Виктор Пронин - Гражданин начальник Страница 32

– Ведь вы по убийству? – проницательно спросил его старик, увешанный всеми мыслимыми наградами – от Звезды Героя до значка передовика производства. – Я сразу вижу, когда по убийству.

– Да, – растерянно кивнул следователь. – Можно и так сказать.

– Отмечаться в очереди приходите на следующей неделе... К концу месяца вас примут.

– А сегодня не получится?

– Сегодня? – удивился ветеран. Желание Пафнутьева было настолько диким и невыполнимым, что старик попросту потерял интерес к разговору.

Потолкавшись в толпе, Пафнутьев убедился, что люди прибыли в редакцию по самым разным делам – у кого-то посадили сына, у кого-то выселили из комнаты мать, дед приехал спасать внука, сбежавшего из армии, жена пыталась доказать, что муж ее, прячущийся где-то в сибирских лесах, никого не убивал. Но больше всего удивился Пафнутьев юридической грамотности очереди. Толпящиеся здесь люди, оказывается, прошли все правовые коридоры, кабинеты, конторы и уже сами могли кому угодно дать консультацию на самом высоком профессиональном уровне, причем реальный совет, а не придуманный, не вычитанный в кодексах и комментариях. В толпе мелькали фамилии прокуроров всех республик, их помощников и заместителей, здесь, не стесняясь, крыли матом самых высоких правовых светил государства, открытым текстом называя взяточников и мздоимцев, причем с точностью указывали, кто сколько берет, за что, кто отрабатывает, кто только делает вид и дурачит, кто берет натурой, а кто предпочитает канистры с медом, ящики с армянским коньяком, ковры и строительный кирпич, собак и мастеров каменной кладки, кто берет валютой, кто рублями, кто зарубежными путевками, а кто японской радиотехникой.

Мелькали на слуху фамилии, кто-то материл следователя, кто-то клялся собственными руками задушить прокурора. Но большинство покорно и обессиленно сидели во дворе длинного дома, похоже, ни на что уже не надеясь, а просто исполняя некий последний долг, чтобы потом, через годы унижений и проклятий, не корить себя за то, что не попытался использовать последний шанс. Молча, с неподвижным лицом, рыдала не первый день женщина, которая, как объяснили Пафнутьеву, хотела узнать лишь одно – расстреляли ее сына или еще нет, а расстрелять его должны были за то, что убил двух бандитов, решивших убить его. Не рассчитал парень своего гнева, не учел собственной жажды жизни и тем самым ножом, которым хотели зарезать его, лишил жизни двух подонков. И все инстанции, включая центральные газеты, Генерального прокурора и Президента страны, подтвердили – заслуживает расстрела. А вывод из всего услышанного Пафнутьев сделал только один – никто не читал ее жалоб. И судьи, вынося приговор, прекрасно знали – никто после них в дело не заглянет.

Не обращая внимания на возмущенные крики за спиной, отрывая от себя руки, пытающиеся остановить его, Пафнутьев продрался сквозь толпу по ступенькам крыльца, вошел в коридор, отодвинув дверью сразу нескольких жалобщиков, и оказался в бестолковом угластом помещении. Вел прием тощий человечишка с пустым рукавом, замусоленными орденскими планками и со странно длинными зубами, которые к тому же были редковатыми и росли как-то вразнобой, словно по нынешним порядкам им была предоставлена слишком уж большая свобода. Человек беззлобно, но яростно кричал на всех, сыпал номерами статей и фамилиями прокуроров, дышал легким водочным перегаром и, как понял Пафнутьев, был посажен здесь, чтобы принимать на себя удары гнева и надежд, отвлекая ходоков от других кабинетов, чтоб не мешали работать, – ведь кому-то надо и журнал выпускать. Накричавшись, человечек с красными несчастными глазами алкоголика, горестно подперев единственной своей рукой щеку, выслушивал очередную старуху, мог всплакнуть вместе с ней, потом без переходов и без предупреждения начинал орать на нее, отчитывая за упущенные сроки, просроченное время, за то, что не обратилась она к нему в прошлом голу, в позапрошлом... Старуха благодарно кивала, однорукий давал ей в утешение какую-то бумажку, и она уходила с таким видом, будто уж теперь-то наверняка начнется у нее новая жизнь, куда счастливее прежней.

Дождавшись, когда из кабинета выйдет просительница, Пафнутьев решительно шагнул к двери. В него тут же вцепились несколько высохших ладошек, пытаясь остановить, уберечь от греха – старушки решили, что он пытается прорваться без очереди. Но он шел, и постепенно опадали, разжимались на его рукавах слабые старушечьи пальцы.

– Я здесь работаю, – объяснил Пафнутьев. – Я на минутку...

– Товарищ, – строго сказал алкоголик, – вы здесь не работаете. Не вводите людей в заблуждение. Их и так всю жизнь дурачат.

– Нет, работаю, – Пафнутьев показал ему следовательское удостоверение. – Мне нужно к главному редактору. Где он тут у вас сидит?

– Вы правы, товарищ, – охотно подхватил консультант, шало сверкнув глазами. – Он действительно сидит. И пока еще у нас. Но вас не примет.

– Почему?

– Потому что для приема я посажен.

– Значит, так... Примет или не примет – это наше с ним дело! – Пафнутьев начинал терять самообладание. – И мы с ним как-нибудь разберемся.

– Без меня? – Консультант окинул насмешливым взглядом Пафнутьева. – Что касается вашего удостоверения, то здесь у каждого пятого такое же или очень похожее. Пройдите в конец коридора, увидите дверь с деревянной ручкой. У нас все ручки железные, а на той двери – деревянная. Там и найдете заместителя главного редактора. Зовут его Тюльпин Святослав Юрьевич.

– А главный?

– Товарищ, вам нужно самолюбие ублажить или решить дело?

– Конечно, дело! – усмехнулся Пафнутьев. С этим человеком невозможно было говорить всерьез.

– Вот и идите, куда я направил. В редакции нет главного редактора. Нет, – консультант с дурашливой безутешностью отвел в сторону единственную свою руку. – Дома он сегодня. С женой. Детектив пишут.

– С какой женой? – не понял Пафнутьев.

– Естественно, со своей. С чужой женой обычно занимаются другими делами. А со своей – детективы. Понимаете, вместе они творят – главный редактор и его жена. Есть такое ученое слово – конгениальность. Слышали? Так вот, нашему главному редактору очень повезло с супругой. Как выяснилось, она у него конгениальна, – в глазах алкоголика плясали веселые искорки.

– А он... тоже...

– И он конгениален. Ей. А она ему. И получается оба они по отношению друг к другу конгениальны.

– Понятно, – произнес Пафнутьев, окончательно запутавшись. – И о чем же они пишут?

– А! – Консультант махнул тощей, почти лягушачьей лапкой. – Зарезали, повесили, отравили, поймали, посадили. Вот и все. Главное не это, главное я вам уже сказал.

– А они только за столом конгениальны, или в...

Алкоголик весело рассмеялся, простодушно откинув голову назад и показав Пафнутьеву все особенности своих зубов. Потом вынул свежий платочек, промокнул глазки, благодарно взглянул на Пафнутьева.

– Это мысль! – проговорил он. – Мы ее обязательно обсудим на наших редакционных летучках. У нас тут, знаете, иногда после работы собираются летучки...

– Как и везде, – кивнул Пафнутьев.

– Совершенно верно. Я работал в суде, в прокуратуре, даже в операх одно время ходил, адвокатский хлеб мне тоже знаком... Везде эти летучки примерно одинаковы. Едва начальство домой, тут и начинается настоящая жизнь. Обещаю – то, чем вы поинтересовались, обязательно выясню. Я ведь и следователем работал, так что для меня это не будет слишком сложно.

– Обязательно приеду к вам еще раз, – заверил Пафнутьев.

– Буду ждать вас с нетерпением! – проговорил консультант и вдруг закричал свирепым голосом: – Где же вы были последние два месяца?! Упущены все сроки! Я же говорил! Вон отсюда! Чтоб и духу вашего здесь больше не было! Куда вы?! Назад. Садитесь. Пишите под мою диктовку...

Удаляясь по коридору, Пафнутьев слышал, как за его спиной продолжалась борьба за справедливость в великой безбрежной стране. Оглянувшись, он увидел, что темпераментный алкоголик слушает заплаканную женщину, а та несмело сует ему толстый пакет бумаг в целлофановом пакете. Наверняка это были приговоры, заключения, акты экспертиз, ответы из всех судов и прокуратур, куда только можно было послать крик о помощи. Но знал Пафнутьев – ничто не поможет женщине, и до конца своих дней она будет хранить эти бумажки, время от времени покупать билет и отправляться с ними в столицу. Уже одно то, что она не успокоилась, не смирилась с беззаконием, будет давать ей какое-то удовлетворение в жизни и чувство достоинства. Алкоголик бесстрашно взял пакет, вынул бумаги с печатями, фирменными бланками, подписями и углубился в их изучение. Вот только за это женщина будет благодарна ему, будет слать поздравления к Новому году и благодарить за помощь в трудную минуту, хотя никакой помощи этот человек оказать ей не в силах. Но Пафнутьев искренне восхитился его мужеством и самоотверженностью, он давал людям утешение. Только утешение, но это было не так уж мало. Да они и сами это понимали, и ничего им больше не нужно было – только бы кто-то живой и участливый проникся их горем и возмутился вместе с ними, вместе с ними всплакнул бы...