Евгений Сартинов - Тихая провинция (Маятник мести) Страница 32

- Прийдется съездить к месту аварии, что-то Колин голос мне не понравился. Не ушел бы опять в запой.

- Заездили вы его совсем, - оторвавшись от ящика, отозвалась жена. Сколько можно его во все дыры пихать?

Спирин только хмыкнул в ответ.

- У него работа такая, он за это деньги получает.

Заметив, что муж берет ключи, Лариса удивилась.

- Ты что, машину не вызвал?

-Нет, на своей прокачусь. Не все тебе на ней раскатывать.

Лариса сразу оживилась, даже привстала с дивана.

- Вот, кстати, послушай, там какой-то звук странный, как будто что-то в моторе звякает.

Целуя жену на прощание, Виктор был неприятно поражен ее внешним видом. Лариса, весь день ходившая при полном параде, к вечеру смывала с себя косметику, в обязательном порядке мыла голову, и с ее короткой стрижкой превращалась во что-то блеклое и бесцветное. Она старела быстрее мужа, сеточки морщин около глаз, отнюдь не искусственные тени под глазами, кожа стала дряблой, несмотря на все кремы и маски. Раньше он не придавал этому значения, но тем сильнее это бросилось в глаза сейчас, после знакомства с ослепительно юной Викторией.

За руль своей машины он садился очень редко, в основном разъезжала Лариса, и мотор "девятки" в самом деле неприятно встревожил Виктора. Но скорость машина набирала хорошо, и вскоре он притормозил у знакомого дома. Хотя время было еще без десяти девять, но девушка уже ждала и, быстро пробежав под дождем короткие пять метров, нырнула в теплый и уютный салон автомобиля.

- Привет! - весело поздоровалась Вика. - Куда мы едем?

- Вперед, - улыбнулся в ответ Спирин и тронул машину с места.

- Хорошо! - легко согласилась девушка.

Они колесили по городу, снова говорили о чем-то не главном. Надоедливый осенний ночной дождь заливал лобовое стекло, и черные резинки работающих дворников размывали окружающий их мир и словно пытались дирижировать хрипловатыми синкопами трубы и голоса Луи Армстронга. Спирин чувствовал непонятную власть этих смеющихся глаз, в свете фар встречных машин в волосах Виктории вспыхивали бриллиантиками капли попавшего на нее дождя, а недосказанность слов и чувств тяготила его. Остановившись на красный свет на перекрестке около студии Кривошеева, они, не сговариваясь, глянули вверх. Свет

в его окнах горел на полную мощность.

- Может, зайдем? - предложила Вика.

- Пошли, - согласился Спирин.

Федор работал. В очередной раз он увлекся скульптурой. С малолетства он баловался лепкой, но то, что выходило из-под его рук, только раздражало его, хотя остальным очень нравилось.

- Нет, я не Микеланджело! - заявил Федор лет пять назад и, разбив вдребезги последнее творение, окончательно перешел на живопись, во всяком случае он так думал.

- Ого, ты опять решил заняться лепкой? - вместо приветствия спросил Виктор. Девушка просто поздоровалась.

- Да, что-то снова потянуло, - нехотя сознался Кривошеев, возясь с разложенной на столе громадной кучей глины.

- По-моему, получается, - похвалил Виктор.

- Это только по-твоему, - буркнул Федор, продолжая ковырять резцом податливую массу.

- Нет, в самом деле здорово, - согласилась Вика, обходя вокруг объемной композиции, в которой слились в клубке драконьи морды, чешуйчатые хвосты, мощные когтистые лапы и что-то совсем ужасное, непонятной формы, но напоминающее человека.

- А, ерунда! - поморщился Федор и, воспользовавшись тем, что девушка оказалась за скульптурой, толкнул Спирина локтем и показал взглядом на карман.

- Чего? - не понял тот.

Художник еще раз повторил странный жест, а потом шепнул на ухо непонятливому мэру:

- Возьми ключи от квартиры, я заночую здесь, а завтра утром завезешь его мне.

Спирин, несколько опешив, полез в его карман. Минут через пять они с

Викторией попрощались и ушли. Художник посмотрел им вслед, вздохнул и принялся крушить почти законченную композицию.

Сев за руль и включив двигатель, Спирин обескураженно почесал себя за

ухом и смущенно сказал:

- Федор дал мне ключи от своей квартиры.

- Вот и хорошо. Поедем посмотрим, как он живет, - с улыбкой ответила Виктория. Ее забавлял нерешительный стиль ухаживания высокопоставленного лица. Еще утром, после того как Спирин ей позволнил Вика решила что пойдет с этим человеком куда угодно, куда только он позовет.

Квартира Кривошеева больше напоминала филиал музея. Одно время он

страстно увлекался русскими иконами, натащил их несколько десятков, сам пробовал писать в том же стиле. Один из таких шедевров висел над его кроватью. На большом холсте Федор изобразил очень красивую женщину с чувственными губами, с зовущим и страстным взглядом, но при нимбе и в традиционном одеянии святой.

- Это кто? - спросила Вика и сама себе ответила, прочитав рядом с изображением традиционно сокращенное имя великомученицы. - А, Мария Магдалина.

- Кто? - не сразу понял Спирин.

- Ну эта, кающаяся грешница.

Виктор чуть хмыкнул. Он наконец понял, почему Федор, весьма неравнодушный к женскому полу, повесил над своим ложем именно этот шедевр.

Осмотрев весь антиквариат, Вика уселась на кровать под библейской

блудницей и подняв лицо к стоящему перед ней Спирину, с улыбкой сказала:

- Виктор Николаевич, господин мэр! Если вы меня сейчас не поцелуете, то я на вас очень обижусь.

Домой Спирин вернулся в первом часу ночи. Сняв куртку, он зачем-то прошел в спальню. Лариса, проснувшись, сонным голосом спросила:

- Ну, что там с Макеевым?

- Что-что. Пьян как собака.

- Ложись, что стоишь?

- Я сейчас.

Выйдя на кухню, Виктор достал бутылку коньяка и выпил свои обычные

пятьдесят грамм. К этой процедуре он привык после трагедии с домом, только так он смог заснуть. Подумав немного, налил себе еще столько же, выпил, а потом долго сидел за столом, вертя в руках пустую рюмку. Похоже было, что жизнь поставила перед ним самую сложную задачу.

ГЛАВА 33

Пролежав первую ночь на пепелище, оплакав жену и детей, Григорий

замазал рану пеплом и на день скрылся в камышах около озера Гнилого. Тут его поджидала первая удача, солдатская шинель, сгоряча брошенная в камыши лихим дембелем года два назад. Очистив ее от грязи, цыган завернулся и продремал весь день. Уже ночью, пробираясь к дому, он наткнулся на валяющегося в кустах алкаша, лежавшего в обнимку с удочкой. Какую рыбу он хотел ловить в озере, где не водились даже пиявки, неизвестно, но его ботинки пришлись Григорию впору, так же, как и шапка, но самое главное - у него имелись спички.

Вернувшись на пепелище, Григорий долго искал на месте бывшей кухни,

среди головешек, нужную ему вещь - лезвие ножа. Деревянная ручка сгорела, лезвие слегка утратило твердость, но это было оружие. И Григорий пустил его в ход буквально через пять минут.

Выйдя на улицу, цыган прерывистым свистом подозвал к себе небольшую

бродячую собаку рыжей масти. Пепелище привлекало бездомных собак, они

сбегались со всего города целыми стаями.

В детстве, прежде чем получить кличку Граф, Григорий носил другое

прозвище - Собачник Гриша. Это был его коронный номер, на спор выйти на улицу и подозвать свистом первую попавшуюся собаку, большую или маленькую, но непременно бродячую, много повидавшую, а потому недоверчивую. Когда он шел по улицам, за ним бежала целая свора псов всех мастей и видов. Да и вообще, любая живность тянулась к нему. Многие из его детских друзей были уверены, что Гришка знает звериный язык, он так часто разговаривал с ними, а собаки в ответ словно пытались что-то сказать, заглядывали ему в глаза, повизгивали, бешено работали хвостом. Гришка только смеялся - не объяснишь, что говорил он с ними только на одном языке - цыганском.

Вот и сейчас, подозвав дворнягу, он долго гладил ее по хребту, что-то говорил по-своему, словно просил прощения, напоследок даже чмокнул в макушку между ушей, а затем одним резким движением вонзил в ее небольшое тельце нож. Собачка даже не взвизгнула. Тщательно разделав тушу, Григорий развел в стенах своего дома небольшой костер и зажарил ее на углях. Перед тем, как есть свою "дичь", он долго крестился, пытался вспомнить свои какие-то, цыганские молитвы. Есть собак у них в народе как-то не поощрялось, но Григорий прекрасно знал, что другой еды он сейчас добыть не сможет.

На третий день, шаря по округе, он нашел очень приличное убежище подвал старой, еще царских времен водокачки. Когда вода стала непригодной для приготовления пищи водокачку закрыли, а потом попытались разобрать. Красный обожженный кирпич оказался превосходного качества, но кладка оказалась крепкой. В конце концов башню стали рвать небольшими кусками и это случилось уже на Гришкиной памяти. Кирпич вывезли, а вот подвал остался, только в нем по колено стояла вода. Любопытный Григорий, исследуя подземелье с факелом в руках, обнаружил, что одна из комнат не так залита водой, всего сантиметров на пять. Пол в этом помещении был примерно на полметра выше, чем в первом зале, а небольшая железная лестница со временем сгнила и рассыпалась в прах. Очевидно, тут стоял двигатель насоса, сверху еще сохранилась двухтавровая балка с остатками ручной тали в виде массивного крючка и пары шкивов. В углу Григорий разглядел остатки сварной конструкции, которые он затем переделал в ложе, настелив сверху горелых, но еще крепких досок со своего пепелища. Позднее, через неделю, он нашел в развалинах одного из цыганских домов небольшую круглую печку-буржуйку фабричного производства еще времен Отечественной войны. До подвала он ее докатил, а вот внутри пришлось повозиться. Больше всего Григорий боялся, что вновь откроется начавшая затягиваться рана, но все-таки он смог управиться с железякой одной рукой. При худощавом телосложении цыган от рождения был силен за счет сухожилий, а не мускулатуры. Про таких в народе говорят- мослистый.