Александра Авророва - Она была актрисою Страница 31

— Но я же сама видела, — удивилась Вика. — Ты выбежал из гримерки и рванул в подсобку. А до этого вы ругались.

— Ругались? Господь с вами, Виктория Павловна. Да, кажется, мы действительно немножко поболтали с Евгением Борисовичем в гримерке о том о сем.

— А по-моему, на повышенных тонах, — неуверенно возразила Вика.

— Возможно, немного и повздорили. Премьера на носу, все на взводе. Он сказал мне, что я бездарь, а я ему, что он склочник. Короче, оба немного разрядились, а потом я вспомнил, что мне нужна дискета, и побежал в подсобку, чтобы успеть ее найти. Вот и все, а вы только зря забиваете себе этим голову. Ну, мне пора!

И он удалился, а несколько сбитая с толку Вика поехала домой. Ей было неприятно, но почему, она четко осознать не могла. То ли причина в том, что она так беспардонно влезла в чужую личную жизнь и принялась выведывать чужие секреты, то ли в том, как вел себя при этом Кирилл. В общем, побродив немного в расстроенных чувствах по квартире, Виктория Павловна решила позвонить Марине. Та ведь первая стала подозревать Кирилла, вот пускай и объясняет, что к чему!

Марина выслушала с привычным вниманием, время от времени задавая наводящий вопрос. Когда повествование было закончено, мрачно поинтересовалась:

— А он не просил тебя, чтобы ты никому про это не рассказывала? То есть, про его семью. Особенно Наташе?

— Нет, не просил.

— Бедная девочка, — вздохнула Марина. — Видимо, он уже рад бы любым способом от нее избавиться. А на свидания продолжает бегать, вот мерзавец-то!

— С чего ты взяла, что у них свидания? — вступилась Вика.

— Ты что, забыла? Ты ведь сама сказала мне про его платок.

— Он был завязан в узел. Где-то я такое видела, это точно!

— Где, где! У Таши привычка, нервничая, завязывать все в узлы. Ну, вспомни премьеру! Тамара Петровна в последний момент спешно распутывала за занавесом скатерть, потому что Наташа сделала из скатерти какой-то дурацкий куль, а время поджимало.

— Да, точно. Так ты думаешь… все-таки они встречаются?

— Ну, конечно! А где он, по-твоему, пропадает вечерами? В библиотеку ходит — в глубокой тайне от жены изучает труды классиков?

— Не обязательно. Может, куда-то еще. С приятелями встречается — многие жены этого не одобряют. Или пиво пьет.

— Ну, конечно! — язвительно повторила Марина. — Судя по твоим рассказам, у его жены идеальный характер, от нее мало что потребовалось бы скрывать, она всем довольна. Однако, полагаю, что роман с другой женщиной не порадовал бы даже ее.

— Это да, — согласилась Вика. — Только что ему остается делать? Она его старше лет, может, на десять, и толстая очень. Ей, бедной, нелегко удержать мужчину. Конечно, Таша в сто раз привлекательней!

— Какая с его стороны предусмотрительность — тошно становится! Задурить девчонке голову — это запросто, это пожалуйста, но только для безопасности сразу расставить точки над и. «У меня парализованная жена и две девочки, я их никогда не брошу, поскольку до предела благороден». А она еще дурочка, на нее такие штуки действуют безотказно. «Ты должна любить меня бескорыстно, потому что при всей любви к тебе я никогда на тебе не женюсь». Тонна благородства! А, стоило ему попасть в переплет, так сразу стало не до любви, лишь бы шкуру свою уберечь. Вот и лавирует между двух огней!

— Погоди! По-моему, ни в какой переплет он не попал. Или ты по-прежнему подозреваешь его в убийстве? Так, что ли?

— По-прежнему? — разгневалась Марина. — Да в сто раз больше! Мужчина, способный так беспардонно врать близким женщинам, способен на все. Ему убить — раз плюнуть, главное, чтобы все было шито-крыто. Его волнуют в жизни две вещи — его удовольствия и его безопасность. Чего б ему не пойти по трупам?

Вика, куда спокойнее относящаяся к различного рода лжи, примирительно заметила:

— Но у него же нет мотива. Он даже и не ругался, оказывается, с Евгением Борисовичем, а так, слегка повздорил. Я же тебе рассказала!

— И ты что, действительно поверила?

— Так ему же лучше знать! — удивилась Вика. — А я, когда они ссорились, особенно не вслушивалась, у меня было своих забот полно.

— А ты вспомни! — настойчиво потребовала подруга. — Вспомни точно! Ты поговорила со мной о премьере, потом бежишь через кулису, из мужской гримерки доносятся голоса… Что ты тогда подумала?

— Что раз ругаются, значит, один из них, конечно, Преображенский. Да, ругались, это точно.

— Причем так, что через стенку слышно. Потом из гримерки появляется Кирилл. Как он выглядит?

— На себя непохож, весь всклоченный. Да, вот ты напомнила, и у меня все это встало перед глазами, а когда с ним разговаривала, так вроде не очень-то и помнила. Но если ругались, то почему?

— Вот это я и хотела бы узнать. Предположим, Преображенский узнал о его романе с Наташей и пригрозил рассказать все жене. Это, конечно, повод для скандала, но никак не для убийства. Жена, насколько я понимаю, достаточно снисходительная особа — повозмущалась бы да успокоилась.

— Вот все и прояснилось. Да, Кирилл поскандалил с Евгением Борисовичем, но никого не убивал.

— А в подсобку зачем ходил? — холодно осведомилась Марина. — Нет, тут слишком много совпадений, я в это не верю! Кстати, ты не знаешь, у него зарплата хорошая?

Несколько ошарашенная подобным скачком мысли, Вика ответила:

— Хорошая, я думаю. Он деньги никогда не считает. А что?

— Если я правильно поняла, квартира у него только что отремонтирована по высшему разряду. Причем сталинская квартира! А я свою живопырку никак не могу привести в порядок — денег не скопить. Уж я-то знаю, какие нынче цены на ремонт! Это с его зарплаты или с других доходов?

— Каких других? Жена у него, я думаю, не работает.

— Я тоже так думаю. Можно осторожненько выведать про зарплату у Дениса, он наверняка в курсе. Но, вообще-то, удобнее всего в этом деле разобраться милиции — у них свои каналы. Я предлагаю рассказать все Талызину.

— А я против, — твердо возразила Вика. — Ты просто взбеленилась из-за того, что Кирилл нас всех обманывал в отношении своей личной жизни, а ведь это, в конце концов, его личное дело, и мы не имеем никакого права в него лезть!

— Я взбеленилась, потому что его моральные принципы вполне соответствуют моральным принципам убийцы, а что там у него с личной жизнью, мне глубоко плевать. Кстати, интересный момент! Помнишь открытый люк накануне премьеры, куда чуть не провалился Евгений Борисович?

— Конечно.

— Так вот, помнишь, первым там должен был пройти Кирилл, но якобы случайно вышел с другой стороны? Очередная случайность, да уж! Вот что, Вика! Обижайся или нет, но, если ты Талызину не расскажешь, так это сделаю я. Я решилась.

— Вот так-таки и расскажешь? — не поверила Вика.

— Вот так-таки и расскажу. Конечно, естественнее было бы, если б это сделала ты, но, в конце концов, заставить я тебя не могу! Ты поступаешь, как считаешь нужным, и я собираюсь сделать то же самое. Мы обе в своем праве.

Виктория Павловна почувствовала, что подруга непреклонна. Есть в ней какое-то непонятное упрямство! Но, с другой стороны, раз она искренне убеждена, что Кирилл — убийца, ее поведение вполне естественно. Только она, с ее предвзятостью, наплетет следователю такого, что тот, наверное, сразу примется выписывать ордер на арест! Пожалуй, лучше будет, если Талызин услышит новости из более доброжелательного источника.

И Вика в последней надежде укоризненно произнесла:

— Если ты такая вредная… В жизни бы не подумала!

— Да, я такая вредная, — гордо согласилась Марина.

— Ну, тогда мне ничего не остается. Лучше уж расскажу я.

— Когда?

— Ну, не сейчас же! Уже давно ночь.

— Позвони Талызину завтра утром.

— О господи, куда такая спешка!

— Надо. Завтра утром, хорошо? А днем я тебе позвоню узнать, как дела. Ну, ни пуха, ни пера!

На следующее утро Вика неохотно набрала оставленный Талызиным номер телефона. К сожалению, абонент оказался на месте.

— Добрый день, Игорь Витальевич! Это Виктория Павловна. Мне надо кое о чем с вами поговорить. Но, наверное, не по телефону.

— Еду, — коротко ответил собеседник и положил трубку.

Удивительно — не поинтересовался, что к чему, не вызвал к себе, а сорвался и помчался. Загадочный народ эти милиционеры! Делать им, наверное, нечего!

Когда Игорь Витальевич уселся в кресло, Вика вдруг поняла, что объяснение будет куда менее трудным, чем она предполагала. Талызин выглядел таким обыденным, таким будничным, словно она была с ним знакома сто лет и могла спокойно поделиться, чем угодно, не опасаясь осуждения. Он слишком флегматичен, чтобы осуждать. Неинтересный человек, зато без заскоков. И она сперва несколько скованно, а потом все оживленнее поведала ему о ссоре Преображенского с Кириллом, о своих вчерашних открытиях и о Марининых догадках.