Алекс Норк - Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали Страница 31

— А может быть вообще не он?

— Других посещений, кроме иногда доктора, просто не было.

— Могла и на стороне.

— Могла. Но вот поведение этого доктора...

— Что?

— Первая реакция — откровенный испуг. Но не за врачебную ошибку, явно тут что-то другое.

— А он сам не мог быть любовником? — спросил уже я.

— Поинтересовались. Помимо сравнительно молодой жены у доктора и так есть любовница. Не многовато ли для пятидесятилетнего человека? К тому же, погибшая была очень красива и представить их рядом... — Казанцев скривил губы и замотал головой.

— Митя, а богата она была?

— Нет, но вполне состоятельна.

— Платок, стало быть, по мнению анатома, ей насильно никто не засовывал?.. Волнение доктора единственный твой аргумент, и не аргумент даже...

— Интуиция, Андрей. Помнишь, я всю ночь не спал, а утром убедил начальство не вести солдат в прямую атаку, а продумал обходной маневр. Почему, откуда?

— Да, на такую засаду бы нарвались — страшно себе представить.

— Он себя просто в руках держать не мог, этот доктор. Психовал, еле слова выговаривал.

— По отчетливее, Митя, что выговаривал?

— Путаница всякая в том смысле, что здесь нет его врачебной ошибки.

— Медикаменты, степень болезни?

— Вот тут он просто растерялся, потом начал раздумывать. Я поторопил и приказал выдать ее медицинское дело.

— Интересно-интересно!

— Наш врач сразу сказал: легкая степень заболевания, курс лечения правильный. И вот тут самое интересное он добавил: «всякое, конечно, бывает, но при такой легкой степени сильные приступы — явления почти исключительные».

Что-то завертелось в моей голове, суетливо, без всякого результата... что-то близко совсем, желавшее обнаружить себя и обманчиво-ускользающее...

Если вот сейчас мне не удастся сосредоточиться и поймать...

— Викинги!!

На меня посмотрели с удивлением сначала, потом в дядиных глазах появилось нервное беспокойство.

— Викинги, — намеренно спокойно произнес я, — сейчас расскажу.

Выехали уже на Малый каменный и с реки пошел приятный освежающий ветерок.

— Эти разбойники до Юга Италии добирались, Корсику завоевали, а про Англию говорить нечего — три века ей спокойно жить не давали.

— Мы, в общем, знаем о них, Сережа, — осторожно проговорил дядя.

Я чуть разгорячился:

— Другое главное — их специальный отряд, который обжирался какой-то травой и впадал именно в состояния приступа, мне один студент-медик рассказывал. Это уже конченные были люди, и своя основная группа держалась от них на дистанции. Ярость, потеря ощущения боли — пробивной их авангард, даже большая потеря крови не сразу останавливала этих мерзавцев.

Внимание ко мне вдруг выросло, лица стали очень серьезными.

— Так вот, кончалось для того авангарда плохо — кто не погибал от оружия, изнемогал потом от собственного неистовства.

— Время-то у нас для визита к доктору еще позволяющее? — спросил дядя.

Казанцев кивнул.

— Под арест его, в случае чего, взять сможешь?

— И с удовольствием.

Дядя пояснил мне понятное им обоим.

— Этот любовник погибшей — почти наверняка приятель доктора. Возможно, хотели добиться выкидыша, а не исключено — убить.

— Очень похоже, — согласился Казанцев.

— Как думаешь его «раскалывать», Митя?

— А тем самым платком.

— То есть шантажом?

— Конечно.

Я не понял будущего сценария, но скоро всему стал свидетель.

В приемных комнатах доктора уже зажгли свет, но работа еще продолжалась.

Объясняться с его секретарем не пришлось, так как вместе с нашим появлением из кабинета вышел пациент и Казанцев, даже без «здрасьте» секретарю, направился туда в своей генеральской форме.

Мы — следом.

Успел я только обратить внимание, что обстановка в приемной очень недешевая, да и сам дом и бельэтажное размещение свидетельствовали в пользу богатой практики доктора.

На нас удивленно взглянул человек — немолодой, полноватый, но с той ухоженностью лица, укладкой волос, «лоскостью» — если назвать всё в целом, которая свойственна именно очень успевающим докторам и адвокатам.

— Здравствуйте, э... — он сделал легкий поклон Казанцеву, — мы с вами знакомы.

Тот без всякого дружелюбья кивнул и указал пальцем:

— Стетоскоп, доктор?

— Да.

— Раздевайтесь, хочу вас послушать.

— Шутить изволите.

— Изволю хотеть посадить вас на каторгу так-этак лет на двадцать пять.

— Генерал, вы отдаете себе отчет... я дал исчерпывающие объяснения...

— Кроме одного: как именно вы во время припадка засунули пациентке платок в горло.

— Какая чушь, я не был там во время припадка, швейцар, в конце концов, может подтвердить!— доктор встал из кресла, весь вид его сейчас выражал уверенность и гнев.

На меня это произвело впечатление, на Казанцева — никакого.

— Швейцар скажет то, что ему скажем мы, это во-первых. А во-вторых, наш анатом установил царапины в горле, характерные именно для пинцета. Одевайтесь, доктор, разговор продолжим у нас.

Я еще не видел, чтобы здоровый цвет лица человека, в мгновенье почти, превращался в болезненно-серый.

Человека качнуло.

— Позвольте присяду...

— Но ненадолго.

Доктор закрылся ладонями и упер в них лицо...

Дядя бросил взгляд на Казанцева, и в этом взгляде блеснуло театральное «браво».

— Неужели он мог? — донеслось из под ладоней. — Клялся, что во время приступа она кусала губы, схватила платок и...

— И он якобы проскочил в дыхательное горло?

— Да. Меня там не было, я клянусь.

— Клятвам не верили еще суды средних веков. Рассказывайте, кто там был. «Он» — ваш близкий приятель?

— ...брат, брат по матери... у нас разные фамилии, но...

— Эти детали нас не интересуют.

— Ну почему же, Дмитрий Петрович, — подыграл дядя, — на суде они могут помочь доктору как обстоятельства, так сказать, вынужденной помощи преступнику — просьба близкого родственника.

— Да-да-да! — человек отнял ладони от лица. — Он говорил со слов некого гинеколога, что при сильном припадке будет выкидыш. Хотел жениться на очень богатой

купчихе, она староверка, узнала — выгнала бы его поганой метлой.

— Ну дальше-дальше, что за травку вы ей сварили, полученную, мы еще не проверяли почтовую документацию, но тем не менее — из Норвегии, да?

Тому опять захотелось закрыть лицо, он сделал это только наполовину, положив голову на левую ладонь.

— ... из Норвегии.

— Идея ваша?

— Упаси Боже, я просто обратился к знакомому коллеге-врачу.

— Ну тоже немножко легче, — прокомментировал дядя.

Казанцев был менее снисходителен:

— В лучшем случае — лишение права на врачебную практику. Сейчас поедем к нам в Экспедицию, и всё, как чистосердечное признание, изложите под протокол.

— Да-да.

Дверь вдруг открылась и на пороге объявился веселого вида красивый молодой человек... застыл, недоуменно глядя на жандарма в генеральских погонах, да и мы производили впечатление людей неслучайных...

Казанцев только спросил:

— Он?

Доктор, не глядя в сторону появившегося, несколько раз мелко покивал головой.

Веселое выражение гостя сменилось на серьезное, и мне показалось по новым чертам лица — умное.

Он перевел взгляд с нас на своего удрученного брата... постоял так несколько секунд, сделал шаг назад и медленно закрыл за собою дверь.

— Зачем вы его отпустили, Дмитрий Петрович?!

— Интуиция, мой милый. А вы, доктор, снимайте халат, принимайте гражданский вид — сейчас едем.

Едва он успел договорить, как из приемной раздался противный и понятный любому стрелявшему человеку хлопок.

— Интуиция, — повторил Казанцев и внимательно посмотрел на меня.

И видимо, ему не понравилось мое «смятение чувств» — человек ведь остался бы жив при задержании, дальше должен следовать законный публичный суд...

— А ты видел, каким весельчаком он сюда явился? Это после убийства человека, даже двоих, учитывая ее беременность.

— Собаке собачья и смерть, — спокойно откомментировал дядя.

Дома у меня не шел из головы вид трупа в приемной и равнодушно-грубое к случившемуся со стороны Казанцева и дяди отношение.

Я даже выпил вина, чтобы немного себя успокоить, сел в кресло...

Без мыслей какое-то время...

А ведь оба моих старших товарища — дети войны, воевали уже в двадцатилетнем возрасте, и не только под пулями — в «штыковые» ходили.

Кто для них этот хлыщ, запросто убивший беременную женщину?

Да, он просто не человек.

Грустно живет Россия — всё вместе: и герои и подлецы, причем вторые устраиваются и чувствуют часто себя лучше первых.

Вот Строганов Сергей Григорьевич, в возрасте за шестьдесят уже лет добился допустить себя до действий в Крымской войне, и хотя очень старались привязать его только к штабным делам, два раза ходил в контратаки.