Юлия Вознесенская - Благодарю за любовь Страница 31

— Вы не слишком легко оделись? На улице мороз.

— Ерунда! Я еще шарф надену, — и он вытащил из шкафа большой серый шерстяной шарф, укутал им шею и грудь, и уже сверху натянул куртку. — Этот шарф теплее шубы, мне его бабушка на дорогу связала, он из натуральной овечьей шерсти, а пряжа деревенская. А куртки у меня пока другой нет. Прилетел я в зимнем пальто, но сгоряча по дороге выкинул. На папашу рассчитывал, думал, что он мне подкинет «марковок».

— Морковок?!

— Ну, марок!

— Ах вот оно что… новый сленг эмигрантов.

Сосед так и не обернулся, продолжал спать лицом к стене или притворялся. Иван Гурнов запер дверь комнаты снаружи, и они спустились по лестнице вниз, где Апраксина обменяла у охранника серый билетик на свой родной документ. Они вышли из подъезда, и она повела Ивана к машине.

— Ауди. Не новенькая… — сказал Иван, окинув автомобиль одним взглядом. — У отца есть машина?

— По-моему, нет. Пристегните, пожалуйста, ремень.

— Немцы что, штрафуют за непристегнутый ремень?

— Да.

— Блюстители! А у нас ездят как хотят, на иномарках даже без номеров.

— Совсем без номеров?

— Ну да! Машины-то часто краденые, угнанные из Европы. У нас вообще полный беспредел во всем. А у отца, как я понял, дела вообще неважнецкие… Квартира в какой-то коридорной системе, жильцы все больше иностранцы…

— Откуда вы это знаете?

— Пока отца дожидался, читал фамилии на табличках.

— Понятно. А дела вашего отца — хуже не бывает…

— Да мне от него много не надо, не беспокойтесь!

По Химгауштрассе они выехали на Баланштрассе; параллельно ей шла Будапештенштрассе, Будапештская улица, на которой стоял дом Апраксиной: можно было, конечно, пригласить Ивана к себе, но почему-то не захотелось, и Апраксина поехала к Восточному вокзалу. Там, внутри вокзального здания, было несколько вполне приличных кафе, но Иван вдруг сказал:

— Знаете, если вам все равно, то давайте пойдем в пиццерию!

— Пожалуйста! — пожала плечами Апраксина, несколько удивившись скромности выбора…

Слава Богу, в пиццерии в этот час музыка не гремела во всю мощь, и они, получив заказ, могли спокойно разговаривать. Иван взял себе пиццу, яблочный штрудель и кофе. Апраксина — только кофе. Иван накинулся на еду с аппетитом молодого здорового животного, но ел аккуратно, не чавкал и не сорил едой. Когда он все доел и допил, Апраксина заказала для него бокал пива, за которое он принялся с нескрываемым удовольствием. Допил и сказал:

— Теперь бы еще сигаретку…

— Я не курю. Но снаружи вы найдете сигаретный автомат, а у меня вот как раз есть пяти- марочная монетка — пойдите и купите. Умеете пользоваться автоматом?

— Конечно! А пять марок тоже войдут в «производственные расходы»?

— Я, разумеется, припишу их к счету.

Иван сходил к автомату, вернулся, достал из кармана куртки зажигалку, закурил и откинулся на стуле с блаженным видом.

— Хорошо! Давно у меня не было такого шикарного завтрака! Теперь можно и поговорить.

Апраксина сразу и начала.

— Так значит, несмотря на всю вашу настойчивость, вам так и не удалось встретиться с отцом?

— Да вы же наверняка и сами знаете, что нет! Я вот только не понял: если дела его плохи, то как же он мог нанять частного детектива, чтобы следить за мной? Или вы на пенсии, детектив в отставке, а потому недорого берете?

— Да, я уже давно на пенсии.

— И всю жизнь были детективом?

— Да.

— Так вы что, и стрелять умеете и какими-нибудь приемчиками владеете?

— Умею и владею.

— Да бросьте! Наверняка занимаетесь всякими денежными спорами и прочими спокойными проблемами!

— Случается.

— А в основном разводы, наверное? Это ничего, что я вам задаю вопросы? Вы наверняка привыкли, чтобы было наоборот. Но мне интересно, чем занимаются детективы в Германии.

— Ничего, спрашивайте. Я буду задавать вопросы потом.

— Идет. Вот вы мне скажите, отец обязан мне оказывать помощь или нет?

— Нет, не обязан. Уже нет.

— Я что, слишком взрослый для этого?

— Нет, не потому. Иван, дело в том, что ваш отец, Виктор Николаевич Гурнов, несколько дней тому назад умер.

Иван какое-то время смотрел прямо в лицо Апраксиной, выжидая, а потом, не дождавшись от нее других слов, с силой раздавил в пепельнице не докуренную и до половины сигарету.

— Черт! Вот это повезло так повезло! Так отец в больнице лежал, пока я его отлавливал?

— Нет, он умер у себя дома.

— Внезапная смерть?

— Можно сказать и так.

— Что-то вы темните, графиня! То вы говорите, что отец вас нанял следить за мной, а теперь он вдруг оказывается мертвым… Что-то не связывается!

— Незадолго до своей смерти ваш отец обратился ко мне за помощью. Он подозревал, что кто-то хочет его убить, охотится за ним. К сожалению, его успели убить до того, как я взялась за расследование. Но теперь, как вы понимаете, моя задача найти убийцу и передать его в руки закона. Не скрою, Иван Викторович, что вы один из главных подозреваемых.

— Ну да, я же оставил ему письмо на дверях… Но только это ерунда — я его не убивал. Зачем он мне мертвый? Я ведь рассчитывал на него… Так я и матери обещал, что разыщу его и попрошу мне помочь. Я не хотел этого делать, но она взяла с меня слово перед смертью. Моя мать ведь тоже умерла, год назад…

— Я знаю.

— Понятно — прочли мое письмо.

— Да.

— Так отец, конечно, ничего мне не оставил…

— Нет, фактически ничего. Остались, наверное, какие-то личные вещи, и я не думаю, что его бывшая жена будет претендовать на них.

— Так он успел за границей жениться?

— Дважды. И оба раза брак оказался недолгим.

— Ого! Умел папаша пожить, хоть и не нажил ничего. Да он и в России был большой ходок по этим делам, мать от него натерпелась, бедная. Старый козел! Доходился… Чей-нибудь ревнивый муж его пришил?

— Убийца пока не найден, я же вам говорила.

— Ах, ну да! Вы ведь и меня подозреваете, как это я сразу не догадался… Но тут я ни при чем! И с полицией мне связываться, сами понимаете, тоже ни к чему. Скажите, а вы можете сделать так, чтобы обо мне в полиции не узнали?

— Нет, этого я не могу. Но я могу вывести вас из-под подозрения, если сама буду убеждена, что вы невиновны и действительно не успели встретиться со своим отцом. Поэтому будет хорошо, если вы мне все расскажете о себе, об отце и о вашей покойной матери. Я ничего не могу обещать заранее, но, возможно, удастся избежать вашего привлечения к официальному следствию в качестве подозреваемого. Но не в качестве свидетеля: как близкого родственника вас, конечно, вызовут дать показания.

— И все это зависит от вас?

— В большой степени.

— Так вы серьезная особа, выходит!

— Очень серьезная. Итак, вы ответите мне на вопросы, а я запишу на магнитофон ваши ответы. Потом я сделаю перевод ваших показаний, официально заверю его, а вы мне его подпишете.

— Идет.

— Вот и ладно. — Апраксина достала из сумки магнитофон и приготовилась записывать. — Итак, когда вы в последний раз видели своего отца и при каких обстоятельствах? Отвечайте по возможности подробно.

— Ладно. Я видел в последний раз моего отца…

— Имя, пожалуйста.

— Моего отца, Гурнова Виктора Николаевича, в мае 84-го года, когда провожал его на Запад.

Я был десятилетним пацаном и мало что соображал тогда: я даже гордился тем, что вот мой отец будет теперь жить на Западе, станет оттуда помогать нам с матерью, а потом, когда она поправится, мы тоже уедем к нему. Помню, я как дурачок все какие-то заказы ему делал: пришли мне джинсы, пришли мне «Монополию», пришли крутые кроссовки… У матери был рак груди, обширный, с метастазами. Одну грудь ей отрезали и выписали, то есть списали домой умирать. Тут ей кто-то посоветовал лечиться дальше голоданием. Она поверила и принялась голодать. Она голодала сорок дней по системе Николаева. Слыхали о таком методе?

— Да. Юрий Сергеевич Николаев, «Голодание ради здоровья». Я даже знаю, что автору сейчас около девяноста лет, и он все еще сохранил интеллект и здоровье благодаря своей методе. А вашей матери голодание помогло?

— Помогло, и еще как! Метастазы рассосались, наступила ремиссия, как сказали врачи. Она бы и сейчас жила, если бы не предательство отца. Он ведь морочил ей голову, врал, что выедет на Запад, заработает денег на лечение и вызовет нас. А потом он, сука, не только вызова не прислал — он ни одного письма нам не прислал за все эти годы и ни разу не позвонил! Сначала мать все ждала и надеялась. Она даже помолодела и похорошела. Она такая красивая была, моя мама. Знаете, ее ведь и с одной грудью замуж звали — это потом, когда надежды на отца уже не осталось. Бабушка, она к нам переехала, чтобы за матерью ухаживать — между прочим, мать отца! — так вот, бабушка ее уговаривала забыть отца и снова замуж выходить. За ней ухаживали, предложения ей делали… А она не пошла ни за кого, хранила верность этому придурку…