Фридрих Незнанский - Возмездие Страница 31

—        Ой, ну что вы? Я ни за что... Если вы сомневаетесь, то назначьте кого-нибудь другого.

—        Я в тебе абсолютно уверен. Как в самом себе. Просто ставлю тебя в известность: Семенова в походе не будет. И вообще, у него проблемы. Его отчислили.

—        Как — отчислили? За что?

—        За неуспеваемость, за что же еще?

—        А Гоша Юрков будет? — почему-то спросил Митя.

—        Гоша будет. А что нам Гоша? Он ни в чем не провинился. Смотри, вот эта, черная, как она тебе?

—        Нормально.

—        Ладно, ты попроси ее показать и выбивай, если нормально. Я на улице подожду.

Когда Митя вышел на улицу, учителя не было. Дмитрий растерянно оглянулся и увидел Максимыча, выходившего из подворотни.

—        Все-таки это безобразие, что в городе совершенно отсутствуют туалеты! — как бы извиняясь, пробормотал Максимыч. — Слушай, а что это я таскаю твою сумку?

—        Не знаю, — улыбнулся Митя.

—        Забирай! Что еще не куплено?

—        Там такая бейсболка клевая! Но... дорогая очень.

—        Сколько?

—        Четыреста, — вздохнул Митя.

—        Ладно, делаю тебе подарок в связи с переходом в выпускной класс!

—        Ой, Юрий Максимович, ну что вы! Это же я так просто... Не нужно!

—        Нужно, нужно! С финансовым директором экспедиции нужно дружить! Пойдем!

Они снова скрылись в дверях универмага.

—        Ну как он тебе? — излишне небрежно спросила Марина приятельницу за чашкой кофе.

—        Очень обаятельный мужчина, — отозвалась Наташа. — И не производит впечатления застенчивого. Наверное, напрасно я сочинила такой образ. Чувствуется, что с Митькой у него отношения прекрасные! Полный альянс.

—        Да уж. Знаешь, когда он к нам приходит, я даже порой чувствую себя лишней. Они уходят в Митькину комнату. Оттуда смех, болтовня... Я на стол накрываю и думаю, а кто же я в этой группе? Какова моя роль? Накормить, убрать посуду?

—        С тобой он все так же сдержан? Никакой динамики?

—        Представь, никакой! То есть он, конечно, и со мной общается. За обедом и рюмкой коньяку. Говорит комплименты. Но как некий обязательный текст, предусмотренный ролью. И потом, всегда присутствует Митька, а иногда и Санечка. И разговоры исключительно общего характера. И про то, что маме нужно помогать. Воспитмомент, так сказать.

—        Понятно, куда ж от детей денешься? А к себе он тебя не приглашал?

—        Ни разу. Хотя живет один. Мне, в принципе, ничего и не надо. Я в него не влюблена. Просто... привыкла, что ли. Ладно, это все ерунда. Главное, что Митька совершенно преобразился. Учится с удовольствием. Рожица такая счастливая! Завтра на Алтай уедут почти на целый месяц. Здорово, правда?

—        Это же дорого!

—        Да, по три тысячи собирали. Но с меня — пятьсот, ты же слышала. Мы у него относимся к категории льготников.

—        Маринка, но это же не просто так!

—        Митька не один такой. Еще трое ребят из малообеспеченных семей тоже по сниженным ценам едут.

—        Все-таки я не понимаю! Ты такая красивая...

—        Ладно, ладно, слышали уже!

—        Наверное, он импотент!

—        Боже мой, сейчас все лечится, было бы желание.

—        Так ты и должна это желание пробудить! Я ж тебе говорила: сделай первый шаг! Обольсти! Ну хоть из спортивного интереса!

—        Из спортивного интереса я лучше Туманова обольщу, это не опасно. А учителя, от которого зависит поступление в институт...

—        От него зависит поступление?

—        Да, так все говорят. Все родители. Шепотом, разумеется. Но в один голос: Юрий Максимович может обеспечить поступление еще до окончаниия школы.

—        Это как?

—        На факультете, куда будет поступать Митя, система олимпиад. Проводятся эти олимпиады в течение всего учебного года. Письменные работы по математике и физике. Несколько лучших работ принимаются как вступительные экзамены. То есть школьник еще до окончания школы может быть зачислен в институт.

—        Ну и при чем здесь школьный учитель?

—        Говорят, у него на этом факультете все свои. А результаты олимпиадных работ проверяются только на факультете. Никто их не контролирует. Понятно?

—        Поня-ятно.

—        Поэтому, знаешь, лучше не делать резких движений. Дружат они с Митькой — и прекрасно! Если бы я в него влюблена была безумно, ну, тогда другое дело. А так... Я что-нибудь не так сделаю, а отыграется он на Митьке.

—        Думаешь, он мстителен?

—        Откуда мне знать? У меня очень ограниченный опыт общения с мужчинами. Но наши дамы говорят, что все мужчины...

—        Животные! Это правда!

—        Фу, Наталья! Замужняя женщина! Идеальный муж — и такие слова! Как не стыдно?! Ладно, давай-ка работать!

—        А мы что делаем? — наливая вторую чашку кофе, осведомилась Наташа.

Глава двадцать первая ДОЗНАНИЕ

Из протокола допроса Серовой И. Ф. (с применением звукозаписи).

Вопрос. Ирина Федоровна, вы работаете?

Ответ. Вообще-то я на пенсии. Но подрабатываю вахтершей. То есть консьержкой по-ихнему.

Вопрос. По какому адресу вы работаете?

Ответ: Улица Таврическая, дом восемь, второй подъезд.

В о п р о с. Вы работали седьмого ноября этого года?

Ответ. Да, работала. Я уже говорила другому следователю.

В о п р о с. А мы еще раз все повторим, не возражаете? Чайку хотите?

Ответ. Нет, спасибочки.

Вопрос. Тогда продолжим...

Турецкий дружелюбно улыбнулся сидящей напротив женщине за шестьдесят с печатью вековых проблем на морщинистом лице. Она сидела на стуле как- то бочком и все время отводила глаза.

—        Ирина Федоровна, в какое время вы заступаете на дежурство?

—        В девять утра.

—        Дежурства суточные?

—        Да. До девяти утра следующего дня. Сутки через двое.

—        Тяжелая работа? — посочувствовал Турецкий.

—        А чего в ней тяжелого? Сиди, смотри. Конечно, весь день сиднем сидеть устаешь, да что ж делать? Деньги нужны.

—        Поспать-то ночью удается?

—        Нам разрешают! — испугалась Серова.

—        И правильно делают! — улыбнулся Саша. — Ночью-то и жильцы в основном спят, верно?

—        Да, у нас подъезд спокойный. Вечером собачники с псинами своими погуляют, и после одиннадцати, глядишь, уже тишина. Ну, и приляжешь. Только какой там сон? Топчан узкий, да и холодновато. Так, подремлешь маленько.

—        М-да, вот как у нас жизнь несправедливо устроена. Человек всю жизнь отработал... И в преклонном возрасте отдыха себе позволить не может. Вы ведь всю жизнь отработали?

—        Да, товарищ следователь. Сорок лет стажа.

—        Кем трудились?

—        Чертежницей. В конструкторском бюро. Пенсия маленькая. А у дочки двое детишек. Муж, подлец, бросил, другую нашел. Предпринимательшу с рынка. Сам торгашом стал. А ни алиментов, ни другой какой помощи... Детишек жалко, — Серова полезла за платком.

—        Ну-ну, не расстраивайтесь. Как это — алиментов не платит? С этим нужно разобраться! Мы этот вопрос решим. Я свяжусь с кем нужно, позвоню вам.

—        Правда? Вот спасибочки!

—        Пока не за что. Давайте вернемся к седьмому ноября. Вы этот день хорошо помните?

—        Так помню... Меня уж допрашивали.

—        Я знаю. Но бывает ведь так, что не все сразу вспоминается, верно?

—        Бывает, конечно, — женщина опять полезла за платком.

—        Вас когда допрашивали?

—        Да вот, десятого. Когда приезжали следователи и другие мужчины.

—        Вы именно тогда узнали о смерти Новгородского?

—        Да. Ужас какой!

—        Вас это известие расстроило?

—        Конечно! Такого приличного человека... За что? Да к тому же в мое дежурство... — она осеклась, вытерла рот. — Только я следователю всех называла. Кто к кому приходил, в какую квартиру.

—        Понимаете, получается, что кто-то все же прошел мимо вас. О ком-то вы забыли. Потому что все, кто были вами названы, они к убийству отношения не имеют. Все, кроме одного: Олега Мостового.

—        Как? — всплеснула руками женщина. — Олеж- ка? Этого быть не может! Такой мальчик хороший!

—        Получается, что может. Есть ряд серьезных улик, которые против него, понимаете? Если в квартиру Новгородского не входил кто-то, кого вы не заметили, то Олегу светит большой срок, понимаете?

—        Гос-с-поди, как же Елизавета Яковлевна? Она ж его обожает. Она же не переживет.

—        Не переживет, — согласился Турецкий.

Женщина заерзала на стуле, лицо ее изображало

смятение чувств.

—        Этот следователь, что до вас допрашивал, он напугал меня до смерти!