Дик Фрэнсис - Серый кардинал Страница 32

А там наверху, на сцене, с по-прежнему самодовольным видом стоял ее тупой муж.

Месяц назад я понятия не имел о существовании Бетьюнов, подумал я. Не видел, как расцветает драгоценная Полли. Не слышал об Оринде или об Алдерни Уайверне. Не встречал миссис Китченс и ее фанатичного отвратительного Леонарда. Не знал толстенького деятельного Мервина и не подозревал о существовании Кристэл. Меня не интересуют фамилии Фейт, Мардж и Лаванды. Но совершенно определенно, я никогда не забуду подлого рыжего террориста, чья высшая радость в жизни вынюхать тайные удовольствия человека для того, чтобы придавить его. Бобби Ушера, проклятого Рудда.

Глава 9

Итак, отец отправился в Вестминстер, а я — в Эксетер. И друг о друге мы знали не из живого сиюминутного переживания, а из спокойного, наполненного картинами воспоминания о прошлом.

Иногда я неделями не видел его, но теперь мы часто разговаривали по телефону. Парламент еще находился на летних каникулах. Он так же войдет туда как новичок, как и я, когда начнется мой первый семестр.

Тем временем под критическим наблюдением Сталлуорти я каждое утро ездил на тренировки с Будущим Сары. И это не выглядело так плохо, как бывало у Вивиана Дэрриджа. Когда я спросил у Сталлуорти, пошлет ли он гнедого на скачки, чтобы я мог в них участвовать, на любые скачки, какие будут, он избрал неприметный стипль-чез в Уинкэнтоне в четверг. При этом он заметил, что надеется — я оправдаю затраты. Отцу придется заплатить за транспортировку лошади, за специальные подковы для скачек, не говоря уже о плате за участие. Радость и чувство вины смешались во мне, когда ехал с Джимом в его машине в Уинкэнтон, где он сделал заявку на участие и оседлал лошадь. И потом я видел, что он с таким же недоверием воспринял мою победу, как и я сам, когда миновал линию финиша первым.

— Он летел! — воскликнул я, потрясенный и удивленный, снимая седло на площадке для победителя.

— Классный конь.

— Да, я видел.

Джим не выражал особенного энтузиазма. Как я потом открыл, причина коренилась в том, что он не сделал ставку на гнедого, потому что не верил в нашу победу. И Сталлуорти тоже не слишком обрадовался.

— Вы выбросили на ветер лучшую победу лошади. Где ваш здравый смысл?

Если бы я хоть на ми-лугу подумал, что вы вырветесь вперед, когда упал фаворит, я бы сказал, что надо держать гнедого на жестких поводьях, чтобы в следующий раз мы могли поставить на него деньги конюшни. Не могу представить, что скажет вам отец.

— Хорошо сработано, — сказал отец.

— Но никто не ставил на эту...

— Не слушай Сталлуорти. Слушай меня. Лошадь твоя, и делай то, что тебе нравится. Если можешь — выигрывай. И не думай, что я не ставлю на тебя. У меня есть договор с букмекером, что, где бы и когда бы ты ни участвовал в скачках, я всегда ставлю на тебя начальную ставку. Вчера я на тебе выиграл двадцать к одному... Я даже выучил жаргон скачек! Всегда стремись к победе. Понял?

— Да, — вяло промямлил я.

— И меня вовсе не огорчит, если ты проиграешь из-за того, что другая лошадь быстрее. Только соблюдай правила и не сломай себе шею.

— О'кей.

— Ты хочешь чего-то еще?

— М-м-м...

— Ты ничего не добьешься, если боишься сказать мне.

— Не то чтобы боюсь... — протянул я.

— Тогда что?

— М-м-м... Ты не позвонишь Сталлуорти? Не попросишь его на будущей неделе послать твою лошадь на стипль-чез новичков в Ньютон-Эббот? Он заявил гнедого, но теперь не хочет, чтобы он участвовал. Сталлуорти говорит, мол, слишком скоро. Он говорит, что лошади придется нести пять штрафных фунтов пенальти, потому что я вчера выиграл на нем.

— А ему придется?

— Да. Но до начала занятий не так много скачек, подходящих скачек, на которых я могу работать с гнедым. Сталлуорти хочет выигрывать, а я хочу просто участвовать в скачках.

— Да. Знаю. — Он помолчал. — Я договорюсь насчет Ньютон-Эббота.

Что-нибудь еще?

— Только... спасибо.

— Передай мой поклон Будущему Сары. — Из трубки донесся его смех.

Чувствуя себя немного глупо, я передал поклон гнедому. Хотя вообще-то у меня появилась привычка разговаривать с ним. Иногда громко, если мы одни, иногда мысленно. Хотя я работал с очень многими лошадьми, он был первым, с кем я общался каждый день. Он прекрасно подходил мне и по размеру, и по моему жокейскому умению. Несомненно, он узнавал меня. И вроде бы чуть ли не облегченно вздыхал, когда я появлялся утром, чтобы забрать его на тренировки. Мы выиграли заезд в Уинкэнтоне, потому что знали и доверяли друг другу.

И когда я на последней прямой попросил его о максимальной скорости, он понял по прошлому опыту, что от него требуется. И, по-моему, несомненно, гнедой пришел в восторг, когда наконец пересек финиш первым. Джим простил нам с гнедым успех и с интересом наблюдал, что будет дальше. Джим от природы умел ладить с лошадьми. И, как я постепенно понял, тренировал их в основном он. Сталлуорти, хотя по уторам часто наблюдал за галопирующими скакунами, выигрывал скачки пером, заполняя формы участия, иногда занимаясь перевозкой и взвешиванием лошадей и подсчетами, где вернее можно выиграть.

Центральную часть тренировочного поля пересекали два ряда учебных препятствий. Одно состояло из трех барьеров для прыжков, а второе представляло собой забор из березовых бревен. Джим, потратив несколько дней, научил нас, меня и гнедого, преодолевать березовый забор. Мы со все возрастающей точностью подходили к препятствию, рассчитывая шаг, ближе, еще ближе, чуть назад и только потом прыжок.

До сих пор мои знания о том, как провести скачку, шли от наблюдения за другими жокеями. Джим учил меня на практике, изнутри. И в первый месяц, проведенный с Будущим Сары, я стал превращаться из всадника, похожего на ветряную мельницу, с некоординированными движениями и с головой, полной розовых мечтаний, в думающего, компетентного жокея-любителя.

Сталлуорти долго ворчал на владельцев, которые ничего не смыслят в скачках и которым лучше бы оставить решения тренеру. Но все же, хотя и недовольный, послал гнедого нести пять штрафных фунтов в Ньютон-Эббот.

Я никогда раньше не участвовал в скачках, которые проходили на скаковом круге. И при первом же взгляде на него почувствовал, что глупо было не прислушаться к суждениям Сталлуорти. Трасса стипль-чеза, почти полторы мили, проходила по плоскому кругу с резкими поворотами. Короткая трава лишь чуть покрывала твердую, как камень, почву, пропеченную августовским солнцем.

Сталлуорти приехал с несколькими скакунами из своей конюшни и критически разглядывал скаковые дорожки. Джим, седлая Будущее Сары, говорил, что гнедой знает дорогу лучше, чем я. (Я прошел весь маршрут часа два назад, чтобы увидеть с близкого расстояния препятствия и подходы к ним.) Еще Джим сказал, чтобы я вспомнил все, чему он учил меня дома, и на многое не рассчитывал. Во-первых, Будущее Сары в невыгодном положении — несет пять штрафных фунтов, во-вторых, все другие жокеи — профессионалы, это не любительские скачки.

Как обычно, меня соблазняла и удовлетворяла скорость. И то, что мы пришли третьими, уже сделало для меня этот день полным значения. Хотя Сталлуорти, который, кстати, тренировал и победителя, несколько раз повторил:

— Я же вам говорил. Я говорил вашему отцу, что слишком многого ожидать нельзя. Может быть, в следующий раз вы прислушаетесь к моим словам.

— Неважно, — утешал меня Джим. — Если бы ты сегодня выиграл, то на скачках в Эксетере, в следующее воскресенье, уже пришлось бы нести десять фунтов пенальти. Конечно, если предположить, что тебе удастся убедить старика послать туда гнедого. Он скажет, слишком рано, лошадь не отдохнула.

Что, наверно, так и есть.

Старик (Сталлуорти) провел по телефону битву с отцом против участия гнедого в скачках в Эксетере. Эту битву выиграл отец.

Так же блистательно провел битву гнедой, опередив ближайшего соперника на шесть корпусов. В Холдон-Муре под Эксетером прямые дорожки для галопа длиннее, и они лучше подходили Будущему Сары. Он нес пять фунтов пенальти, а не десять, и это, конечно, облегчило победу. Позже отец уверял меня, что выигрыша, который он получил, хватит для оплаты моих тренировок до Рождества. Два дня спустя я хладнокровно отправился учить математику.

А отец учился тактике «заднескамеечника» в парламенте. Но партия послала его в Хупуэстерн не для этого. Он пытался объяснить мне, что дорога вверх идет через офис уполномоченного партии. Для меня это звучало как самоистязание, хотя он и смеялся.

— Офис уполномоченного подсаживает, продвигает на министерский уровень.

— И твои толкачи продвигают тебя вверх?

— Ну... пока что... да.

— Министр чего? — недоверчиво спросил я. — Разве ты не слишком молодой?

— По-настоящему устремленные вверх парни стоят на выбранном пути к двадцати двум годам. В тридцать восемь я старый.