Марина Крамер - Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски Страница 33

– Господи… ну за что? За что опять это все?

– Угу, спросила она! – усмехнулся Хохол, поглаживая ее по волосам. – Можно подумать, не за что! Сейчас «вышку» не дают, а то уже бы крестик на лбу рисовали… да не грузись ты, котенок, я привычный.

– Зато я непривычная! Я – непривычная, я никогда никого не ждала, понимаешь? Никого и никогда. И как теперь жить – я тоже не знаю.

– Только не плачь! – попросил он. – Я не могу этого видеть. Обещай, что не будешь плакать.

Марина кивнула, впрочем, не очень уверенно. В последнее время она стала плакать часто, чего не делала даже в детстве. Сейчас же любое слово, любой не так брошенный взгляд могли довести ее до слез. А Женька просил не делать этого…

…Оказывается, два часа прошло, и в дверь уже настойчиво стучат, хотя заперта она с другой стороны.

– Деликатничают, – усмехнулась Марина, поправляя пиджак и блузку. – Наши барбосы не были столь любезны, помнишь? Еще и в скважину подглядывали…

– Эти тоже наверняка развлеклись, – невесело констатировал Женька, целуя ее напоследок. – Предупреждаю – никаких адвокатов, Маринка! Это мое последнее слово. И сама не приезжай. Мне больно видеть тебя.

– Женя…

– Все.

– Подожди…

Но он уже развернулся к двери и крикнул:

– Конвой! Выводите! – И больше не оглянулся, не посмотрел, ни слова не сказал на прощание, обыденным жестом подставил руки под «браслеты» и вышел перед молодым, коренастым сержантом.

Коваль как в тумане дошла за своим провожатым до выхода, и когда за ней захлопнулись ворота, прислонилась к ним и долго стояла так, вызывая у прохожих любопытство. Потом, сумев взять себя в руки, побрела к стоянке такси…

…– А – а, ты все равно не поймешь! – локоть соскользнул со стола, задев подставку с хаси, и те упали на пол. – Не надо… пусть там лежат… ничего не надо теперь… ни-че-го!

Маленькая официантка-кореянка не знала, стоит ли заходить в татами-рум, где вот уже в течение трех часов напивалась яркая блондинка с короткой стильной стрижкой и заплаканными синими глазами. Мин – так было написано на бэйджике кореянки – привыкла к тому, что русские запивают еду водкой, но эта странная посетительница заказала бутылку текилы, которой в алкогольной карте не было. Однако в тонких пальцах приятно хрустнула стодолларовая купюра – и администратор Алмат метнулся в ближайший супермаркет.

Блондинка придирчиво осмотрела принесенную им бутылку, фыркнула, но чаевые отдала, попросив принести еще лимон и соль.

Мин никогда не видела, чтобы женщина пила спиртное в таких количествах… бутылка пустела на глазах, и вот теперь женщина пьяна, постоянно курит, неверной рукой поднося сигарету к губам с полустершейся помадой. На столе залился приятной мелодией мобильный телефон, блондинка бросила сигарету в пепельницу и ответила хрипловатым голосом. Мин отошла от ширмы, отгораживающей татами-рум от основного зала, тем более что Алмат отчаянно махал ей рукой, показывая на вошедших клиентов. Мин отвлеклась на какое-то время, занятая новыми гостями, и вспомнила о сидящей в татами-рум блондинке только когда к ширме подошел высокий пожилой мужчина в хорошем костюме. Мин засеменила к нему с намерением преградить дорогу, но мужчина, ласково похлопав ее по руке, сказал:

– Все в порядке, милая, там меня ждут… это моя дочь.

«Ну и дочь у вас!» – едва не выпалила Мин, вовремя успев прикусить язычок, иначе не миновать штрафа – вон как напрягся Алмат. Она склонилась в поклоне, как того требовали правила поведения обслуживающего персонала, и отодвинула ширму. Мужчина сбросил туфли и вошел, жестом показав, что можно закрыть ширму. Мин выполнила это и сразу отошла к другим клиентам.

– Господи, что ж ты делаешь?! – ужаснулся Виктор Иванович, когда расписная лакированная ширма задвинулась за его спиной. – Разве можно столько пить?! – Он окинул взглядом стол, заставленный тарелочками и подносами с японскими блюдами, и пустую литровую бутылку «Соузы».

– Такая дрянь эта дешевая текила! – пьяным голосом сообщила Марина, закуривая. – Нет ничего хуже… дерьмового пойла… – Язык ее заплетался, она с трудом выговаривала слова, да и взгляд был потусторонним, расфокусированным. Она словно и не видела севшего напротив отца.

– Что случилось? Ты виделась с Евгением?

– А-а, не спрашивай! – отмахнулась она, роняя сигарету на пол, покрытый циновкой.

Виктор Иванович поднял ее и затушил в пепельнице, покачал головой и решительно встал, беря со стоящей рядом вешалки Маринин пиджак:

– Поедем домой. Тебе уже хватит, ты ж совершенно невменяемая.

– Не учи меня! – огрызнулась дочь, не трогаясь с места.

– Мариша, поедем… там ведь Егорка, он тебя ждет…

– Что?! Кто?! Кто, я тебя спрашиваю… остался с моим сыном?! – Она вскочила, пошатнулась от резкой перемены позы и едва не упала. – Ты бросил его одного?! Как меня, а?! Ты… ты только это и умеешь… бросать детей!

– Успокойся! С ним Люся, – пропустив мимо ушей тираду Марины, Виктор Иванович помог ей надеть пиджак, туфли и вывел из татами-рум, бросив на стол деньги, которые Марина достала из кармана, даже не глядя, сколько захватила рука.

Маленькая кореянка Мин смогла уехать домой, на самую окраину Москвы, на такси и купить себе назавтра потрясающее шелковое платье, на которое у нее никогда не хватило бы денег…

В машине Марина рухнула на заднее сиденье и сразу отключилась, проспав всю дорогу до дома. Виктор Иванович то и дело оборачивался, проверяя, как она там, и осуждающе качал головой. В душе он прекрасно понимал все, что происходит сейчас с его дочерью. Она снова осталась одна, без поддержки, без надежного плеча рядом. О том, что Женька отказался от услуг адвоката, он тоже уже знал – Люся сказала. Она приехала к ним, думая, что Марина уже вернулась, просидела до самого вечера, осталась с Егором, когда Виктор Иванович вызвонил наконец дочь и поехал забирать ее из какого-то японского ресторана в центре.

– Марина… вставай, мы приехали… – Виктор Иванович тряс дочь за плечо, а она даже не думала просыпаться, раскинувшись на сиденье. Блузка вылезла из-под пояса мятых брюк, расстегнутая едва ли не до талии, короткие волосы, с утра еще уложенные в аккуратную стильную прическу, сейчас были взлохмачены. На шее, чуть ниже уха, красовался огромный красно-фиолетовый синяк. Никогда прежде Марина не выглядела настолько ужасно…

Наконец она услышала голос отца, открыла пьяные еще глаза и села, вцепившись в волосы.

– Что, плохо уже? – спросил Виктор Иванович.

– Да, – хриплым, чужим голосом отозвалась дочь, не поднимая низко опущенной головы. – Мне никогда раньше так не было… Я потеряла все… все, что мне было по-настоящему дорого… Остался только сын…

– Поплачь, – предложил отец, садясь к ней и заставляя подвинуться, но Марина отрицательно помотала взъерошенной головой:

– Не могу… Он меня выгнал, папа… бросил, понимаешь? Меня!

– Не говори ерунды, ты пьяна! – возразил Виктор Иванович, не вполне понимая, о чем и о ком она говорит.

– Уже нет. Сегодня я посплю, а завтра к вечеру мне нужен билет на самолет.

– Куда? – еле проморгался отец, и Марина, уже совсем овладев собой, отчеканила:

– На Урал! Я лечу домой. Я просто обязана узнать, что сделал Женька, обязана сделать все, чтобы он не получил пожизненное. А потом – пусть сам решает, жить со мной или нет.

Они поднялись в квартиру, и Люся не проронила ни слова, молча посторонилась, пропуская Марину в комнату, где уже лежал с книжкой в руках Егорка.

– Мама! Ну, что ты так долго… – начал он и осекся – прекрасно знал, как выглядит Марина в подпитии. – Зачем ты пила? – спросил он совсем по-взрослому, и Коваль неожиданно стало стыдно – опять в таком виде перед ребенком.

– Прости, малыш, я больше не буду. Сейчас я умоюсь, и ты мне почитаешь, да?

– Ты видела папу?

– Да. Он просил тебя поцеловать, но давай я завтра…

– Давай, – тяжело вздохнул мальчик, обняв севшую на край дивана мать за шею сзади. – Только завтра у тебя голова будет болеть…

– Нет, сынок, завтра у меня слишком много дел, чтобы позволить голове нарушить мои планы…

Марина потрепала сына по волосам и направилась в ванную, прихватив халат. Голова кружилась от выпитого, Коваль сама не понимала, как ухитрилась так сильно напиться и зачем это сделала. Скосив глаза в зеркало на двери, она обнаружила синяк, оставленный Женькой, прикоснулась пальцами и вздохнула. «Мальчик мой, мальчик… как же я подставила тебя, родной мой, как же не подумала об этом… ты ведь прав – я думаю только о себе, и никогда – о тебе…»

Из душа она вышла, имея более-менее трезвый вид, прошла на кухню, где в одиночестве сидел отец.

– Папа, может, чайку попьем? – хрипловато спросила Марина, ногой выдвигая табуретку из-под стола.

– Что, голова болит? – невесело усмехнулся Виктор Иванович, вставая и направляясь к посудному шкафу. – И часто практикуешь подобный метод снятия стресса?