Михаил Герчик - Оружие для убийцы Страница 32

Откуда–то из глубины квартиры послышался заливистый детский плач и громкий раздраженный голос:

— Оля, кто там?

— Газовщики, мама, они скоро уйдут. — ответила Ольга и посторонилась, пропуская Ларису. — Пройдите на кухню, я сейчас…

Она захлопнула входную дверь и ушла через прихожую в комнату. Ребенок тут же перестал плакать. Лариса, не раздеваясь, прошла по коридору на кухню. «Ну вот, подумала она, — все у нас есть: и дочь, и внук или внучка. Нормальная человеческая семья. Дура я дура, и почему я не приехала к ней хотя бы год назад? Не было бы никакой Жени, и не чувствовала бы я себя оплеванной с головы до ног. Резкая девочка, но ничего, я с ней полажу».

Вернулась Ольга. Села, поставила на стол острые локти. На груди, на халате у нее виднелись темные влажные пятна.

— Много молока, — перехватив Ларисин взгляд, пояснила она. — А Мишка у меня ленивый, чуток пососет и отваливается. Так что случилось с Андреем Ивановичем Пашкевичем, если он вдруг вспомнил о моем существовании?

— Не надо, Оля, он о вас никогда не забывал. Понимаю, вам от этого было не холодно и не жарко, но… У Андрея Ивановича обнаружили лучевую болезнь, врачи опасаются за его жизнь.

— Лучевая болезнь… И где же он облучился? В Чернобыле?

— Он там близко не был. Понятия не имею. Все теряются в догадках. Во всяком случае спасти его может только пересадка костного мозга.

— Ага, все ясно. И вы хотите, чтобы этот мозг ему дала я? Здорово придумано!

— Мне и в голову не приходила эта мысль, клянусь вам, — ответила Лариса, пораженная ее беспощадной логикой. Конечно, сообразила она, это был бы идеальный вариант. Отец и дочь, полная совместимость, почему я сама до этого не додумалась? — Наверное, Андрей Иванович очень виноват перед вами, но и вы перед ним — тоже. По крайней мере так мне рассказывали люди, хорошо знавшие всех вас. — Лариса сняла шубку, ей стало жарко. — Что же касается операции… я приехала к вам совсем не для того, чтобы говорить о ней, у меня это вырвалось случайно. Понимаете, я сейчас только об этом и думаю. Ему подбирают донора. Я предложила сто тысяч долларов вознаграждения, надеюсь, что такой человек найдется.

— Сколько, сколько? — от изумления у Ольги округлились глаза. — Сто тысяч долларов? Господи помилуй! Вы что, сумасшедшая миллионерша?

— Я — нет, но ваш отец… Скажем так: он очень состоятельный человек. И отнюдь не сумасшедший.

— Только не рассказывайте мне байки, что он заработал такие деньжищи своими пьесами.

— Конечно, нет. Но в начале девяностых Андрей Иванович создал одно из первых в стране коммерческих издательств, а этот бизнес приносит огромные доходы. Впрочем, повторяю: дело не в этом.

— У вас с ним есть дети?

— К сожалению, нет. Вы его единственная дочь, а ваш Мишка, — улыбнулась Лариса, — единственный внук. Сколько ему уже? Восемь месяцев? Замечательно! Оля, вы прекрасно понимаете, что в жизни бывает всякое. Я не хотела бы обсуждать то, что случилось между Андреем Ивановичем и вашей мамой, но у мамы своя судьба, а у вас своя. Я приехала сказать вам, что вы очень нужны ему, и он нужен вам. И вашему сыну. По–моему, самое время простить друг другу старые обиды.

— Я в этом не уверена, — задумчиво сказала Ольга. — Вы правы, теперь, наверное, не стоит разбираться, кто прав, кто виноват, но, если бы вы знали, сколько мне пришлось из–за него пережить! Господи, как я его ненавидела! Убийца, алкоголик, бабник — что мне только мама о нем не наговорила, когда он вдруг объявился…

— И вы всему этому поверили? Почему вы не захотели выслушать его, ведь он несколько раз пытался объясниться?

— Не знаю. Наверное, потому, что мне очень хорошо жилось. У меня был отец, понимаете?! Замечательный отец, лучший в мире! А тут появился чужой человек… Человек, который глубоко унизил и оскорбил мою маму…

— Вы знаете, почему они развелись?

— Конечно. Мама застала его с любовницей. Вы бы такое простили?

Ее ответ ошеломил Ларису. Вон как Наталья Евгеньевна все перевернула?! Теперь понятно. Она не разрешала Оле встретиться с Андреем, чтобы не всплыла правда. Но ведь Андрей не позволил Тарлецкому перетряхивать их грязное белье на суде, хотя это могло облегчить его участь, стоило ли быть такой жестокой?!

— Наверное, тут все зависит от чувства. Если по–настоящему любишь, простишь.

— Что теперь об этом говорить, — вздохнула Ольга. — Но у меня есть другой вариант, чисто деловой. За такие деньги… Если это, конечно, серьезно… За такие деньги я охотно поделилась бы своим костным мозгом с кем угодно. Да, да! — вспыхнула она, сжав кулачки. — И не смотрите на меня, как на чудовище. В конце концов я не видела его сто лет. Чего вы от меня хотите? Чтобы я бросилась ему на шею: ах, папочка, прости! Так не бывает! — Ольга вскочила, сцепила за спиной руки. — Послушайте, Лариса Владимировна, хотите начистоту? У меня парализованная мать, маленький ребенок, я безработная. Нам тяжело живется, но я скорее сдохну, чем за здорово живешь возьму у него хоть копейку, потому что понимаю — это низко. Другое дело — заработать. На это я согласна. Я пройду все необходимые исследования, и если мой костный мозг подойдет, вы заплатите мне сто тысяч. Годится?

— Оля, — послышался все тот же недовольный голос, — скоро ты?

— Скоро, мама, скоро. Потерпи минутку. — Она повернулась к Ларисе. — Что скажете?

— Скажу, что это замечательно. Я уже говорила: мне такая мысль и в голову не приходила, но это просто замечательно! Поверьте, я даже не думаю вас осуждать. Деловитость — не худшее человеческое качество, мы с вашим отцом высоко ценим деловых людей. Давайте сделаем так: завтра утром я открою на ваше имя валютный счет в банке «Омега» и переведу деньги. Вы сможете в любое время зайти туда и удостовериться. А к двум пришлю за вами машину. Встретитесь с Андреем Ивановичем, поговорите. У вас есть снимки малыша? Захватите несколько. Пожалуйста. Он будет счастлив. Затем познакомлю вас с профессором Эскиной, с ней вы обсудите, что предстоит сделать.

— А если я по каким–либо причинам не подойду?

— Подойдете, уверена. Ну, а если нет… Оставите деньги себе. Только я вас очень прошу ничего об этой сделке отцу не говорить, пусть это будет нашим маленьким секретом. Андрей Иванович — человек старомодный; если он узнает, боюсь, он предпочтет умереть, чем покупать жизнь у собственной дочери.

— Значит, я и впрямь его совсем не знаю. Ну что ж, присылайте машину. Но предупреждаю: вначале мы заедем в банк. Если все, о чем вы говорили, липа, я тут же вернусь домой. Потому что ненавижу лгунов. Извините, не смогу проводить.

— Не надо. До встречи в больнице.

Глава 31

На Пашкевича снова навалилась бессонница. Всю ночь он лежал, ворочаясь с боку на бок, вслушивался в торопливый, взахлеб, стук сердца, иногда тихонько вставал, подолгу стоял у темного окна, за которым ветер раскачивал обледеневшие ветки деревьев. Заснул лишь к утру и проснулся совершенно разбитый. Вернулись недавняя слабость, вялость, головная боль. Овсянка, которую сестра принесла на завтрак, царапала горло, он с трудом проглотил одну ложку, и его вырвало.

Нащупав под подушкой сотовый телефон и дождавшись, пока сестра куда–то вышла и он остался в палате один, Пашкевич позвонил Тарлецкому.

— Вацлав, дружище, ты в курсе моих дел?

— Да, Андрюша, в курсе. Я хотел тебя проведать, но Лариса сказала, что к тебе никого не пускают, боятся инфекции.

— Надо срочно увидеться. Хочу, чтобы ты подготовил завещание.

— Господи помилуй, Андрюша, о чем ты?! Я постоянно справляюсь о твоем здоровье у Рахили Самуиловны, она полна оптимизма. Все не так плохо, не паникуй.

— Я не паникую. Но у меня есть куча обязательств перед разными людьми, и я хочу все предусмотреть. Когда тебя ждать?

— Видишь ли, сейчас я в аэропорту. Через сорок минут вылетаю в Москву. Послезавтра в арбитражном суде слушается дело моего клиента, а мне еще нужно изучить кое–какие материалы. Вернусь дня через четыре–пять, сразу же заеду к тебе.

— Пять дней, — пробормотал Пашкевич. — Это долго.

— Не валяй дурака. Ты вот что… Если уж ты так решил, напиши все, что считаешь необходимым. Или наговори на диктофон. Я приеду, заберу твои записи или пленку, посижу пару часов с нотариусом, мы все оформим и привезем тебе на подпись. Сэкономим массу времени. Андрюша, извини, милый, мой рейс уже зовут на посадку.

— Ладно, — ответил Пашкевич, — я так и сделаю. Будь здоров!

Раздосадованный неудачей, передохнув, Пашкевич связался с Виктором.

— Витя, привези мою электронную записную книжку, она в столе в кабинете, диктофон, пару кассет, бумагу и шариковую ручку.

— Будет сделано, — ответил Виктор.

— Ты передал Аксючицу Женины бумаги?

— Да, конечно. Он ими занимается.