Людмила Ситникова - Зеленые маньяки Страница 33

– Кто ж уезжает за границу и оставляет на столе продукты?

– На Машку не похоже.

Катка коснулась плеча толстушки.

– Лена, а вы уверены, что вчера вечером вам звонила Телегина?

– А кто ж еще? Конечно, уверена. Правда…

– Что?

– Странная она какая-то была.

– В смысле?

– Сказала, чтобы я приехала кормить рыб вместе с Венькой и Долькой.

– С кем?

– Вениамин – мой муж, а Долька – наша кавказская овчарка.

Копейкина нахмурилась.

– Меня прям передернуло, – продолжала Маховикова. – Она б еще попросила свекровь со свекром за компанию прихватить. Можно подумать, я сама немощная старуха, которая не в состоянии насыпать в аквариум корм. Ох, не могу. Подайте-ка мне казанок. Надо вымыть. И откройте, пожалуйста, окно.

Юркнув в туалет, Елена крикнула:

– Пусть только приедет, лягушка-путешественница, я ей устрою встречу с хлебом-солью. Мамочки, какая вонь! Хоть противогаз надевай.

– Здесь еще чашки.

– Какие чашки?

– В мойке.

– Чашки пускай сама моет, в конце концов, я ей в домработницы не нанималась.

Когда казанок засиял чистотой, Елена смахнула со лба русую челку.

– Вроде все. Теперь можно и уходить. Вы хотели поговорить, идемте.

Вернув ключи бабе Симе, Лена вызвала лифт.

На улице Катка предложила подвезти Маховикову до дома.

– Я в Химках живу, – напомнила Лена.

– Не беда. Я никуда не тороплюсь.

В салоне Копейкина задала главный вопрос:

– Лен, Мария хотела рассказать мне нечто важное о вашем бывшем одногруппнике. О Максиме Булгакове. Вам что-нибудь известно о нем?

– Машка? Рассказать о Максе? Да быть такого не может.

Увидев на лице Катарины замешательство, Елена, вдохнув полной грудью, выпалила:

– Ангел… ой, простите, в институте мы так звали Макса.

– Я в курсе.

– Так вот, Макс умер несколько лет назад.

– Как?

– Мне самой долгое время в это не верилось. Но я разговаривала с его матерью, от нее и узнала о смерти Булгакова. И все наши знали о его кончине. Машка в том числе. С какой стати она вдруг решила вести беседы о Максимке?

– Петров тоже был в курсе?

– Говорю же, знали все. – Лена напрягла память. – Семь лет, как Булгакова похоронили. – После окончания института я каждый год в начале лета обзванивала наших, приглашая их на встречу выпускников. Макс был только на первых двух встречах. Потом постоянно находил причины для отказа. То болел, то дела неотложные возникали. А семь лет назад я ему позвонила, а меня Зоя Федоровна огорошила. Сказала, что нет больше Макса.

– Отчего он умер?

– Не знаю. Зоя Федоровна не сказала. Она вообще разговаривала со мной через силу. Я потом к ним домой приезжала, но… – Маховикова повернула голову к окну. – Выяснить причину его смерти не удалось. Родители Булгакова вели себя неестественно и просили не задавать им вопросов. Потом я еще раз хотела к ним съездить, да все какие-то дела находились. Пятое, десятое… работа, муж, дети.

– А адрес Булгаковых у вас сохранился?

– Разумеется, – Лена с достоинством посмотрела на Катку. – Адреса всех одноклассников и одногруппников записаны в книжке. Держу, так сказать, руку на пульте. Мне до сих пор многие звонят, то им телефончик Витьки продиктовать, то адреском Любки поделиться. А Ольга Резвушкина вообще каждый год по нескольку раз одни и те же телефоны просит. Спрашивается, ну неужели сразу нельзя записать в записную книжку? Нет, упорно чиркают на клочках бумаги, потом клочки отправляют в помойку, а как приспичит, вспоминают про меня.

– Где территориально живут Булгаковы?

– Семь лет назад жили в Сабурове. Да, наверное, и сейчас там обитают. Вряд ли переехали. Квартирка у них была уж больно хорошая. Отличная трешка – просторная, светлая. Не в пример нашей коробке.

– Лен, мне нужен их адрес. Выручите?

– Всегда пожалуйста. Домой приедем, продиктую.

Зоя Федоровна встретила Катку по-матерински ласково. Катарине даже показалось, что низкорослая пенсионерка приняла ее совсем за другого человека.

– Меня зовут Катарина, – представилась Копейкина, ожидая услышать возглас удивления и виноватое «Извини, дочка, с возрастом зрение подводит».

Но удивления не последовало. Махнув рукой в сторону большой комнаты, Зоя пояснила:

– Алексея Витальевича радикулит скрутил. Второй день с постели не встает. Вы уж не обращайте на него внимания. Я сама вам все покажу.

В комнате на разобранном диване дремал седовласый мужчина.

– Заснул, – прошептала Зоя. – Да вы не стойте, идите сюда. Вот они, вазочки наши.

На придвинутом к окну столе стояли две вазы.

– Любуйтесь, – верещала Булгакова.

Алексей Витальевич открыл глаза.

– Зоя, кто пришел?

– Лешенька, это Катарина, за вазами.

Пенсионер привстал.

– Какая Катарина? – во взгляде главы семейства мелькнул испуг. – Не знаю я никакой Катарины. А ну отойди от ваз!

– Лешенька…

– Я тебе сто раз говорил, мне звонила Елизавета.

– Ой, – Зоя побледнела, – и правда.

– Не приближайся к вазам! – хрипел старик.

Катка подняла руки.

– Я вообще не двигаюсь.

– Ты кто?

– Катарина.

– Слышали уже. А где Елизавета?

– Не знаю, – честно ответила Катка.

– Я думала, вы собираетесь покупать вазы, – шептала Зоя Федоровна.

– Зойка, гони ее из квартиры. Ишь, чего надумала… а-а-а… спина окаянная.

– Лешенька, не шевелись.

– Гони, говорю, нахалку.

– Алексей Витальевич, позвольте, я все объясню. Произошло недоразумение. Мне не нужны ваши вазы, мне надо поговорить с вами о вашем сыне… о Максиме.

Булгаковы вздрогнули, словно по команде. Зоя Федоровна в мгновенье ока превратилась из милой старушки в суровую даму с гневным взглядом.

– У нас нет сына, – прочеканила она, присев на край дивана.

– Макс умер, – процедил Алексей.

– Когда?

– Давно.

– Но это неправда! – выпалила Катка. – У меня есть все основания полагать, что ваш сын жив.

– Вы плохо понимаете русскую речь? Вам же ясно сказали – Макс умер.

– От чего?

– Не ваше дело.

Ката не сдавалась:

– Могу я узнать, где именно он похоронен?

– Зоя, подай мне телефон. Я вызову милицию. Вопиющая наглость. Заявиться без приглашения в чужой дом и устроить хозяевам допрос с пристрастием. Вас посадят на пятнадцать суток! Вы пожалеете! Вам не сойдет это с рук!

– Неужели трудно ответить на вопрос?

– У нас нет сына, – шипела Булгакова. – Поняла, нет! Проваливай отсюда!

Засучив рукава, Зоя встала и приблизилась к Катке вплотную.

– Проваливай подобру-поздорову. Иначе я за себя не ручаюсь.

Отступая к входной двери, Копейкина с ужасом смотрела в налитые злобой глаза пенсионерки.

– Вы хотя бы можете…

– Нет! – взвизгнула та. – Не могу! Прочь! И не смей к нам заявляться! Я участковому пожалуюсь.

Вытолкав Кату на лестничную площадку, Зоя Федоровна с силой хлопнула дверью.

– Ну и манеры. Чего они так взвились? С ума сойти.

– Уходи! Нечего здесь вынюхивать! – слышалось из квартиры. – Макса нет в живых. Он умер! Умер! Давно!

Розалия Станиславовна позвонила в начале одиннадцатого.

– Ката, детка, ты дома?

– Я-то дома, а вот где вы?

– В московской квартире.

– Что вы там делаете?

– Пироги пеку. Шутка. Детка, ты должна срочно ко мне приехать. Срочно!

Погладив по загривку Парамаунта, Копейкина закивала:

– Хорошо, сейчас приеду.

– Да мне плевать на твою занятость! – орала свекровь. – Я требую, чтобы ты немедленно села в машину и примчалась на квартиру.

– Я же сказала, еду.

– Мерзавка! Мне нужен мой парик! Черный! «Каре»! Привези сейчас же!

– Розалия Станиславовна, вы в порядке?

– Привези мне парик, стерва! Парик, черт тебя дери! Черный! «Каре»!

Свекрища отсоединилась.

Борясь с жгучим желанием набрать «ноль три», Катарина вышла в коридор и на ватных ногах дотопала до спальни Розалии.

Неужели у нее окончательно помутился рассудок?

Под болванкой, на которой покоился черный парик, лежал внушительных размеров конверт. На нем красным фломастером было выведено:

«Катарине Копейкиной! Секретно! Вскрыть в случае опасности!»

Покрывшись липким потом, Ката распечатала конверт, выудив из него сложенный вдвое альбомный лист.

«Катарина, детка, – писала Розалия. – Если ты читаешь это письмо, значит, моей жизни угрожает серьезная опасность. Я знаю, кто убил Софию! Я сама расследовала это дело. Я гений! Самый лучший детектив всех времен и народов! Мне полагается вручить Нобелевскую премию! Но сейчас мне нужна твоя помощь. Помоги!!! Спаси!!!

P.S. После того как прочтешь письмо, – съешь его. Вместе с конвертом. Нельзя оставлять улики.

Любящая тебя Розалия. Дочь гламура. Генерал частного сыска».

Наталья суетилась у плиты, когда в кухню ворвалась встревоженная Катка.

– Катуш, ты чего?