиночестве на верхнем этаже отеля, запомнились Джорджу очень необычными. Когда он потом вспоминал о них, хотя дни были почти так же загружены, а внешне даже более богаты событиями, ночи представлялись ему долгим путешествием, совершенным в один сплошной длинный промежуток времени.

«Так вы сделаете это? – без тени смущения пропел тогда Лейкон в саду. – Копайте в любом направлении». По мере того как Смайли снова и снова прослеживал каждый поворот в своем прошлом, становилось ясно, что не имеет значения, вперед копать или назад – это было одно и то же путешествие и конечная цель его лежала где-то впереди. В этой комнате не было ни одного предмета среди всего этого гостиничного барахла, который отделял бы его от комнат в его прошлом. Он будто снова был на верхнем этаже Цирка в своем собственном невзрачном кабинете с гравюрами Оксфорда, точно таком же, который он покинул год назад. За дверью располагалась приемная с низким потолком, в которой седовласые секретарши Хозяина – его «мамочки» – тихо печатали на машинках и отвечали на телефонные звонки; и сейчас здесь, в отеле, неизвестный дух в конце коридора днем и ночью без устали постукивал по клавишам. В дальнем конце приемной – в мире миссис Поуп Грэм ему соответствовала ванная комната с предупреждением не пользоваться сю – была дверь без таблички, ведущая в святилище Хозяина: что-то вроде коридора, где по бокам стояли древние стальные шкафы со старыми красными книгами, со сладковатым запахом пыли и жасминного чая. За столом Хозяин собственной персоной, к тому времени уже только оболочка человека, с реденькой седой челкой и улыбкой, приветливой, как у мертвеца. Смайли так глубоко погрузился в эти воспоминания, что, когда зазвонил телефон – за пользование им взималась дополнительная плата наличными, – ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где он находится. Другие звуки сбивали его с толку в не меньшей степени: хлопанье крыльев голубей на парапете, поскрипывание телевизионной антенны на ветру, стремительное журчание воды в водосточном желобе во время дождя. Эти звуки также относились к его прошлому: в Кембриджском здании Цирка их тоже можно было услышать только на верхнем этаже. Его ухо выделяло их, без сомнения, именно по тон причине, что на фоне этой незамысловатой мелодии протекало его прошлое. Однажды ранним утром, услышав шаги в коридоре возле своей комнаты, Смайли даже направился к двери спальни, чтобы впустить ночного шифровальщика Цирка. В этот момент он был всецело поглощен фотографиями Гиллема, пытаясь на основе этой скудной информации составить представление о процедуре обработки поступившей из Гонконга телеграммы в условиях латерализма. Но вместо шифровальщика он обнаружил босого Нормана в пижаме. По полу было разбросано конфетти, и у двери напротив стояли две пары туфель, мужские и девичьи, хотя никто в «Айли», особенно Норман, не собирался их чистить.