Людмила Бояджиева - Золотая рыбка Страница 32

Идиот! Тщеславный маленький сопляк, точь-в точь такой, каким был в школе, когда заливал баки дружкам расказами об очередном отце. Собственно, десятилетия мало что изменили — смесь жадности к жизни и фатального невезения составляла главный коктейль, которым вскармливала его судьба. Рэй взрослел, набивая все новые шишки, но правильных выводов так и не сделал. Стоило тщеславному дураку почуять лишь тень брошенного вызова, и он кидался доказывать, что далеко не фуфло. Самый-самый, супер-супер, не хуже, чем Чак Норрис, Майкл Дуглас, Бред Пит и прочие супер-звездуны со всех их сногсшибательными героями.

Он брался за многое и часто терпел фиаско. Не больше, чем другие, но воспринимал это по-своему. Допустим, некий Роберт Смит впервые садится на лошадь (или пробует управлять серфингом, дельтапланом и т. д.). У Смита отменное здоровье и завидная мускулатура. Но бросок лошадиного крупа — и он оказывается в траве. Тренер гогочет: «Ничего, парень, через это проходят все». Потирая зад, Смит снова карабкается на лошадь. А что делает Рэй Берри? Во-первых, сворачивает тренеру челюсть, а затем дерзит полицейскому. Конфузы могли случаться с кем угодно, только не с ним. Две недели назад при подъеме на Брюхо Слона Рэй подвернул ногу, ещё внизу, на самом безопасном участке.

— Эй, чапай-ка ты вниз, старина, — сказал Клайв Кенсет, руководитель группы. И обернулся к остальным. — Кому не очень симпатичен предстоящий подъем, леди и джентльмены, прошу составить компанию господину Берри.

Задрав головы, альпинисты смотрели на залитую утренним солнцем отвесную голую стену, выглядевшую отсюда не менее солидно, чем Эмпайр Стейт Билдинг. А потом все обернулись к травмированному Рэю.

В группе любителей-альпинистов, регулярно подбирающейся для осуществления маршрутов разной сложности, на этот раз было всего две женщины. И те не из самых привлекательных. На менее сложных маршрутах преобладали прехорошенькие спортсменки.

— Им нужен не альпинизм, а альпинисты! — подмигнул Рэю Клайв, одобрив его кандидатуру на должность помощника командира группы. С тех пор они три месяца проработали вместе, сопровождая группы из туристического лагеря.

Клайв успел оценить, что нанял себе надежного напарника, хотя и вовсе неопытного. Опыт приходит, а надежность — главное качество в альпинизме, касающееся каждого крючка и каната. Он знал, что Рэй сможет взобраться на Брюхо Слона, как называли здесь отвесную стену высотой в десять футов. Но улыбнулся с таким мерзким подтекстом, глядя на бинтующего лодыжку Рэя, что всем присутствующим стало очевидно: парень струсил, изобразив вывих.

Аккуратно завершив обработку ноги, Рэй поднялся и, ни слова не говоря, пошел вниз. Он даже не произнес: «Желаю удачи, господа. Весьма и весьма огорчен». Нашел в себе силы не отшить Клайва изысканными выражениями моряков, у которых многому научился во время летнего плавания на грузовом судне. Он уже обдумывал план мести.

Когда растянутая связка пришла в норму, Рэй подготовился к одиночному походу и, оставив на столе Клайва записку, двинулся в горы. Он рассчитал, что сможет взобраться на Брюхо Слона до наступления темноты и оставить там собственный автограф. — «Сегодня вечером я выкурю сигару там, наверху. Вы сможете обнаружить мой окурок и роспись, сэр, в сопровождении некой эмблемы, достойной быть запечатленной на вашем лбу», — написал Рэй. Знак ему как-то нарисовал сам Клайв, — так называемый «Привет альпиниста», означающий «Я поимел тебя, парень».

Утро было прохладным, свежим, бодрящим. Рэй шагал вперед, с вызовом окидывая взглядом Брюхо Слона и принимая одно важное решение за другим. Прежде всего, после этой прогулки с альпинизмом будет покончено. Через четыре дня начнутся пробы на студии «Юниверсал». Грета возвращается с Аляски, где снималась почти месяц. Они расстались навсегда, но Рэй вернет её. Капризная, нежная, удачливая, сумасшедшая, рассчетливая… о, как ты умеешь работать в постели, сладкая…

Три недели воздержания давали о себе знать, Рэя одолевали волнующие грезы. Большая физическая нагрузка помогала вести монашеский образ жизни, а последние шесть дней с больной ногой вывели из себя. Стоило устроить чудесный загул. Но была цель — Брюхо Слона и тот самый знак, что он оставит наверху Кляву.

Возможно, греховные и сладостные видения подвели Рэя. А если честно, излишняя самоуверенность. Он, как всегда, праздновал победу немного раньше, чем следовало бы. И цель ускользнула, скорчив зазнайке отвратительную гримасу.

До верхней площадки, где предстояло изобразить обещанный символ, оставалось метра три. И радость была столь сильной, словно там ждал некто со статуэткой «Оскара» в руках или все жюри киноакадемии. Рэй схалтурил, забивая костыль. Ему все время казалось, что он вколачивает их слишком усердно, намного превышая необходимый запас прочности. Это свидетельствовало о неумении рационально использовать силы и даже о трусости. Что ни говори, чувствовать за спиной пропасть с десятиэтажный дом — не очень причтно. Да и внизу — не батут пожарных, а крутой склон, состоящий из острых камней вперемежку с когтистым кустарником.

Но что за восторг осознавать, что ты сумел! Сумел преодолеть, осилить, утереть нос. Сумел доказать. Спускаться Рэй будет другим путем. Он не станет встречаться с Клайвом, забросит на базу снаряжение и уедет в город. Подождет, когда тот заявится сам, виновато улыбаясь: «А здорово ты меня приложил, сукин сын…»

Рывок был очень сильным. Рэй не успел испугаться и чуть позже осознал, что звон железки по камням был прощанием улетающего вниз костыля. Он упал всего метра на три, страховочный пояс с силой вонзился под ребра. Это было не лучшее снаряжение, охватывающее тело широким и довольно эластичным поясом. Рэй закашлялся и едва не задохнулся. На секунду ему показалось, что он умирает. Успокоился, подтянулся на руках, ослабив натяжение пояса, и приготовился вбить новый страховочный костыль. Рука потянулась к «кошельку», в котором находились костыли, карабины, растяжные болты, молоток и компактная дрель на батарейках, но ничего не обнаружила. Вероятно, это очень смешно, но Рэй ухитрился закрепить инструменты так, что стянувшийся на талии страховочный пояс сбросил их, словно снял кожуру с банана. Он почувствовал, как под толстой ярко-красной курткой и шерстяным свитером покрылся холодной испариной. Поднял глаза вверх, но последнего костыля, на котором держалась веревка, не обнаружил, он скрывался за выступом. Зато неприятное поскрипывание и сбегающая вниз струйка песка свидетельствовали о том, что единственная надежда Рэя так же крепка, как зуб восьмидесятилетней старухи. Перспектива лететь вниз, срывая все новые и новые крюки, не радовала. Рэй сжался, усмиряя позыв требующего опорожниться мочевого пузыря.

Вот, что значит страх. Раковая опухоль, разрастающаяся с молниеносной быстротой. Она поражает мозг, тело — и ты уже труп. Труп, обреченный на нечеловеческие страдания. Нужно подтянуться, пристроить ногу в петлю, спасаясь от удушающих объятий пояса. Но каждое движение укорачивает выносливость держащего нагрузку костыля. Да может он вообще уже готовится вылететь, даже если ты перестанешь дышать, думать, смотреть. И каждое мгновение может стать последним. Хорошо, что сознание отключится от первого же удара — ещё бы, разглядывать собственный мозг, размазанный по камням, не самое приятное занятие. Хоть что-то в этом мире сделано разумно в этом обольстительном, самом коварном, самом мрачном, самом чудесном из миров…

Над головой смертника весело чирикали птицы. Он видел, как они легко взмывали, скользя в воздухе. Здорово пахло весной здесь, наверху, где прямо из камней торчали какие-то радостные цветочки, желтенькие, мелкие, выделанные с величайшей тщательностью. А вокруг — простор! Синева неба и покоившегося в лиловатой дымке океана. Издевательски-спокойно, по-пляжному ярко заливает мартовский день солнце, скользя косыми лучами по Брюху Слона и крошечному комку съежившейся человеческой плоти.

Рэй осознал, что во всех своих бедах виноват сам. Что эти последние мгновения — логическая расплата за непомерную гордыню, задиристость, высокомерие. Он пожалел, что не знает названия желтого цветка и составляющих ему компанию птиц. (Может, ласточки?) Хотелось бы проститься торжественно, на Вы… Оказывается, за тридцать пять лет он так и не сумел познакомиться с живущими рядом сотоварищами по бытию — растениями, зверушками, вещами. Да, он всегда враждовал с ними, торопясь объявить войну первым. Мать говорила, сокрушаясь над очередной проказой сына: «Ох и нелегко тебе придется, милый… Тебя ждет тюрьма или слава. Хотя… Это может случиться как раз вместе». Каждый раз Рэй слышал в её голосе злорадную злинку и понимал: Каролина не любит его. Из-за отца, из-за себя. Из-за того, что родила не девочку.