Анна Данилова - Незнакомка до востребования Страница 33

Дом стоял на ветру и, казалось, дрожал от холода. Черный, деревянный, неуютный. Жухлый палисадник перед окнами, покосившийся забор. Туча, нависшая над Анисовой, сделала все вокруг фиолетовым, дьявольски непривлекательным, мистическим. Никита поймал себя на том, что ему хочется как можно скорее покинуть эту негостеприимную деревню.

— Глядите-ка, дым-то из трубы не идет, значит, печку не топят… Э-эх, Савелий, Савелий… Небось снова нахрюкался да и заснул…

Открыли дверь, вошли в дом. Темно, холодно и пахнет копотью.

Аида проворно пробежалась по всем маленьким темным комнаткам и вдруг, споткнувшись обо что-то, вскрикнула, кинулась включать свет.

— Кожин… — позвала она, обращаясь к распростертому на полу человеку, лежащему вниз лицом, в клетчатой фланелевой рубашке и жилете из овчины. — Э-эй, ты чего? Замерз, что ли?

Но Кожин был мертв. И тело его уже успело закоченеть.

Никита вздохнул. Кожин не был ни застрелен, ни зарезан. Нигде не видно следов насильственной смерти, ни капли крови, ни следов удушения. Да и на отравление было мало похоже. Может, и правда замерз?

27

Марина Караваева добралась до дома своего отца на такси. За спиной остался тяжелый разговор с матерью, слабые аргументы, направленные на то, чтобы остановить Марину, не дать ей, по ее мнению, совершить глупость.

— Мама, какая глупость? И почему ты называешь глупостью мое желание встретиться и поговорить с отцом? Или хотя бы поблагодарить его за то, что он присылал мне деньги. И это при том, что у него не было возможности даже видеть меня! Он приличный, я бы даже сказала, порядочный человек, и я хочу встретиться с ним!

На самом деле ей просто хотелось перемен. Хотелось вырваться из теплого домашнего болотца, в котором ей вдруг почему-то стало душно и тесно.

Она надела свое новое замшевое пальто, новые сапожки, собрала немного вещей, села на поезд и поехала в неизвестность.

Из аэропорта машина вырвалась за город, в полях замелькали деревушки, стынущие на холоде маленькие придорожные отели, закусочные, железнодорожные переезды, затем въехали в город. Сидя в такси, Марина разглядывала тонущие в тумане улицы города, кажущиеся призрачными витрины магазинов, темные силуэты спешащих куда-то людей, вереницы мокрых автомобилей. Свет фар был похож на слезящиеся грустные глаза.

Она нашла улицу и дом, где жил ее отец. Поднялась и позвонила в дверь. Замерла. Сердце стучало так, что ей было трудно дышать. Что она сейчас скажет, увидев незнакомого ей мужчину? Здрасте, я ваша дочка?

— Кто там? — услышала она и улыбнулась. Так вот, значит, как живут в больших городах. Даже взрослые мужчины перед тем, как открыть дверь, спрашивают, кто там. Страшновато, получается, здесь жить?

— Извините, пожалуйста, мне нужен Максим Караваев, — сказала она, обращаясь к дверному глазку.

Дверь открылась, и она увидела одетого во все домашнее, уютное — белый пуловер, серые теплые брюки — высокого красивого мужчину.

— Это вы Максим Караваев? — спросила она, чувствуя, как кожа на ее теле покрывается мурашками. И выпалила сразу, разве что не зажмурилась: — Вообще-то я ваша дочь.

— Марина? — Лицо его моментально осветилось улыбкой. Искренней, светлой улыбкой. — Ты из Камышина? Тебя мама прислала? Галя?

Она стояла перед ним растерянная и не могла сдвинуться с места. Зачем она сюда приехала? Что ей здесь надо? Семья у нее есть, отец — тоже. Неужели ее пригнало сюда обыкновенное любопытство? И стало почему-то так стыдно.

Она кивнула. Ну, да, конечно, она действительно его дочь. Биологическая дочь. Вот есть, к примеру, биологический кабинет, биологически активные добавки, биологические факультеты, биологические часы, биологические ритмы человека. А есть биологические дочери и сыновья, матери и отцы. Вот и они были — биологические.

— Марина, дорогая, что же ты стоишь?! Проходи! — Он мягко схватил ее за руку и втянул в дом. — Ну же, проходи! Я был у вас там, в Камышине. Но так случилось, что твоя мама не позволила мне даже взглянуть на тебя. Не говоря уже о том, чтобы встретиться… Давай-давай, не тушуйся!

И в это самое время раздался гул лифта, затем звуки открывающихся дверей, и Марина, за которой Караваев еще не успел захлопнуть двери, вдруг спиной почувствовала присутствие людей, а потом и услышала их голоса и шаги. Один — женский голос, другой — мужской. Шаги приближались, голоса и смех становились громче.

— Па, привет! А вот и мы! — услышала она и медленно повернула голову.

На пороге стояли молодой мужчина приятной наружности в черном пальто, сверкавшем россыпью дождя или талого снега, и высокая худенькая девушка в белой курточке, синих джинсах и красной шапке с помпонами. Оба молодые, красивые, румяные, со счастливыми лицами.

Караваев замешкался и, судя по всему, тоже растерялся.

— Вот, знакомьтесь… Это Марина… И это — тоже Марина… А это — господин Тихий… Проходите!

— Па, это что, твоя девушка?! — вдруг захохотала девушка в красной шапочке с помпонами. Глаза ее блестели и смотрели дерзко, с вызовом. Марина уже где-то видела эту девушку и эти глаза. И даже как будто слышала этот голос.

«Вам пакет», — сказала девушка, это было там, в Камышине. Она позвонила, Марина была дома одна, вышла, открыла калитку, впустила девушку. «Мне бы попить», — попросила она. Марина принесла стакан с водой. «Ну и как вы здесь живете?» — зачем-то спросила она. «А вы кто и что это за пакет?» — «Я никто, и звать меня никак. И что в пакете, я не знаю…» С этими словами девушка-посыльная развернулась и быстрым шагом покинула двор, скрылась за калиткой.

Ну, точно, это были эти самые глаза. Взгляд очень странный. Дерзкий и одновременно преисполненный боли.

— Вы кто? — спросила ее Марина.

— Марина! — ответила девушка-посыльная и широко улыбнулась. — Ну, что же вы стоите?! Проходите! Не смущайтесь! Папа у меня еще молодой… Я его хорошо понимаю. Саша, постой, я разуюсь…

Она оперлась на руку мужчины, который уже успел снять пальто и остался в джинсах и темном свитере.

Марина вдруг почувствовала себя неуютно, нехорошо. Вокруг были чужие люди. Эта девица была, судя по всему, дочерью Караваева (которая однажды, видать, под настроение, прокатилась в Камышин, чтобы увидеть свою сводную сестру). А ее, тоже дочь, только старшую, приняла за его девушку. У них семья. Они все счастливы. Зачем она сюда приехала? Кому и что хотела доказать? Как же все глупо…

— Вы извините… — Она вдруг метнулась к выходу, пальцы быстро нащупали замок. — Я ошиблась… дверью… улицей, городом, страной, планетой… Господи, да помогите же мне открыть дверь!!!

Она так и не поняла, кто помог ей уйти, кто открыл дверь. Она вылетела на лестничную площадку и понеслась вниз, по ступеням, просто летела, как подбитая птица. На улице, где прохожие прятались от ветра и дождя, ей стало и вовсе жарко, душно. Она задыхалась. Остановила первую попавшуюся машину и попросила отвезти ее на вокзал. Купила билет, до поезда оставалось три часа, которые она провела в ресторане. Горячий чай, еще один, еще… Она плакала и не могла понять, что с ней происходит и почему ей так горько и больно. Ну кто ей этот мужчина?! Она не должна испытывать к нему никаких чувств. Он ей, по сути, никто. Он не знал ее девочкой, не водил ее в детский садик или школу, не читал ей на ночь сказок, не стоял у ее постели, когда она болела ветрянкой…

Тогда почему же так тяжело на душе?

В голове звенело, как колокол: «Вот, знакомьтесь… Это Марина… И это — тоже Марина…»

28

В интернат поехали вчетвером: Марина, Тихий, Зоя и Вик. В машине молчали. За рулем бы Тихий, рядом с ним — Марина. На заднем сиденье — Вик и Зоя. Вик поглаживал колено Зои. Сердце его билось, колотилось, словно просило выпустить на свободу.

За последнюю неделю произошли некоторые изменения в жизни Марины. Во-первых, закончился ее «домашний арест» — Игорь Караваев, ее дядя, уехал по делам в Чехию, а племянницу перевез к Максиму Караваеву (и это при том, что друзья Марины посвятили его в «сомнительность» отцовства). Вероятно, такое доверие к Максиму было продиктовано особой симпатией к этому человеку.

Тихий, с которым у Марины завязался роман, тоже хотел, чтобы Марина переехала к нему, но тут сама Марина заявила, что не готова еще к тому, чтобы жить вместе. Что у нее в голове пока что полная неразбериха и что она боится поддаться чувствам. И это при том, что они встречались с Тихим каждый день и проводили вместе очень много времени.

Попытки восстановить ее память делались постоянно.

Зоя работала с ней, посвящая ей все свое время, предлагая не спеша рассматривать детские альбомы, где она могла бы увидеть всех своих детдомовских друзей, воспитателей. И странное дело, когда на фотографии возникали «декорации» интерната, Марина всегда говорила одно и то же: так творога хочется. И только позже, анализируя все услышанное от Марины, Зоя поняла, что имела в виду ее подруга. Там, рядом с интернатом, был небольшой базарчик, где местные жители продавали урожай со своих дач и куда привозили из деревень свежее молоко и творог. И вспомнила, как Марина подворовывала разложенный по пакетикам у какой-то деревенской женщины свежайший творог. Она ела творог тайно, прячась от посторонних глаз, жадно, прямо из пакетика, а потом еще говорила, что у нее от творога «потеют щеки». Позже, когда они повзрослели и тяга к творогу не прошла, они с Зоей решили, что Марине просто не хватает кальция.