Станислав Родионов - Долгое дело Страница 31

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Сегодня вот что я сделал...

В рабочее время, посреди ясного солнечного дня, никому ничего не сказав, находясь в здравом рассудке, бросил все дела, закрыл кабинет, добрался до вокзала, сел в первую попавшуюся электричку и проехал несколько остановок. Выйдя на незнакомой станции, я добрался до первого тихого леска и повалился на зеленые бугры и кочки. И лежал тихо и долго, спеленатый другим, не городским миром...

Стволы корабельных сосен из литого золота, которое за сто лет чуть побурело от загара. Где-то там, высоко, в космосе, дрожало пронзительной синевы небо, иссеченное сосновыми ветками. Меж деревьев виден воздух - то ли небо сюда осело, то ли жидкое солнце разлилось. От коры, от шишек, от земли шло сквозь пиджак разливанное тепло. И запах, валящий с ног, уже сваливший меня запах смолы, трав, сохнущего мха и хвои...

Если кто-то знает что-нибудь лучше этого леса, то пусть мне скажет. Но я не поверю.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Теперь спорят о воспитании: эгоизм в детях от того, что все делалось для них, или оттого, что они не видели любви? Но тут нет противоречия - можно все делать для ребенка, а любви он не увидит. Я росла, как огурчик на подоконнике. Ну и что? А вот сказочку на ночь, кусок пирога до обеда, котенка с улицы, эскимо в парке, сосульку зимой, гуляние до темноты... Никаких костров, турпоходов, дружбы, ребят со двора, бед, неприятностей я не знала. У меня был режим, четкий, как ваш уголовный кодекс. Кстати, я играю на пианино и читаю по-английски.

Но не подумайте, что я осуждаю родителей. Они готовили ребенка для жизни: сами работали и меня выжимали. У нас была огромная квартира, автомобиль, дача... Ели мы что хотели и когда хотели. Одевались как хотели и во что хотели. Отдыхали где хотели и сколько хотели. А откуда все бралось? Я приведу пример. Однажды мы с мамой уехали на юг, отец решил, что дача для одного велика, и запустил во все комнаты жильцов. Заработал за лето около тысячи. А сам? А сам три месяца жил в огуречном парнике.

На сцене что-то происходило... Пел дуэт, которому бородатые мальчики вторили бессловесно, с закрытыми глазами. О чем они... О любви и о журавлях. Наверное, в мире не наберется столько журавлей, сколько их в песнях. Но почему они приплясывают?

Храмин прошуршал ладонью по программке, лежащей на ее коленях, - хотел поймать руку. Лида отвела локоть, укоризненно скосив глаза: мол, не время и не место. И кто-то - она не поняла, кто и откуда, - бросил на нее пронзительный взгляд. Боже, где она?

На сцене что-то происходило... Теперь пели все и все приплясывали. Зачем они так исступленно надрываются? Поют о любви и широких просторах...

В шуме аплодисментов медленно зажигались светильники. К чему этот перерыв?.. Теперь ее рассмотрят, теперь люди все увидят.

Храмин взял ее под руку и галантно вывел в зал. Они включились в тихую круговерть засидевшихся зрителей. Яркая публика эстрадных концертов. Ей казалось, что все эти люди сошли со сцены, чтобы походить тут кругами, молодые, разодетые, надушенные...

- Как вам солистка? - спросил Храмин.

- Разве была солистка? - удивилась Лида.

- Она пела "Журавлиную любовь".

- Ах, которая без бакенбардов...

Марат Геннадиевич внимательно посмотрел на ее профиль:

- Вам ансамбль не нравится?

- Мне не хватает умного певца.

- Это же эстрада.

- А эстрада для глупостей?

- Все-таки не филармония.

- И к чему это козлиное бодрячество? Все поют бодро, на манер туристов. Разве песни о любви, о березах, о журавлях - бодрые песни?

- Лидия Николаевна, вы подходите к эстраде не с теми мерками. Она и создана для бодрости, для развлечения, для отдыха.

- Да? Строчки из старой песни "С наше повоюйте, с наше покочуйте..." артист исполнил каким-то радостным галопом. А разве они бодрые?

На нее смотрели. Не на зеленое же платье и не на бусы из горного хрусталя? Тут женщины одеты и поярче. На лицо, они смотрят на ее лицо, на котором все написано. Нужно повернуть голову к Храмину, слушать и говорить весь антракт, а потом, в зале, будет темнее, ее не увидят...

Марат Геннадиевич шагал важно, как по институтским коридорам.

- Мне понравилось соло на трубе, соло на электрогитаре и соло на рояле...

- А соло на микрофоне? - спросила Лида, улыбаясь.

- Понравился дуэт братьев Шампурских...

- Марат Геннадиевич, почему есть дуэты братьев и сестер, а почему нет дуэтов других родственников? Например, тещи и золовки, свекра и деверя?

Она улыбалась, потому что была на эстрадном концерте, куда приходят для бодрости, для развлечения... Еще для чего-то. Куда смотрит эта девушка в небесном брючном костюме - на нее? На лицо, где все написано.

- Хотите шампанского? - весело спросил Храмин.

- Конечно, хочу, - еще веселее ответила Лида: ведь эстрада.

В своем институте она старалась меньше ходить по коридорам, чтобы не встречать людей. Глаза - зеркало души... А лицо, оно зеркало чего - судьбы? Ей казалось, что любой встречный сразу видит, что она нелюбима. Вот идет женщина, которую вдруг разлюбил муж. А здесь, в этом громадном зале с миллионом светильников, видна каждая морщиночка на лбу, каждая складочка на щеке. Тут уж все знают, что ее разлюбил муж. Тут уж все знают, что она пришла с чужим мужем. При таком-то свете...

Они нашли место у стены, под хрустальным бра. При таком-то свете... Марат Геннадиевич принес два бокала холодного шампанского - даже стеклянная ножка ледяная. О, конфеты "Трюфели".

Он ссыпал мелочь в карман.

- Не люблю, когда у мужчины в кармане бренчат копейки.

- Да, лучше, когда там шуршат рубли.

Эстрада же, бодрость и шутки. И яркий, пронизывающий душу свет.

- Когда-то мы были на "ты" и без всяких отчеств. - Он поднял бокал.

Она хотела ответить, но за их четырехместный столик опустились еще двое - молодой человек с девушкой. Вазочки с мороженым и лимонад. Лида подняла взгляд и зашлась краской от рыжей шевелюры парня. Она его знала... Где-то видела, и не раз. И он ее узнал, заморгав бесцветными ресницами.

Храмин склонился и почти шепотом сказал:

- Предлагаю выпить за...

- У вас покурить не найдется? - спросил рыжий парень.

- Нет, - бросил Храмин в его сторону и начал заново: - Предлагаю выпить за...

- Не скажете, который час?

- Нет, - резко ответил Храмин и повернулся, зло уставившись на рыжеволосого: - Еще вопросы есть?

- Есть, шампанское того... холодное?

- Прохладное.

- Спасибо.

И Лида сразу вспомнила - он из уголовного розыска. Манера вмешиваться и задавать вопросы, как у Петельникова, которому все там подражают.

- Предлагаю выпить за наше будущее.

- За наше, - покорно выдохнула Лида.

- Которое начнется сегодня?

- Мужчины всегда спешат...

- Ну, а проводить я вас могу?

- Только до дому... пока, - громче сказала Лида и нахально посмотрела на нахального инспектора.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Подозреваю... Я теперь частенько подозреваю. Подозреваю, что любовь - для слабых натур. Поэтому женщины любят чаще и сильнее.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Я похожа на своих родителей. А кто не похож? Только не рассказывайте мне про благотворное влияние коллектива. Какое может быть влияние, когда действует наследственность плюс воспитание. Они меня родили да потом восемнадцать лет поучали. И получили свою копию. Вот и решение проблемы, над которой думают ученые, - проблемы отцов и детей. Почему эта проблема есть, почему отцы и дети скандалят, почему разъезжаются... Потому что дети похожи на родителей, а именно: имеют одни недостатки. Поэтому и не могут ужиться. И запомните, запишите себе для диссертаций или для чего там: дети хотят жить не иначе, чем их родители, они хотят жить отдельно.

Лида еще не вернулась с работы. Может быть, и хорошо - он все продумает. Продумает... Он что - готовится к конференции? Разве не знает, о чем говорить? Столько вымученных мыслей...

Рябинин нехотя переоделся: то, что он хотел сказать, возможно, требовало костюма. У каждого человека есть слова, хранимые для каких-то главных минут. Неужели она наступила, его главная минута? Вот так, мирно и обыденно?

Он рассеянно открыл холодильник и обежал взглядом свертки, пакеты и баночки. Сейчас придет Лида и накормит. Но сначала он ей скажет. Пожалуй, лучше за ужином. Нет, за чаем. После, разумеется, после еды - возьмет за руки, посадит в кресло и вслед за ее удивленным "Да?" скажет давно припасенные, нетронутые слова.

Рябинин прошелся по квартире, охваченный нетерпением.

Нетронутые слова... Он скажет, что ее любит. Да, так и скажет: "Лида, я тебя люблю".

Он остановился у зеркала, где увидел настороженного субъекта в больших очках с оправой, вышедшей из моды. С растерзанной шевелюрой. Не голова, а овин. Нет, его остановил не субъект, - субъекта он знал...

Что же это за нетронутые слова "Я тебя люблю", которые говорят на всех свиданиях? Не их он держал в душе, не их копил всю совместную жизнь. Он скажет другие... "Лида, я буду любить тебя всю жизнь". И эти слова избиты так, что им даже не верят. "Лида, если тебя не будет..." Но ведь у него есть свои, накопленные, нетронутые...