Ольга Володарская - Детектив под Новый год Страница 32

– На, покури.

Я вздрагиваю – ничего вслух не говорила, я вообще практически всегда контролирую себя и мысли вслух не произношу. Виола смотрит своими ледяными глазами:

– Никак не привыкнешь? Вот и я устаю иной раз. От ваших мыслей так фигово порой! Я ничего не хочу знать, а вы все думаете, думаете! Кури, это не сигареты. Только не затягивайся.

С сигарами я знакома, как их курят, знаю прекрасно. Но именно эта «Гавана» не доставляет мне никакого удовольствия, только резь в глазах.

– А все потому, что на самом деле тебя мучает чувство вины, – изрекает Виола, и я опять вздрагиваю. – Ты куришь изредка, причем только сигары, но тебя это угнетает – ты хочешь бросить совсем. Не волнуйся, скоро бросишь.

У меня возникает острое желание зажать уши и не слушать ее. А еще лучше – заодно и не видеть. Вот бывает же – внешне человек такой весь пушистый, белый, красивый – фарфоровая кукла. Но внутри… И взгляд… вот самое ужасное – ее пронзительный холодный взгляд. Мне кажется, что когда Виола смотрит на птиц, они замертво падают. И был только один человек, который мог переглядеть ее, заставить отвести взгляд. Марина. Говорят, Виола не рисковала копаться в ее голове, хотя очень хотела. Зато со мной она здорово экспериментирует. Она, кстати, очень четко определила человека, сделавшего мне подарок. Так и сказала: «А серьги-то тебе Хохол подарил». Причем не спросила – сказала утвердительно. Меня это бесит и пугает».

– Вот чертова баба, – с досадой бросил Хохол, который не любил Маринину подругу Ветку и был рад тому, что вот уже несколько лет они совсем не общаются.

Коваль только плечами пожала:

– Ну, забыла Ветка, что я просила ее никогда не лезть в голову Машке.

– Мариш, да не в том дело. Она просто не понимает, почему у вас с ней теперь все так, и винит в этом Мышку.

– Психолог, – усмехнулась жена, потрепав его по волосам.

– Чего – психолог? Тут много ума и образования-то не надо.

– Понимаешь, Женька… Я ведь на самом деле очень испугалась тогда, помнишь, когда Машку ашотовские бойцы прихватили? Я ни секунды не сомневалась бы, если б они выдвинули условия, – я на все пошла б. Очень страшно терять человека, с которым настолько близка.

– Тебе терять страшно всех, кроме меня, – буркнул Хохол.

Марина даже бровью не повела – муж всегда был склонен к таким заявлениям, и никакие слова и действия Марины не убеждали его в обратном. С годами она научилась пропускать подобные тирады мимо ушей.

Коваль давно не питала иллюзий по поводу своего мужа – да и вообще никогда не была склонна идеализировать его, но ее всегда удивлял тот факт, что Хохол настолько неуверен в себе. Уже давно она не давала ему ни единого повода усомниться в собственной верности. Но Женька все равно продолжал бешено ревновать ее и подозревать во всех смертных грехах.

– Ты закончил? – насмешливо поинтересовалась Марина у помрачневшего мужа. – Я так до вечера не дочитаю.

– Погоди, – настойчиво попросил Хохол. – Я вот не пойму – за что Мышка так Беса не любит? Вроде не за что… а она вон как о нем – «Господин Хозяин» – с презрением таким…

– Ты не забывай, что она знает о нем все – от меня. Ей известно, сколько раз Гришка забывал, что мы родственники, что Грегори – сын его двоюродного брата, и именно этим меня цеплял.

Сказав это, Марина вдруг замкнулась, замолчала, устремив взгляд в окно. Грегори был не ее сыном – его родила другая женщина, родила от первого мужа Марины. Трагическая гибель его матери дала возможность Коваль забрать ребенка к себе, оформить документы и убедить всех, что мальчик – ее родной сын. Но были люди, знавшие правду, и самым опасным среди них был именно Гриша Бес, успешно прикрывший сейчас свой криминальный бизнес официальным постом мэра города. И поскольку Марина никогда не обольщалась по поводу порядочности своего родственника, она была уверена в том, что рано или поздно Гришка воспользуется этой информацией. Собственно, несколько дней назад она получила возможность убедиться в своей правоте. Именно от Беса получила она то самое письмо, что лежало сейчас в сейфе.

Коваль потрясла головой, стряхивая оцепенение, и вернулась к чтению, старательно избегая встречаться взглядом с напряженно наблюдавшим за ней Хохлом.

«Утро начинается с недовольного лица Виолы. Я сталкиваюсь с ней по дороге в кухню, и она мечет в меня недобрый взгляд.

– Доброе утро, Вета.

– Тебе честно сказать или притвориться? – интересуется она, накручивая на палец вытянутую из прически кудряшку.

– Если тебе станет от этого легче, то через двенадцать часов я улетаю.

– А дело не в том. Живи, сколько надо. Мне нужно с тобой поговорить, если ты не возражаешь.

Возражаю. Я не могу оставаться с ней в замкнутом пространстве, и, кроме того, мы все-таки с Геной решили прокатиться по городу, сделать пару фотографий и отослать их Марине. Но выбора у меня, похоже, нет.

Мы молча завтракаем, и даже Даша чувствует, как в кухне все наполняется напряжением, воздух прямо на глазах пропитывается тревогой и подозрительностью. Я мучительно пытаюсь ни о чем не думать, чтобы Виола не копалась в моей голове. Наконец завтрак окончен, Виола встает и просит Дашу отнести джезву с кофе и две чашки в кабинет, кивает мне. Обреченно плетусь следом.

В кабинете Господина Хозяина бардак. Не понимаю, как можно работать в такой свинарне? Интересно, а на работе у него тоже так или там секретари убирают?

Виола усаживается в его кресло, я оказываюсь аккурат напротив нее. Она наливает кофе, достает сигары. Курить очень хочется, откуда такая тяга в эти дни, сама не понимаю. Сигареты «не идут» – вчера пробовала с Геной, чуть наизнанку не вывернуло.

Меня всегда удивляла привычка Виолы курить именно сигары – нормальные, толстые «Гаваны» дома и тоненькие «женские» в публичных местах. Я никогда не видела ее с сигаретой. Маринка всегда курила тонкие сигареты – «Вог», «Вирджинию», «Давыдофф». Виола же не расстается с обрезалкой и сигарами. Хохла это всегда бесило, насколько я помню. «Такое ощущение, что она откусила негру причинное место», – его коронная фраза.

– Хохол урод и быдло уголовное, и даже то, что он женат на Маринке, его не делает лучше, – констатирует Виола.

Та-ак, опять я зазевалась…

– Я хотела у тебя спросить вот что… Как ты думаешь, Маринка вернется? В смысле – сюда, домой, вернется?

Я не думаю – я точно знаю, что этого никогда не будет. Мы обсуждали эту тему в Турции летом, Маринка плакала и жаловалась на забугорную жизнь и на то, что путь домой отрезан навсегда благодаря во многом Хохлу.

– Нет, они никогда не вернутся.

Виола выпускает облако дыма, задумчиво смотрит поверх моей головы.

– Знаешь, за что я тебя терпеть не могу?

Мне абсолютно все равно, я уже решила для себя, что в следующий раз остановлюсь не у нее, а у Даши, в городе, в ее маленькой квартирке с видом на набережную. Так что Виолины излияния мне до лампочки, если честно. Но ей надо выговориться, я это вижу.

– Ты появилась, и наши отношения с Маринкой пошли на спад. Она почему-то стала доверять тебе больше, чем мне.

А что тут удивительного? Маринка живет по самурайскому кодексу, согласно которому спасший обязан спасенному (могу, конечно, соврать, но, кажется, она так говорила). И потом – я никогда не лезла к ее мужикам, ни к кому из них. В отличие от Веточки. Я знаю, что Маринке было ровно, если, конечно, это не касалось Малышева, а вот связь с Хохлом ее абсолютно не беспокоила, и если сам он этого стыдится, то Маринка всегда хохочет и подначивает мужа. И есть еще кое-что… Я не ищу выгоды от дружбы с ней. Мне это не нужно. И не потому, что я такая хорошая, – нет, просто у нас совсем другие отношения. Я никогда не попрошу денег, а она не предложит, зная, что обидит меня этим. Вот и весь секрет, собственно.

– Как ты ухитрилась так быстро влезть к ней в душу, к ней, которая вообще никогда с женщинами отношений не поддерживала? Я была ее единственной подругой!

О, ну вот, в вас и заговорила ревность, Виола Викторовна! Еще бы!

– Вет… ну к чему эти разборки, а? Что нам делить? У вас с ней – одно, у нас – другое. Не бывает одинаковых отношений ни в любви, ни в дружбе. Ведь так?

– Так, – кивает со вздохом Ветка. – Кофе еще будешь?

– Давай…

Глаза уже режет от дыма, но я получаю удовольствие от запаха кофе, смешанного с сигарным ароматом.

– Хочешь, я тебе погадаю?

Мой взгляд, видимо, сказал ей все, и Виола смеется:

– Ну и правильно. Я сама не люблю тех, кто пытается заглянуть в свое будущее. Все равно ведь ничего не поправишь, так какой смысл?

Н-да, и это говорит человек, регулярно «посещающий» чужие головы с целью узнать, что там творится! Смешно, однако…»

Дочитав фразу, Коваль фыркнула. Но ее смешок относился вовсе не к мыслям Маши о Ветке, а к ее словам о «Господине Хозяине». Успешно завоевавший кресло мэра города Бес, по всей видимости, не терял времени даром и развернулся на полную катушку. Марина не сомневалась в том, что родственничек использует свое нынешнее положение на всю мощь. Воспоминания о Гришке сразу вернули ее на грешную землю – буквально неделю назад к ней явился человек с тем самым письмом от дорогого Григория, где содержалась скромная просьба – дать ему взаймы круглую сумму. Сперва это письмо позабавило Марину – ну, Бес в своем репертуаре – имея возможность залезть в городской бюджет, старается соблюсти приличия, а потому пошел по проторенному пути – основательно потрясти жену брата, что он пытался сделать не раз и не два, но почти всегда безрезультатно. Благо, в руках у Гришки всегда есть пара козырей, какой-нибудь компромат на Марину или что-то еще по мелочи. И все бы ничего, если бы не приписка мелким почерком: «А то придется огорчить твоего сына, хоть мне это глубоко противно, ибо племянник он мне». Именно эта фраза вывела Коваль из себя. Родственничек пустил в ход тяжелую артиллерию. Только Бес мог позволить себе шантажировать ее этим знанием. Хохол всегда предупреждал ее о том, что, усыновив мальчика, она приобретает дополнительный мощный рычаг воздействия на себя – ибо чем же еще шантажировать женщину, как ни единственным сыном, но позволить ребенку своего любимого мужа Егора Малышева пойти по детдомам Марина не могла.