Ирина Лобусова - Без суда и следствия Страница 32

— Встать, суд идет!

Дальнейшее помню смутно. Все происходило, как в тяжелом сне. Темном, безумном, не мне приснившемся. Я была в суде первый раз в жизни. Я чувствовала себя бесконечно одинокой, несмотря на Юлю, сжимавшую мою руку. Ввели обвиняемого. Андрей был одет в джинсы и темную майку — в этой одежде его арестовали два месяца назад. Выглядел он еще хуже. Он смотрел на меня, словно больше никого не было в зале суда. А я отвела глаза, отвернулась, не в силах выдержать этого последнего взгляда.

— Таня, он же на тебя смотрит! Ты слышишь, что я говорю? Таня! Так некрасиво, неприлично — ты должна на него взглянуть! Таня, он отвернулся и уже больше не смотрит.

Жалкие события и жалкие слова. Я внимательно изучала судью — женщину лет пятидесяти, со строгой прической, суровым выражением лица и в очках. Обвинителем был прокурор Драговский. Речи обвинителя и Роберта помню смутно. В самом начале запомнились лишь страстно-жалобные слова, исполненные первобытного чувства мести, произнесенные Драговским. В память мою врезались несколько особо красочных эпитетов, клеймящих Андрея, но потом постепенно стерлись совсем. Настолько же, насколько речь прокурора была хорошо отрепетированной, ярко эмоциональной, умелой, речь Роберта была тусклой, бесцветной, бессвязной, нелепой. Даже Юля удивилась и все время шептала: «Боже, что он говорит! Что говорит…» Все это выглядело так, словно Роберт вовсе и не был защитником. Первым свидетелем вызвали Ивицына. Он весьма логично и четко, без лишних комментариев, в двух словах охарактеризовал суть дела. Его выступление произвело очень хорошее впечатление — я почувствовала это по реакции толпы. Потом были вызваны эксперты. Графологи, спецы по отпечаткам пальцев и т. д. Зал заметно оживился, когда выползла молоденькая девица с прокуренным голосом и кривыми ногами, объявленная как доцент мединститута (она была таким же доцентом по своему уму, как я негром по цвету кожи), и прочитала заключение комиссии. Юля побледнела (наверное, не слышала раньше, как читают подобное вслух), потом спросила:

— Как ты можешь выносить все это?

Я пожала плечами. Потом вновь был вызван Ивицын, так же кратко сообщивший о фотографиях, якобы подложенных женой обвиняемого в дело, и о том, что судебного разбирательства по этому поводу не будет. Зал зашумел, мой муж позеленел, а я гипнотизировала пол, стараясь, чтобы ничего не выражалось на моем лице. Ни экспертам, ни Ивицыну Роберт ни одного вопроса не задал. Потом суд перешел к разбирательству первого убийства. Судмедэксперт сообщил о времени и причине смерти, о характере нанесенных жертве повреждений и т. д. Графолог пробубнил что-то, должно быть историю с записной книжкой. Потом вызвали Кремера. Сцену его допроса запомнила хорошо, вернее, только его ответы. Кремер в подробностях рассказал о жесточайшем давлении, которое оказывал на него обвиняемый (сквозь стены тюрьмы), заставляя дать ложные показания, о скромной честности охранника, наконец дал сами показания.

— 26 июля Каюнов вышел из галереи в десять часов, предварительно — около половины десятого — предупредив охранников, что к нему должен прийти ребенок и чтоб они его пропустили. Да, я точно знаю, что он вышел ровно в десять часов утра, и я готов отвечать за свои слова. А вот вернулся в половине двенадцатого.

Роберт несколько оживился и задал свой первый вопрос:

— Какого рода давлению вы подвергались со стороны обвиняемого?

— Он предлагал мне крупную сумму денег, — ответил Кремер, — настолько большую, что я не смог устоять.

— И деньги вам уплатили?

— Нет. Тогда я не сомневался, что Каюнов в силах дать такую сумму — он очень богатый человек. Но потом я понял, что мне лгали.

— Через кого давление оказывалось?

— Это делал один из его дружков. Кто именно, я не хочу говорить.

— У вас были причины ненавидеть Каюнова?

— Нет. Я считал его своим другом. До тех пор, пока он меня не обманул.

Выходя из зала суда, Кремер бросил на меня взгляд, который я поймала совершенно случайно. Столько подлости и приниженности было в его глазах, что меня чуть не стошнило. Давать показания вышел охранник Виктор Попов. Он рассказал, что первым заметил обман Кремера и растолковал ему, что это неправильно. Что он сам лично видел Каюнова, выходящего из галереи в десять утра. Роберт не задал ему ни одного вопроса. После этого были зачитаны показания Агаповой Ксении Васильевны, которая по состоянию здоровья не смогла присутствовать в суде. Она сообщала, что столкнулась с Андреем в подъезде на Красногвардейской, где произошло убийство, в половине двенадцатого. Андрей был в состоянии полной невменяемости.

Заседание шло уже четыре часа. Я прислушивалась к происходящему даже с интересом. После был вызван благообразный молодой человек, названный коллегой Каюнова по работе в школе. Он был учителем физики. Давая показания, молодой человек ни капли не нервничал, и его слова я запомнила лучше всех. Они прозвучали резким диссонансом на фоне всего остального.

— С Андреем Каюновым я познакомился, когда он пришел работать в школу. Я был классным руководителем Димы Морозова, Алеши Иванова и Тимура Кураева. С Каюновым у нас сложились очень хорошие отношения. И я могу сказать только одно: Каюнов — удивительный и очень порядочный человек.

В зале раздался ропот.

— Я могу с уверенностью сказать, что для своих учеников Каюнов был хорошим взрослым другом, и ничего больше. Я не знаю, что произошло на самом деле, не знаю, кто убил этих детей, но я уверен, что Каюнов невиновен в их смерти. Он очень добрый, порядочный и честный человек. Я надеюсь, что суд разберется во всем и настоящий убийца будет наказан.

— Кто это? — зашептала над ухом Юля. — Ты его знаешь?

— Вижу в первый раз, — ответила я, проглотив горький комок в горле. Молодой человек сел на свое место в зале суда, и я подумала, что до конца жизни сохраню память об этом незнакомом человеке — единственном, кто нашел в себе силы, мужество и порядочность сказать правду.

Выступление парня настолько расшевелило зал, что судья вынуждена была призвать к порядку. В половине второго объявили часовой перерыв. Юля предложила пойти перекусить в кафе напротив, чтобы потом вернуться в суд снова.

— Ты не пойдешь с матерью? — спросила я. Юля поморщилась:

— Понимаешь, я тебя очень люблю, и я не могу постоянно выслушивать то, что они про тебя говорят.

Впереди к выходу шли две пожилые дамы, неизвестно что забывшие в этом суде, и разговаривали, конечно же, об Андрее.

— У него типичная бандитская морда, — сказала первая, — удивляюсь, как он мог быть художником.

— Да уж, — отозвалась вторая, — а как ты думаешь, почему этот тип, его компаньон, изменил свои показания?

— Не сошлись в цене. Эта его супруга, Каюнова, с телевидения, наверное, слишком скупая. Не удивлюсь, если через месяц она вновь выскочит замуж. Стоит только поглядеть, как она разрядилась на процесс собственного мужа! Вообще слов нет!

— Но ведь свидетель из школы, тот, который хорошо говорил…

— А, это она сделала для очистки совести, чтоб было видно — она хоть что-то для муженька сделала. А этот адвокат… Она специально такого тупого подставила, они ж два сапога пара! Ты только на нее посмотри! Я все время ее разглядывала! Она типичная шлюха! А как морду раскрасила! Вот скажи, ты б пришла в суд над своим мужем в красном платье да еще с накрашенной мордой?

— Нет, конечно! Видно, она весьма легкая особа!

— Типичная проститутка! Шлюха она, эта Каюнова! И муженек все знает!

А «типичная шлюха эта Каюнова» шла сзади и внимательно прислушивалась к их разговору.

В кафе мы заняли столик у окна. Народу было немного — это кафе считалось очень дорогим, и немногим по карману было в нем пообедать. Толпа рассеялась на час, денег я не имела, и за нас платила Юля.

— Знаешь, в течение этих двух месяцев я тебя не понимала, — сказала Юля, — признаюсь честно. Но теперь, находясь в самой сердцевине этого кошмара, так же. как и ты, я не понимаю, откуда в тебе столько сил, чтобы вынести…

— Не надо, — попросила я.

— Ты прости, если говорю что-то не так, ладно?

— Я не сержусь. У тебя вид, словно ты сейчас заплачешь.

— Нет. Я ведь твоя сестра. И если ты держишься отлично, я тоже буду держаться. Скажи лучше, ты специально надела красное платье, чтоб поддразнить народ?

— Не знаю. Не думала об этом. Я часто веду себя вразрез с тем, как должна.

— Я сказала глупость, прости. Это не так важно. Как ты думаешь, чем все закончится? Лично я почувствовала смутную надежду, когда услышала этого молодого человека…

Я молча пожала плечами. В кафе ворвался Роберт.

— Где вы запропастились? Я вас искал!

— Что-то случилось?

— Все слишком плохо. Драговский отстаивает смертную казнь, и судья склоняется к этой мысли. Вообще эта старая стерва пляшет под дудочку Драговского.