Андрей Троицкий - Амнистия Страница 32

Глава тринадцатая

Тем же вечером Журавлев отправился к своему давнему знакомому, президенту охранно-сыскного агенства «Гарант-Плюс» Олегу Марковичу Владимирскому.

Рабочий день в офисе агенства закончился полчаса назад, посетителей не было, сотрудники разбежались по домам. Журавлев провел в приемной президента не более четверти часа, дожидаясь, когда Владимирский закончит междугородние разговоры по телефону.

Этого времени хватило, чтобы выпить чашку чая с печеньем и переброситься парой фраз с худым хмурым мужчиной по фамилии Савченко, референтом агенства, заступившим на вечернее дежурство.

Савченко любил рассказывать о своих двадцати двух своих болезнях, он нашел в лице Журавлева благодарного слушателя. И, не долго думая, начал прелюдию: «У меня язва двенадцатиперстной кишки, а боли для язвы необычные, опоясывающие. Как при панкреатите. При этом мочеиспускание затруднено, потому что у меня…»

Но тут дверь в кабинет начальника распахнулась, пришлось оборвать увлекательный рассказ в самом захватывающем месте.

Владимирский пропустил Журавлева, усадил его в кресло перед письменным столом, вернулся к двери и повернул ключ в замке. Затем он сел в свое кресло, погладил ладонью коротко стриженную русую голову и обратился к Журавлеву.

– Ты меня озадачил по телефону, – сказал президент. – Хочешь знать, обращался ли в мою фирму некий Тарасов.

Журавлев вытащил из кармана фотографию Тарасова и показал её собеседнику.

– Вот он, – сказал Журавлев. – Посмотри внимательно. Я уже знаю, что Тарасов был здесь. Кто-то из твоих ребят с ним работал. Не имею представления, каким именем Тарасов назвался. И назвался ли вообще. Но он здесь был – это факт.

Владимирский рассмотрел фотографию и вернул её Журавлеву.

– Очень симпатичный мужчина. Откуда тебе это известно, что он здесь был?

– У каждого сыщика есть профессиональные тайны.

Журавлев скромно опустил глаза.

– Словом, тебе надо знать вот что, а там решай. Этот Тарасов человек непредсказуемый. У него плохой характер и в кармане список лиц, с которыми он сводит свои счеты. Он легко возбудим, любит насилие, взрывы и всякие такие штуки. Скорее всего, у него несколько паспортов на разные имена. И несколько помощников. Потому что одному с таким делом не справиться.

– Ну и что? – удивился Владимирский. – У меня у самого несколько паспортов на разные имена. И много бестолковых помощников.

– Через твою контору он выяснял каких-то людей. Их привычки, их слабости, их распорядок дня, их родственников. Словом, все. Два человека из этого списка убиты. Думаю, и тем, кто ещё живы, не долго осталось мучиться на этом свете. Короче, я хочу знать, о каких именно людях Тарасов наводил справки.

– Понимаю, ты хочешь что-то знать, – Владимирский усмехнулся. – Мы работали вместе в милиции, я тебя уважаю и ценю. Ты, дядя Костя, прекрасный сыщик и сам об этом знаешь. Мы даже чем-то похожи. Ты, как и я, не имел шансов дослужиться до широких красных лампасов на штанах. Способные люди делают карьеру со скрипом.

– Я не слишком высокого мнения о своих способностях, – поправил Журавлев.

– Тем более. Поэтому давай не будем обмениваться любезностями. И вообще обойдемся без лирики. Спустимся на землю. Хочу тебя спросить первым. Как ты думаешь, чем я тут занимаюсь?

Он развел руки в стороны так широко, будто хотел схватить за оба угла свой письменный стол.

– Ты, наверное, полагаешь, что я занимаюсь сыском? Слежу за телками, которые наставляют рога мужьям. Или за мужьями, которые имеют не тех женщин. Или выполняю более серьезную детективную работу. Нет, ты ошибаешься. Я занимаюсь совсем другими вещами. Я здесь делаю деньги, вот чем я занимаюсь. Делаю деньги.

Владимирский постучал рукой по столешнице, демонстрируя, на каком именно месте он делает деньги. Затем встал из-за стола и прошелся по кабинету, как зверь по клетке.

– Приходит ко мне старый пердун, набитый деньгами, – сказал Владимирский. – Ему триста лет, у него нос, как сморщенный член. Ему давно положено умереть, но он забыл это сделать. Мне хочется своими руками его голову засунуть в его задницу. Но я только улыбаюсь. Так вот, у этого сукина сына жена восемнадцати лет и он хочет знать, кто её имеет. Мне противно делать эту работу, но я её делаю. И делаю быстро, быстрей, чем кролики трахаются. Почему я так поступаю? Да потому что, найдутся люди, которые запросто выполнят эти обязанности. И заберут мои деньги. И если я стану задницей крутить, то останусь без копейки. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – кивнул Журавлев.

Владимирский подошел к подоконнику, налил в высокий стакан воды из сифона, выпил пару глотков и вновь принялся ходить из угла в угол.

– Я делаю свою работу, хотя мне жалко того молодого чувака, который связался с женой этого пердуна с членом вместо носа. Я знаю, что будет с парнем. Его просто для забавы выпотрошат и набьют соломой, как чучело. А потом то немногое, что от него останется, закатают в асфальт. Но я молчу и делаю работу. Я не сделаю этого, так это сделают другие люди.

– Все ведь останется между нами, – пытался вклиниться Журавлев. – Мне можно доверять.

Но Владимирский не хотел слушать.

– Положим, твой Тарасов обращался в мою контору. Я говорю – положим. И он хотел выяснить кое-какие детали о жизни своих врагов. Или друзей. Предположим, Тарасов бандит и убийца. А его контрагенты ангелы с голубыми крылышками. Что из этого следует?

– Что следует? – переспросил Журавлев.

– Ничего. Он заплатил по счету, сколько положено заплатил. А я выполнил для него некоторую работу и взял на себя кое-какие обязательства. Главное обязательство – молчать. Что бы не случилось – молчать. Кто бы ни спрашивал – молчать. Конфиденциальность – это мой хлеб. Если я начну болтать лишнее о своих клиентах, а мне есть, что рассказать, так вот, если я буду болтать, то завтра окажусь на паперти. Но мне никто не подаст. Мало того, на паперть придут ребята, чтобы сломать мне позвоночник. И мне приходится объяснять тебе, профессионалу, эту азбуку.

– Я готов заплатить, – сказал Журавлев. – Хорошие деньги.

Владимирский, которому уже надоело бродить по кабинету, упал в кресло.

– Не смеши меня, дядя Костя. Ты сыщик, каких поискать. Возможно, я бы даже взял тебя на работу. Но ты даже не имеешь представления, что такое хорошие деньги. Без обид, Константин Степанович. Ты ведь никогда не возил жену отдыхать на хороший курорт, ты ходишь в пиджаке от одного костюма и брюках от другого. Твоим галстуком, кажется, грязные тарелки вытирают, у тебя не машина, а помойка. Так откуда ты знаешь, что такое хорошие деньги? От знакомого слышал? Сосед рассказал? Все это не серьезно… Просто у нас разные взгляды на жизнь и на её ценности. Ты не обиделся?

– Не обиделся, – помотал головой Журавлев. – Галстук у меня и вправду дерьмовый. И машина «Волга». Все правильно. Можешь и дальше перечислять мои недостатки.

– Ты патологически честный человек – вот твой главный недостаток. Я не очень доверяю честным людям.

– Я это знаю, – кивнул Журавлев. – Но ведь сейчас я могу заплатить за информацию.

– Мне не нужна твоя мелочь. Я не носильщик с вокзала. Если сегодня я возьму у тебя хотя бы копейку, завтра я потеряю все.

– Я могу рассчитаться с тобой информацией. Дашь на дашь.

– Ты мне не конкурент, – покачал головой Владимирский. – Все, что мне надо знать, я знаю. Или узнаю, но без твоей помощи.

Журавлев понял, что разговор закончен, больше говорить не о чем. Он уже хотел подниматься и уходить, но все-таки решил добавить пару слов.

– Понимаешь, Тарасова я найду, – сказал Журавлев. – Или я или менты. Но пока это произойдет, прольется много крови. Ты можешь это предотвратить.

– Я не занимаюсь благотворительностью, – сказал Владимирский. – Мне наплевать, какого хрена корчит из себя твой Тарасов. Наплевать, с кем он сводит счеты. Мне не плевать только на репутацию своей фирмы. А кровь… Она и так повсюду льется, как вода из крана. Мой ответ – нет.

Теперь разговор был действительно закончен. Владимирского не переубедить. Журавлев повздыхал и ушел.

– Хватит, Марат, – крикнул Тарасов. – Хватит, тебе говорят.

Он схватил Кислюка за плечи, оттащил его от лежавшего на полу Локтева, казалось, уже бездыханного. Подтолкнул бывшего штангиста к выходу из комнаты: уходи. Бузуев, которому так и не удалось, двинуть каблуком ботинка по физиономии Локтева, не стал скрывать разочарования.

– Ты что, его пожалел? – спросил взрывотехник.

Тарасов тем временем раскрыл дорожную сумку, покопался в тумбочке, единственном предметом интерьера, уцелевшим после драки и погрома. Он побросал в сумку кое-какие носильные вещи, застегнул «молнию».

– Пожалел волк овцу, – ответил Тарасов. – Не надо ломать ему кости. Все должно выглядеть натурально. Человек, арендовавший этот дом, сгорел. Несчастный случай на пожаре, недоразумение, а не убийство.