Елена Яковлева - Милое чудовище Страница 32

Глава 25

ВАШИ ДОКУМЕНТЫ!

"...Влад только что вышел из-под душа. Вокруг его загорелых бедер было обернуто махровое полотенце, густые волосы небрежно взлохмачены, а на бронзовом торсе блестели капельки воды..." Мура откинула голову, полюбовалась запечатленным на экране дисплея потоком сознания, пробормотала в задумчивости: "капельки воды, капельки воды..." - после чего вдохновенно отстукала продолжение: "в которых отражалось все счастье мира". Потом вспомнила, что, кажется, уже использовала это замечательное сравнение в предыдущем романе "Поцелуй на прощание". Только там "все счастье мира" отражалось не в капельках воды, а в бисеринках пота... Нет-нет, пожалуй, даже не в бисеринках, а в глазах... Точно, в глазах "цвета загустевшего меда"! Мура вздохнула и, нажав на соответствующую клавишу, стерла уже написанное. М-да... Муки творчества, о которых благодарные читательницы даже не подозревали, принимали поистине космические масштабы. Творилось что-то неладное: Мура уже второй час топталась на одном Месте. Любовная сцена решительно "не шла", а ведь раньше это была ее специализация! До сих пор никто лучше Алены Вереск не мог описать, как "мужественный красавец сжал ее в своих объятиях". - Неужели я исписалась? - спросила она себя в тревоге и сама себе ответила: - Нет, тут дело в другом... В этом убийстве! Увы, ей не давало покоя это дурацкое пестрое платье, неожиданно всплывшее на поверхность из глубин подсознания. Точнее, даже не само платье, а всего лишь его край, мелькнувший в длинном, как прямая кишка удава, коридоре Дома культуры строителей. Из-за этого самого воспоминания Муру мучило неотступное беспокойство. Она уже сомневалась во всем и прежде всего в том, что манекенщицу зарезал Лоскутов. Если убийство и впрямь произошло в считанные минуты, как утверждает коренастый следователь, совершенно не годящийся на роль героя-любовника, то женщина (в платьях все-таки ходят преимущественно женщины) в коридоре возникла неспроста! - Я не смогу работать, пока не докопаюсь до истины! - решила Мура и закрыла файл. Сначала Мура посидела, подперев голову на манер роденовского "Мыслителя" и пытаясь сосредоточиться, - безрезультатно. После чего сменила тактику: устроилась на диване и закрыла глаза. Долго она так не пролежала, подскочила и стала с бешеной скоростью одеваться. Кое-как расчесалась, небрежно мазнула помадой по губам и выскочила из квартиры, предусмотрительно прихватив с собой диктофон, который, как показали последние события, наряду с косметичкой всегда должен присутствовать в сумке уважающей себя женщины. Мура спешила на вокзал. Почему? Да потому, что она вспомнила разговор между Лоскутовым и его помощником, подслушанный ею накануне, когда еще она находилась в загородном особняке на положении полуфабриката или, вернее, промежуточного материала, предназначенного для преобразования в бессловесный кусок мяса. Ладно, теперь это уже неважно, а важно, что Лоскутов упомянул о бабке манекенщицы, доживающей свой век в Озерске, в доме для престарелых. Может, Мура, и ошибалась, но в детективной литературе, сколько она помнила, корни всех преступлений искали в прошлом. А кто может лучше знать прошлое мертвой манекенщицы, чем ее бабка? Муре повезло: электричка на Озерск уже стояла у платформы. Она купила билет, газету, чтобы скоротать время в дороге, а также - уже в последний момент - бублик, щедро усыпанный маком. Все-таки Мура ничего не ела с самого утра, впрочем, ее это мало беспокоило, поскольку увлекшись чем-нибудь, она всегда забывала о таких пустяках, как хлеб насущный. Обычное дело для творческой натуры. По прибытии на место назначения Мура вступила в общение с аборигенами и очень скоро узнала, где ей следует искать бабку манекенщицы. Уселась в автобус и отправилась искать прошлое убитой красавицы, причем, как ей представлялось, непременно темное.

***

В интернате для престарелых и инвалидов Муру ждало страшное разочарование. Нет, искомая старушенция там наличествовала, и администрация богоугодного заведения не чинила никаких препятствий самодеятельной следопытке. Беда была в другом: Ефросинья Степановна Калачева, та самая бабка Лики Столетовой, ничего не могла рассказать ни Муре, ни кому-нибудь еще. - Рассеянный склероз, - со вздохом пояснила такое ее состояние пожилая нянечка, протиравшая тряпкой окна. От нее же Мура узнала, что несколько дней назад бабку уже посещал товарищ с удостоверением сотрудника МВД и тоже отправился восвояси несолоно хлебавши. - И давно она такая? - поинтересовалась Мура, косясь на бабулю в белом платочке, дремлющую на скамейке в лучах теплого майского солнышка. - Давно... Уже года три не в памяти. Да ее внучка сразу спровадила к нам, как только она перестала себя обихаживать. А у нее, у Степановны, жисть была чижелая, так что не удивительно... - А вы знали ее раньше? - наконец спохватилась Мура. - А как же, - поведала словоохотливая нянечка, - мы же вместе на фабрике работали, только она на пенсию раньше пошла. Ох и жисть у нее была, ох и жисть... Сама дочку без мужа вырастила - ну, не сложилось у нее там чего-то, - а та дочка тоже дитя нагуляла, да на бабку и бросила. Уехала кудысь на Севера, да там гдей-то и пропала, с тех пор от нее ни слуху ни духу. Внучку Степановна выходила, вынянчила, а она тоже в Москву завеялась, и, говорят, убили ее там... А я вот, как вышла на пенсию, все тут, с тряпкой... У меня тоже дочка больная и внуков трое, - закончила она свой рассказ краткой автобиографической справкой. - А внучка что же, не навещала ее? - Мура торопилась разузнать побольше, пока нянька не проявила бдительность и не поинтересовалась Муриной личностью. С какой это, собственно, стати она здесь расхаживает и задает свои подозрительные вопросы? Однако нянечка оказалась патологически доверчивой и не собиралась проявлять бдительность, а напротив, охотно отвечала: - Анжелка-то? Да ни разу! Как привезла сюда, так и забыла. Вот она, благодарность. Какая дочка, такая и внучка. Чем она там в Москве занималась, интересно? - Манекенщицей была, - механически пробормотала Мура. - Это что ж такое? - охнула нянечка. - Одежду демонстрировала... - Смотри-ка, - цокнула языком бабулька, споласкивая тряпку в ведре с надписью "1 эт.", - она с детства дрыгалка была. Мы тогда рядом жили в фабричных домах, это уж потом я к дочке переехала... И она, Анжелка, можно сказать, на глазах у меня выросла. А что, она ладная была, ничего не скажешь, только, видать, как и ее мамаша, без царя в голове. Не знаете, за что ее убили-то? Мура покачала головой. - А вы что же, им родня? - в первый раз за всю беседу выказала любопытство нянечка. - Дальняя, - потупилась Мура. - Понятно. - Нянечка снова принялась драить стекла. - Только у Степановны теперь ничего нет... Квартиру Анжелка сразу продала по дешевке - дом ведь барачный, деревянный - - А где она жила? - спросила Мура, сама не вполне понимая, зачем ей это знать. - Сомневаешься, что ли? - по-своему расценила ее въедливость нянечка. - Я тебе точно говорю, что продала. Ну, если хочешь, выясни в домоуправлении, они тебе там все обскажут. - И она назвала адрес, добавив, что это довольно отдаленный микрорайон. Мура поблагодарила ее, попрощалась и двинулась туда, где прошло детство мертвой красавицы. В душе она сильно сомневалась в целесообразности своего путешествия. Это был двухэтажный деревянный дом, недавно оштукатуренный, к тому же утопающий в зелени, а потому выглядевший почти пасторальной картинкой. Внутри, конечно, все было совсем не так. Мура даже не предполагала, а точно знала, что там сыро, пахнет затхлостью и кошачьей мочой и почти наверняка нет горячей воды. В небольшом симпатичном скверике возле дома сновала ребятня, за которой наблюдали три старушки, сидящие на скамье. К ним-то и направилась Мура, полная воспоминаний о словоохотливости няньки из интерната для престарелых. Старушки посмотрели на нее не очень приветливо, но Муру это обстоятельство не насторожило, как оказалось впоследствии, совершенно напрасно. - Здрасьте, - вежливо сказала Мура, устраиваясь на скамейке с другого края. В ответ - настороженная тишина. Мура почувствовала себя не в своей тарелке, а такое случалось с ней нечасто, и решила зайти издалека. - Какой милый дом, - легкомысленно прощебетала она, - и вообще у вас здесь как в деревне, природа и всякое такое... Вы в этом доме живете? Старухи хранили упорное молчание. Прямо партизанки какие-то, да и только! Попробуй разговори таких. Только одна из них, самая щуплая, неожиданно вскочила и резво, практически не опираясь на костыль, засеменила в сторону пасторального домика. Но не затем Мура тряслась полтора часа на электричке, чтобы вот так вот за здорово живешь вернуться ни с чем. - Вы тут, наверное, всех знаете? Старухи безмолвствовали. Может, они глухие, подумала Мура и почти прокричала: - Вы здесь всех знаете? Старуха, сидящая к ней ближе, отодвинулась и зло огрызнулась: - Чего разоралась? Пришла сюда и орет! Мура стушевалась: - Так вы же не отвечаете... Я вас спрашиваю, спрашиваю... Та же старуха ощупала ее водянистым взглядом и безапелляционно заметила: - А кто ты такая, чтобы я тебе отвечала? Ходют тут всякие, а ты им отвечай! Вторая полностью солидаризировалась с первой: - И правда, чего пристала, спрашивается? Сидим тут, отдыхаем, а она заявилась и орет на ухо. И без тебя голова болит! Мы тебя звали, что ли? Иди отсюда! Такая бесцеремонность задела Муру за живое. - А вы что, эту скамейку оккупировали? - Чиво-чиво? - Злые старухи переглянулись. - А чего вы меня прогоняете? Где хочу, там и сижу, - вполне резонно заявила Мура. - Может, я специально из Владивостока приехала, чтобы на вашей скамейке посидеть! Старухи в едином порыве сорвались с нагретого места и скрылись в доме. От Муры не ускользнуло то обстоятельство, что они немедленно заняли наблюдательный пост в одном из окон на первом этаже. Что тут скажешь, дружеской беседы не получилось. Мура посидела на скамейке еще пару минут, чтобы, так сказать, закрепить свое законное право сидеть где ей вздумается, после чего со вздохом поднялась. Она все еще не знала, что ей предпринять дальше. Похоже, расследование, на которое она возлагала большие надежды, окончательно и бесповоротно зашло в тупик. - Ваши документы! - неожиданно раздалось за ее спиной. - Что-о? - Мура медленно обернулась. Позади скамейки стоял крепкий тип в камуфляже и, насупившись, смотрел на нее. - Ваши документы! - повторил он и крепко вцепился в ее локоть.