Алекс Ровира - Последний ответ Страница 32

Дверь уже закрывалась, когда Сара вдруг выпалила:

— А вы не подскажете нам, как можно вызвать такси на Статен-Айленде? Мы совсем промокли!

Немного пораздумав, худощавый исполин просунул голову в дверь, уперся взглядом в француженку, потом изрек:

— Повернись-ка, я хочу тебя получше разглядеть.

Не понимая, что это означает, Сара грациозно развернулась на месте, раскинув руки точно топ-модель.

— Теперь ты, — скомандовал мне худощавый.

Я проделал те же движения.

Тогда хозяин произнес из-за двери:

— Ладно, входите. Вижу, что оружия при вас нет.

42

Мертвый дом

Иностранцы очень требовательны. Их загадкам, кажется, нет конца.

Изнутри сборный дом больше всего напоминал музей ужасов. Прихожая была увешана портретами детей один страшнее другого. У одного голова намного превышала размеры рахитичного тельца, другой смеялся в жуткой гримасе, одновременно обнажая сломанные зубы.

— Это мои племяннички, — уточнил хозяин. — Живут далеко отсюда. Где-то за Детройтом.

«Тем лучше», — подумал я, переводя взгляд на стену с коллекцией мачете.

При входе висел еще и документ в рамочке. Я решил, что это акт на приобретение дома.

Разглядев гостей поближе, хозяин, по-видимому, счел нас людьми безобидными и переменил тон:

— Я приготовлю вам кофе: с вас ручьем течет. — Он исчез где-то во внутренних помещениях, оставив нас в прихожей.

Сквозь тусклое окошко я увидел, что ливень внезапно прекратился, и предложил:

— Пошли отсюда. Не нравится мне этот парень.

— Ты шутишь? Я никуда не уйду, пока не расспрошу об обитателе дома номер сорок шесть.

Исполин вернулся с двумя полотенцами. Он швырнул их нам, как будто мы были его племянниками и болтали о сущих пустяках, потом заявил:

— Вытрите головы. Я приготовил для вас сухую одежду и кофе..

Подобные знаки доверия вовсе не пришлись мне по душе. Сара, по всей вероятности, рассуждала иначе.

Она потянула меня за локоть и шепнула:

— Будь любезен, делай так, как он говорит.

Хозяин повел нас на кухню, где уже дымились две большие чашки кофе.

— Садитесь, — велел он.

Когда мы уселись, все еще с полотенцами на волосах, гигант исчез в каком-то смежном помещении. Через минуту он вернулся, держа в руках огромный коричневый свитер, шорты-бермуды и сорокалетней примерно давности платье в цветочек.

Кинув нам эти шмотки, красавец скрестил руки на груди и принялся ждать, когда мы переоденемся. То ли он был извращенцем, то ли почитал нас малютками, нуждающимися в присмотре. Я пришел в ярость, однако, судя по усилиям Сары сдержать смех, понял, что эта ситуация ее только забавляла.

Примирившись с обстоятельствами, я снял с себя куртку, рубашку и штаны, чтобы одеться в этот невозможный наряд.

Сара, в свою очередь, помедлила несколько секунд, а потом разделась до нижнего белья. На ней был комплект из черной лайкры. Затем француженка нарядилась в цветастое платье. Как ни странно, оно ей очень шло.

Пока образ этого божественного тела запечатлевался на горящей оболочке моих глаз, исполин отобрал у нас мокрую одежду и сказал:

— Положу на батарею. Только сначала включу ее.

Когда он снова вышел, я оглядел кухню. На стенах висели чашки с эмблемами американских штатов. Единственное свободное пространство занимала большая медная чеканка с изображением башен-близнецов и надписью: «Remember the towers».[44]

— Через полчаса просохнут, — возвестил хозяин, садясь за стол. — И не говорите потом, что на Статен-Айленде живут злодеи. Да, мы немного недоверчивы, но такие уж настали времена. Все же здесь вы встретите больше человечности, чем в любом квартале Манхэттена.

— Мы живем в Бруклине, — уточнила Сара.

— Bay! Там такой народец!..

Я начинал понимать, что из этого типа мы ничего напрямую не выудим, поэтому постарался нащупать лазейку.

— Одно агентство по недвижимости сообщило нам, что дом номер сорок шесть продается, причем довольно дешево. Мы с супругой пытаемся вырваться из нашей крысиной дыры в Бруклине, вот и подумали, что переезд сюда — неплохая возможность. Не знаете, где бы нам поискать хозяина дома?

Прежде чем ответить, старик огладил свою клочковатую бороду.

— Он не живет в доме вот уже много лет, поэтому странно, что вам сказали, будто дом продается.

— Быть может, именно поэтому хозяин и собирается его продать, — вмешалась Сара. — Дом, в котором не живешь, — это просто источник расходов и переживаний. Вы не знаете, где бы нам найти хозяина? Вы с ним знакомы?

— Слегка. Хороший парень, хотя большой консерватор. Меня удивляет, что он вздумал расстаться со своей собственностью. Мне казалось, он дорожит этим домом. Хотя, конечно, жить там уже невозможно. Так он сказал мне, переезжая в другой дом, размером поменьше.

— Невозможно? — переспросила Сара, пытаясь проглотить фильтрованный кофе. — Почему же там уже невозможно жить?

— Причина неизвестна. Остается думать, что в определенный момент дом умер.

Мы с Сарой обменялись недоумевающими взглядами.

Все так же держа чашку с кофе в руках, хозяин дома продолжил свои объяснения:

— Это было похоже на болезнь животного. Вот так же и дом взял да умер. Сейчас он понемножку загнивает. Сначала лопнули канализационные трубы. Потом начал обваливаться потолок. От сырости и грибка даже развалились какие-то стены.

— «Падение дома Ашеров»,[45]— отважился произнести я.

Лично я не поверил ни слову из этого рассказа, однако хозяин дома тоже не слишком-то нам доверял. Он импульсивно принялся открывать и закрывать ящик кухонного стола.

Заметив его беспокойство, Сара попробовала перевести беседу в другое русло:

— Мы не хотим вас больше задерживать, только желали бы узнать, где теперь отыскать хозяина того дома.

— Это просто. Он находится перед вами. — В следующий момент старик выхватил из ящика стола револьвер и наставил на меня. — А теперь, лживые свиньи, говорите, что вы тут разнюхиваете, раньше, чем я позвоню в полицию.

43

Двери в прошлое

Единственная причина для существования времени — это то, что оно мешает всему на свете происходить одновременно.

У нас оставался единственный выход — рассказать все как было. Раньше, чем этот умалишённый успел нажать на курок или позвонить местному шерифу, Сара в нескольких словах объяснила, что пишет диссертацию о первой супруге Эйнштейна. Упоминание о своей биологической матери совсем не растрогало Дэвида Кауфлера.

— Я о ней ничего не знаю и знать не хочу. Я ношу фамилию матери, потому что мой отец сказал, будто его фамилия Смит слишком обыденна, чтобы хоть чего-нибудь добиться в жизни. Теперь уже ясно, что он заблуждался. — Кауфлер бросил на стол пустой ящик и добавил: — К тому же они так и не поженились, а в те годы все было иначе, чем теперь, и вот, на свою беду, я Кауфлер.

— Все-таки нам хотелось бы что-нибудь узнать про Лизерль, — робко произнесла Сара.

Старый великан поднялся на ноги, его стул при этом пронзительно заскрипел. Я уже подумал, что на сем встрече и конец, однако, к нашему удивлению, Кауфлер потянулся к верхушке кухонного шкафа и снял оттуда запылившийся альбом.

Он повернулся к нам спиной, и мне посчастливилось завладеть револьвером Кауфлера. Оружие все еще было на боевом взводе и лежало на столе.

Я запер его в ящике стола, и сразу вслед за этим исполин произнес:

— У меня о ней осталось лишь одно воспоминание.

После этих слов альбом с шумом приземлился на поверхность стола. Сара с оживлением взирала на толстые переплеты коричневого шелка. Под слоем пыли все еще можно было разглядеть неожиданную надпись: «Doors of time».[46]

Нам пришлось дожидаться, пока огромные ручищи хозяина дома наконец-то раскрыли первую из этих самых дверей, за которой находилась черно-белая фотография стройного военного. Он с лукавым выражением восседал на ослике. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что именно этот солдат когда-то похитил сердце Лизерль.

Кауфлер перевернул страницу так, словно эта фотокарточка в комментариях не нуждалась. Между двух групповых портретов помещалась фотография женщины с громадным ребенком на руках. Малыш выглядел столь же безобразным, как и племяннички на портретах в прихожей.

Никаких сомнений у нас не оставалось, однако исполин указал своим длинным черным ногтем на ребенка и пояснил:

— Вот это я.

Наши взгляды сами собой переместились к верхней части фотографии. Женщина, державшая на руках огромного ребенка, оказалась очень молодой и хрупкой. Под кудряшками волос сверкали хитрые живые глаза, такие же, как у ее отца, словно бросавшие вызов фотографу.