Антон Грановский - Заблудшая душа Страница 32

Оборотень, огромный, широкогрудый, матерый, взвизгнул, развернулся и попытался вцепиться клыками Галебу в горло, однако Галеб схватил его правой рукой за нижнюю челюсть, а левой за верхнюю и резко развел руки в стороны. Челюсти оборотня хрустнули, а сам он рухнул на траву.

Галеб вскочил на ноги, и как раз вовремя — второй оборотень белой молнией бросился ему на грудь. Галеб не стал уклоняться, но быстро выставил вперед руки и схватил зверя пальцами за горло, после чего повалил его на землю и одним мощным движением свернул твари шею.

Покончив с оборотнями, Галеб прошел к мерцающим на земле мечам с извилистыми клинками, поднял их и вернулся к оборотням, один из которых был, как он заметил, еще жив и лежал на боку, вытаращив на Галеба налитые кровью глаза.

Остановившись рядом, Галеб с удивлением увидел, что оборотень наполовину вернул себе человеческий облик. Туловище и задние лапы у него все еще оставались звериными, но передние лапы превратились в руки, а морда, укоротившись, стала похожа на человеческое лицо.

— Кто вы? — хрипло спросил Галеб. — Откуда вы явились, чудовища?

— Чудовища? — Оборотень выплюнул кровь и хрипло рассмеялся. — Дурень! Ты понятия не имеешь, с кем ты связался!

Речь монстра была невнятной, сломанные челюсти мешали ему говорить.

— Кто ваш предводитель? — снова спросил Галеб. — Где его найти? Говори!

Разбойник попытался усмехнуться, и в лунном свете блеснули острые клыки.

— Наш предводитель — Зверь! — прохрипел оборотень, глядя на Галеба взглядом, полным презрения и ненависти. — Он отомстит за нас! Он придет и убьет вас всех!

— Кто этот Зверь? Ты говоришь про барона Клинкоуфа?

Оборотень не ответил. Его глаза налились кровью, и он закашлялся.

Несколько секунд Галеб смотрел на корчащегося на земле демона, затем слегка отвел руку с мечом назад и одним ударом прекратил муки оборотня.

И вдруг язва у него на предплечье — след от крестика, которым припечатал его Отто, — засаднила. В горле пересохло, а голова закружилась. Галеб почувствовал голодный спазм. Сам не понимая, что делает, он опустился на четвереньки и принялся слизывать кровь с травы».

Старший лейтенант Сергей Бегунов сам попросился провести допрос Эльзы Зиберт. Поначалу подполковник Кочетков отнесся к его просьбе скептически, но затем рассудил, что молодому оперативнику надо нарабатывать опыт, в том числе и опыт ведения допросов.

В «допросной комнате» они были вдвоем — Эльза Зиберт и старший лейтенант Сергей Бегунов. Допрос шел уже почти полчаса.

— А как вы объясните, что… — в очередной раз начал Сергей, но закончить фразу не успел.

Внезапно лицо Эльзы исказилось мученической гримасой. Она подняла руки и сжала пальцами виски.

— Постойте. Вы задаете так много вопросов… У меня от вас разболелась голова…

— Извините, — смутился Сергей. — Я не собирался вас мучить.

— Ничего, ничего. Просто я к этому не привыкла. — Она помассировала пальцами виски. — Так значит, вы думаете, что Бориса Алексеевича убили? Сожгли заживо вместе с музеем? — Внезапно Эльза всхлипнула. — Вы знаете, у меня и у самой были такие мысли. Просто я боялась об этом думать. Господи, кому могло прийти в голову разделаться с Борей?

Плечи Эльзы вздрогнули. Она прижала ладони к лицу и вдруг разрыдалась.

Бегунов всегда терялся, когда кто-то начинал плакать в его присутствии. Он сидел, смущенно глядя в стол и проклиная ту секунду, когда попросил полковника Кочеткова о том, чтобы самостоятельно провести допрос подозреваемой.

Эльза оторвала ладони от заплаканного лица и виновато посмотрела на Сергея. Он улыбнулся, стараясь вложить в эту улыбку все добрые чувства, на какие только был способен. Эльза увидела эту улыбку, попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого зарыдала в голос и упала лбом на сцепленные на столе руки.

Совершенно растерявшийся Бегунов вскочил со стула, обошел стол, остановился рядом с Эльзой, а затем неловко и смущенно погладил ее рукою по плечу.

— Ну-ну, — сказал он. — Не надо плакать. Будет вам.

Неожиданно Эльза подняла лицо и посмотрела ему в глаза своими огромными зелеными глазами.

— Извините, — робко проговорила Эльза. — Просто… все это так страшно. И смерть Бориса Алексеевича, и обвинения, которые мне предъявили.

— Да, — сказал Сергей, глядя на Эльзу как завороженный. — Я… понимаю. Но мы просто должны во всем разобраться.

Эльза улыбнулась сквозь слезы:

— Да. Не обращайте внимания. Это все проклятые нервы.

Бегунов вернулся на место. Немного помолчал, выстраивая в уме линию допроса, затем продолжил:

— Эльза Яновна, за последние сутки мы провели большую работу. Опросили множество свидетелей, запросили помощь экспертов из области…

— Это из-за Глеба Корсака?

— Что? — приподнял брови Бегунов.

— Это он настоял на привлечении экспертов из области, верно?

Бегунов нахмурился:

— Не думаю, что это имеет отношение к делу.

Эльза усмехнулась и проговорила с горечью:

— Московский журналист, имеющий обширные связи, приехал в наш город и заварил всю эту кашу. И вам теперь придется ее расхлебывать. Но вы же и сами знаете, что все это чепуха, верно?

Бегунов помолчал. Затем разжал губы и, не глядя на Эльзу, медленно продолжил:

— Вашего приятеля Павла Базарова видели рядом с музеем за десять минут до пожара.

— Правда?

— Да. У нас есть свидетели.

Эльза вздохнула.

— Знаете… Я ведь не слежу за Павлом. Он мне не муж и не брат. И я не знаю, что творится у него в голове.

— А разве он не был вашим любовником? — спросил Сергей, чуть покраснев.

Брови Эльзы приподнялись в удивленном жесте.

— С чего вы взяли?

— У него есть картины. — Бегунов отвел взгляд и смущенно кашлянул в кулак. — На них изображены вы.

— И что с того?

— То, что на вас нет одежды. Совсем.

Эльза мягко улыбнулась.

— Вы были правы, когда сказали, что Паша Базаров — мой приятель. Я испытываю к нему огромную симпатию. Но самое главное, я восхищаюсь его талантом художника. Да, я была его моделью, но что в этом плохого? В те минуты, когда он рисовал меня, он не был мужчиной, он был художником. Вы ведь не смущаетесь, когда раздеваетесь перед врачом?

— Врач — это другое, — возразил Бегунов.

— Да, врач это другое. Но и врач, и художник — оба профессионалы своего дела. И раздевалась я не перед мужчиной, а перед художником. Так же, как вы, когда приходите к врачу-урологу, раздеваетесь не перед женщиной или мужчиной, а перед профессионалом, для которого ваша нагота — объект его профессии, а не предмет вожделения.

— Ну, не знаю… — с сомнением проговорил Бегунов. — Когда смотришь на эту картину, такое ощущение, что он не просто вас рисовал, а… — Он сбился и замолчал. — Ладно. Допустим. Значит, вы ничего не знаете об отношениях Павла Базарова и погибшего директора музея?

Эльза покачала головой:

— Нет.

— Но вы ведь уже признали, что директор музея был вашим любовником?

— Да, — спокойно ответила Эльза. — Это так. Мы с Борисом Алексеевичем встречались. Но ведь любовь не является преступлением, правда?

И Эльза посмотрела на Сергея таким взглядом, что он совершенно стушевался.

— Ладно, — выдохнул Бегунов. — Вам надо немного отдохнуть. Продолжим позже.

Подполковник Кочетков сидел за своим широким столом с хмурым выражением лица и, глядя на Бегунова, нервно крутил в пальцах карандаш.

— Ну что? — сухо спросил подполковник.

— Ничего конкретного, — отозвался Бегунов. — Думаю, надо ее отпускать.

Подполковник Кочетков хмыкнул.

— Отпускать… Сам знаешь, что это не вариант. Чертов Корсак! — выругался он и стукнул по столу карандашом. — Знал бы, что у него такие связи в Москве, вышвырнул бы его из города раньше! До того, как он влез во все это с головой!

— Я вам предлагал, — негромко проговорил Бегунов.

Подполковник Кочетков метнул в его сторону яростный взгляд.

— В общем, так, — сказал он после паузы. — Эльзу Зиберт надо закрывать.

— Что значит — закрывать? — тем же негромким голосом уточнил Бегунов.

— Сам знаешь, — хмуро сказал подполковник. — Слишком много концов на ней сходится. И я знаю одного ублюдка, который будет тянуть за все эти концы по очереди, пока не найдет нужный.

— Вы про Корсака? — Бегунов глянул на Кочеткова исподлобья и вдруг предложил: — Так, может, лучше закрыть его?

— Поздно, — ответил подполковник. — Если с ним что-нибудь случится, поднимется такая волна, которая может смыть всех нас к чертовой матери. И когда я говорю «нас», Сергей, я имею в виду таких, как ты и я. Потому что те, кто сидит над нами, продолжат сидеть. А значит, все нити должны обрезать мы. Понимаешь, о чем я?