Командировка - Яроцкий Борис Михайлович Страница 32

— Вот и поглядим, как это у них получается.

Мелькнули последние кадры рекламы о детских подгузниках, и смазливая дикторша объявила:

— Начинаем ежедневную передачу «С любовью к богу» из цикла «Христианские чтения». Цикл ведет проповедник евангелической церкви доктор богословия Эдвард Смит.

Зазвучала, нарастая, протяжная музыка, молодой певец с цыганской внешностью хорошо поставленным голосом запел:

— Как голос? — спросила Анастасия Карповна и, не дожидаясь ответа, похвалила: — Талант! Кстати, это наш земляк Олег Смалько, солист областной филармонии. Безбожник, какого поискать.

Еще звучал его бархатный голос, а на экране уже красовался американский гость. Иван Григорьевич сразу же узнал в нем своего старшего сына, капеллана. Как и в прошлый раз, проповедь он читал по-украински. Американца в нем выдавал акцент. Было заметно, что проповедь он читал по тексту, написанному латинскими буквами.

Как ни пытался Иван Григорьевич скрыть волнение — не получилось.

— Я хочу с этим проповедником встретиться, — пожелал он.

— Ваня, это уже блажь. Он американец!

— Но он не в Америке, а в областном центре.

— Зачем он тебе?

— Нужен.

— Тогда выздоравливай. Ребята что-то придумают.

— Он мне нужен сейчас.

— Ну, не сию же минуту?

И вдруг за окном, не дальше, как у калитки, раздался выстрел.

Анастасия Карповна сорвалась с дивана, бросилась к выключателю.

— На пол! — успела крикнуть.

В доме стало темно. «Вот тебе и спокойная квартира!»— подумал Иван Григорьевич, лежа на полу и рассматривая окна. Стекла вроде целы. Тогда куда стреляли?..

Глава 21

— И все же надо узнать, кто стрелял. Может, там раненый? Может, ему нужна помощь? — Иван Григорьевич решительно поднялся, направился в прихожую.

— Нет! — Анастасия Карповна схватила его за руку. — Ты, Ваня, наивный, как дитя. Ты в какую страну вернулся? Тебе, вижу, неведомы наши порядки. Бежать на выстрел, значит, бежать под пулю. Подождем.

Подождали. Не включая люстру, перебрались в кресла. За окнами слабыми кроваво-красными огнями обозначил себя когда-то непрерывно работавший город. Иван Григорьевич помнил, как металлургический завод выдавал вечернюю плавку. Тогда все небо преображалось. Оранжевый свет раскаленного металла был виден далеко в степи, за Днепром, за плавнями. Город жил, вливая в сердца неиссякаемую бодрость. Люди верили в лучшее, которое обязательно будет, меньше болели, и в каждой семье были дети.

Вскоре после выстрела к дому подъехала машина. Анастасия Карповна узнала:

— Миша!

Иван Григорьевич словно очнулся. Пока ждали, — кто-то же должен появиться! — он опять был во власти воспоминаний. Из головы не выходил Эдвард. «С каких пор он, капеллан-католик, проповедник евангелической церкви? Возможно ли такое?» Видимо, применительно к России — возможно. Американцы, поселившиеся в Прикордонном, называют русских «странными навеселе». Но не менее странно ведут себя и американцы: пьют мало, а если и пьют, — чтобы тоже быть навеселе, — стараются забраться в укромное место, обычно в загородный ресторанчик под названием «Корчма», и там под опекой церберистых телохранителей утоляют алкогольную жажду.

Но все же, что они делают, делают осмысленно, трезво, хотя на первый взгляд в их действиях очень мало логики. Скажи прикордонцу, что по областному телевидению выступает капеллан американской армии и к тому же проповедник не своей церкви, трезвый прикордонец не поверит: нет логики. У вчерашнего работника ВПК укоренилось мнение, что все американцы от президента до последней проститутки мыслят логически. Несомненно, логически мыслил и капеллан Смит. На Украине он появился неслучайно. Случайностью могло быть то, что он появился именно в этом областном центре, на родине отца и его предков, случайностью было и то, что отец его увидел на экране телевизора в мантии проповедника…

Миша открыл дверь своим ключом, зажег свет в прихожей, увидел на вешалке пальто своей тетки с норковым воротником и знакомую куртку «аляску», громко позвал:

— Дома кто есть? — В голосе — наигранная бодрость.

— Все дома, — отозвалась Анастасия Карповна.

— А почему в потемках?

— Стреляют, Мишенька.

Племянник опять с наигранной бодростью:

— Так уж и стреляют. Один только раз.

Миша снял свою пятнистую куртку, влажной от снега рукой пригладил черные густые волосы. Включил в зале свет. В руке он держал слепленный из цементного раствора камень.

— Взгляните, Иван Григорьевич, что это?

Камень показался мягким, как пластилин, и вовсе не из цементного раствора.

— Какой-то прибор, замаскированный под камень.

— Точно! «Жучок». Прилепили его на ваше оконное стекло. Кто-то пожелал прослушивать ваши разговоры.

— А кто? Зачем? — Анастасия Карповна была возбуждена. В ее голосе все еще чувствовался испуг.

— Этот «кто» лежит у вас под окном. А вот зачем — он уже не ответит. Мы, как ты, тетя, знаешь, на всякий случай выставили охрану. — И к Ивану Григорьевичу: — Прежде всего, извините за бестактность, следует сначала поинтересоваться, как ваше здоровье?

— Слава богу.

— Тогда я вас попрошу одеться и посмотреть: а вдруг вы этого установщика опознаете? Но предупреждаю заранее, всем говорите: сегодня ночью здесь не было никаких выстрелов и, тем более, трупов.

Убитый лежал под кустом занесенной снегом сирени. Над убитым уже колдовали двое — обыскивали. Иван Григорьевич понял, что это и есть та самая охрана, о которой упоминал Миша.

— Ну что? — спросил обыскивающих.

— Пусто.

— Оружие?

— Заточка.

— И как ты его опередил?

— Игра со смертью, Миша, любит ловких, — ответил охранник, разгибаясь. Он был высокого роста, рукаст. Такие ребята обычно преуспевают в баскетболе.

— Несите в гараж. Досмотрим.

В гараже за плотно закрытой железной дверью с убитого сняли одежду.

— Знаком?

Вопрос был к Ивану Григорьевичу. Убитому было лет сорок. Лицо смуглое, испитое, старческое. На правом плече татуировка — четыре церковных купола с крестами. На запястье левой руки — две ломаные стрелы-молнии.

— Видать, служил в войсках связи, — сказал высокий охранник. — Когда-то и я по дурости дал на своей руке выколоть артиллерийскую эмблему.

Иван Григорьевич пристально всматривался в лицо убитого. Глаза уже потускнели, рот, полный металлических зубов, широко раскрыт. Судя по небрежной работе, зубы вставлены тюремным стоматологом.

— Ну, как?

— Не встречал.

— Будем искать, какая фирма его подослала.

— А при чем тут фирма?

— В нашем городе, Иван Григорьевич, решают иностранцы, кого пощадить, а кого убрать. Киллеры, как правило, местные.

— Печально.

— Это уже наша трагедия, Иван Григорьевич. Убивает свой своего. Чаще всего, украинец украинца. А первопричина — инофирмы. Там ребята бойкие. Им-то что — сидят себе в уютных офисах, под охраной. Прикидывают, что еще можно вывезти или разрушить. — И опять показал на труп: — А этот согласно наколкам с четырьмя судимостями, морда испитая — алкаш. Такой за бутылку продаст и мать родную, да и свою давно уже никчемную жизнь. Если б Юра замешкался, этот и Юру прирезал бы.

— Это уж точно, — баском отозвался Юра. — Примерно вот так в Афгане меня чуть не продырявили, правда, не заточкой, а ножом. С вечера, уже хорошо стемнело, стали вокруг дивизиона раскидывать минное поле. Сами знаете, как ночью минировать. Работа ювелирная. Увлекся. И вдруг — как сквозняком по сердцу. Мне потом ребята объяснили, что это ко мне подлетала смерть. Я резко повернулся, а надо мной уже нож… Во какую память мне оставил дух. — Он показал ладонь правой руки с розовым зарубцевавшимся шрамом. — С тех пор живу, оглядываясь.

— А что с тем душманом? — спросил Иван Григорьевич. Таких страстей в Пентагоне не услышишь.