Анна Данилова - Серебряная пуля в сердце Страница 33

– Это имело отношение именно к Артюшину?

– Этого мы не узнаем никогда. Да и Таисия этого тоже не знает. Она же была в коридоре, когда Стелла выбралась наружу. Просто Таисия запомнила огромного потного мужика, которого назвала «слоном». Но ударить ее мог совершенно другой мужчина, который просто не попал ни в один кадр… – И тут Лизу осенило: – Послушай, мы вот просматриваем все эти снимки, ищем крупного мужчину, способного одним ударом убить Стеллу, и как-то совсем забыли о том, что эта старая трибуна вместе с остатками школьных декораций, да еще и прикрытая бархатным занавесом и полиэтиленовой пленкой, могла послужить прекрасным укрытием для преступника! Этот мужчина мог войти в зал вместе со всеми и незаметно пробраться в самую глубь этого хлама, чтобы потом выйти, позвать Стеллу и убить ее. Нет, конечно, все выглядело гораздо правдоподобнее, то есть он же не мог знать, где именно будет находиться Стелла, поэтому он время от времени незаметно покидал свое убежище, чтобы, встретив Стеллу, подойти к ней, заговорить и оттеснить к старой трибуне…

– Хочешь сказать, что они все-таки были знакомы?

– По всей вероятности – да! Ведь за что-то он ее убил, как и всех остальных. Значит, их пути где-то пересекались.

– Там же, где и пути двух других женщин, – заметил Сергей. – Но Артюшин ни при чем, я в этом уверен. Хотя и попросил оперов проверить его – знакомства, личная жизнь… А вдруг они со Стеллой были любовниками?

– Знаешь, у меня из головы не выходит и тот факт, что Стелла тоже собиралась продавать квартиру. И ничего не сказала об этом брату, которого любила и которому доверяла. Все-таки надо бы мне еще раз встретиться с Арсениным, поговорить. Боже, я совсем забыла! Я же должна позвонить одному учителю рисования из художественной школы – Хлудневу Константину Григорьевичу. Мы же вчера были в гостях у Глафиры, и там я поближе познакомилась со старшим сыном Родионова – Арсением. Понимаешь, мне не дает покоя внезапное богатство Арсенина, и я хотела бы выяснить, так ли уж хороши его работы, чтобы на них можно было разбогатеть. Хочу попросить Хлуднева навести справки о нашем фигуранте, узнать его мнение. Уверена: в нашем городе не так уж много художников, работы которых оплачивались бы так щедро. Кроме того, я должна встретиться с Геннадием Бобровым, его близким другом, который в прошлом спонсировал его фермерский журнал, а теперь вроде бы скупает его картины… Об этом я узнала от Германа, приятеля Стеллы. Мне бы все так устроить, чтобы со мной к нему поехал Хлуднев.

– Не веришь, что Дмитрий хороший художник? Пытаешься связать внезапное богатство Арсенина со смертью Стеллы? Я понимаю еще, если он, к примеру, продал родительскую квартиру, купил жилье меньшей площади, а на остальные деньги жил, жировал. Но квартира – целехонька, а Арсенин неожиданно для всех стал ну просто гениальным художником.

– Вот-вот, и я о том же. Сейчас позвоню Хлудневу…

Лиза, оставив Мирошкина допивать кофе, скрылась в своем кабинете и набрала номер телефона художника, который ей сообщил Арсений Родионов. Вспоминая свой утренний разговор с мальчиком, Лиза улыбнулась. Каким важным и серьезным тоном он докладывал ей о своем разговоре с учителем, как гордился тем, что ему удалось уговорить его встретиться с ней!

– Константин Григорьевич? Меня зовут Елизавета Сергеевна Травина. Мой хороший друг, Арсений, порекомендовал мне вас в качестве эксперта…

Спустя несколько минут она уже возвращалась к Мирошкину, потирая руки.

– Знаешь, если судить по голосу и тону, мужик он, этот Хлуднев, непростой и очень высокого о себе мнения. И в курсе того, что происходит в нашем городе. А потому знает и об Арсенине, говорит, что ходят слухи о каких-то его потрясающих акварелях, но он их не видел, однако счастлив был бы побывать у него, познакомиться или просто увидеть его работы. Словом, к Арсенину мы поедем вместе!

– Вчера я полдня потратил на то, чтобы разыскать Наполова. Помнишь, это человек, который на пляже как бы случайно убил своего друга?

– Никита Наполов. Как же, помню. Я разговаривала о нем с одним человеком, с патологоанатомом Гладышевым. Он тоже помнил этот случай на пляже. И высказал предположение, что этот удар был нанесен тому парню не случайно, что между друзьями существовало нечто такое, что сделало их дружбу невозможной…

– Абсолютная правда! Перед тем как пойти к нему, я собрал кое-какую информацию и выяснил, что его жена до того, как выйти за него замуж, была девушкой как раз того самого друга.

– Значит, это было убийство?

– Нет, не думаю, что он хотел его прямо-таки убить. Но причинить ему боль – точно. Оба друга любили одну и ту же девушку, но девушка предпочла того, другого, парня. Наполов, умирая от ревности и ненависти к другу, старался не подавать виду, ему было стыдно, а потому он продолжал общаться с другом, они часто бывали вместе… Словом, во время борьбы, я думаю, тот, другой, парень, вероятно, ударил Наполова, сделал ему больно, и вот тогда тот не выдержал и, потеряв контроль над собой, нанес ему сильнейший удар в бок…

– И что было потом? Как ему удалось жениться на этой девушке?

– Она была в таком состоянии, находилась в такой страшной депрессии после смерти своего парня, что Наполов только и делал, что проводил с ней все время, как бы успокаивая ее. Ну и доуспокаивался. Ты же понимаешь, что все то, о чем я тебе сейчас рассказываю, – мои домыслы. Кто может мне сейчас, спустя годы, рассказать всю правду? Его жена, думаю, постаралась как можно быстрее забыть о трагедии. Наполов – тем более. Я же встречался с ним, чтобы выяснить, как он живет, с кем, чем дышит и что его может связывать со Стеллой Арсениной. И выяснил, что он работает в Сургуте вахтовым методом, что пятнадцатого августа прошлого года он был там. У них трое детей, хорошая, положительная семья. Полный достаток, они построили дом почти в центре города на земле, которая осталась ему в наследство от деда… Уверен, что Наполов здесь ни при чем. Ведь единственное, что привлекло наше внимание к нему, – это смертельный удар, который он нанес своему другу.

– Конечно, этого недостаточно… Я понимаю.

– Как поживает Глафира? Она счастлива?

– Думаю, да. Даже уверена в этом. Ты бы видел, какими глазами смотрит на нее Родионов, как он с нее пылинки сдувает! Знаешь, я ведь больше всего на свете боялась, что он станет ее обижать своим недоверием и будет ставить ей условия: мол, или я – или работа. Но ничего подобного не случилось, он уважает Глашу, понимает, насколько для нее важна работа. Да уже тот факт, что он вложил кучу денег в то, чтобы она стала моим компаньоном, разве не говорит о его чувствах к ней?

– Адвокатское бюро «Травина & Кифер», звучит неплохо. Вот только Глаше не помешало бы образование…

– Так она же учится на заочном.

– Представляешь, сколько пройдет времени, прежде чем она станет настоящим юристом?

– Зато она мать большого семейства, моя первая помощница и… Мирошкин, что-то ты сегодня какой-то скучный, депрессивный. И что ты докопался до Глафиры?! Она же не адвокат, в конце-то концов! Она прирожденный следователь, прекрасно общается с людьми, и вообще, у нее светлая голова, а еще она читает мои мысли. Мы с ней прекрасно ладим!

– Да, может, я просто завидую тебе, что у тебя есть Глафира и Денис.

– Дениса ты и так почти прибрал к рукам… Ладно, Серега, мне пора, у меня встреча с Хлудневым. Ты не представляешь себе, как же мне хочется покопаться в жизни Арсенина, заглянуть ему в душу…

– Скажи уж – в кошелек!

– Знаешь, деньги не берутся из ниоткуда. И от того, как человек их зарабатывает, точнее, где берет, зависит и мое отношение к нему. Ты не представляешь себе, как я зауважаю его, когда выяснится, что он на самом деле гениальный художник. Да я первая стану скупать его работы!!!

– А вот я его и без этого уважаю. За то, что он спустя год все никак не может успокоиться и продолжает поиски убийцы своей сестры. Это значит, что он – настоящий человек, понимаешь? И то, что он ушел от своей жены и занялся любимым делом, – тоже. Я бы хотел, чтобы он был моим другом.

– Сережа?!

– Удивлена? Мы все, ну или почти все, живем по инерции. Вот как стартовали, учитывая первоначально свои наклонности и принципы, так и движемся вперед, даже если и понимаем, что давно уже сбились с пути и катимся по наклонной не к счастью, а непонятно к чему и зачем. Говорю же – по инерции. И постепенно это становится уже образом жизни. То есть умом-то мы понимаем, что делаем что-то не так, что противоречим сами себе, что только других поучаем, как жить, а сами влачим жалкое существование, но ничего конкретно менять пока что не готовы. Время идет, и нам самим уже тошно от того, как мы живем, но мы усиленно делаем вид, что счастливы, прочно заняли свою нишу в этой жизни, а сами прекрасно понимаем, что проживаем не свою жизнь. И нам комфортно, понимаешь?