Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино. Французский шпионский роман Страница 33

Первое. Я считаю, что лучше получить этого человека мертвым, чем оплакивать потерю хоть одного из наших.

Второе. Я удовлетворюсь доказательством, которое убедит меня. А за тобой оставлю право определить, покажется оно мне убедительным или нет. Если ты решишь, что положение у тебя безвыходное, я разрешаю тебе… нет, я тебе приказываю самому совершить расправу над ним, лишь бы не подвергать никого из наших людей опасности выше того предела, который я считаю допустимым для вас. Тогда убей его.

Итак, до свидания — через десять дней.

Ардан, попрощавшись, уже собирался выйти, когда полковник окликнул его:

— И помни, что с твоей стороны было бы в высшей степени неразумно тратить все силы на то, чтобы арестовать второразрядного шпиона, тогда как через десять дней ты понадобишься мне для одного дела как раз твоего масштаба. Убей его.

Ардан улыбнулся, не подав виду, что это его взволновало:

— Боже мой, господин полковник, да все будет в порядке. Пойдет как по маслу. Не беспокойтесь.

— А я и не беспокоюсь, дурачок! Все вы одинаковы! Убирайся-ка лучше! И завтра же отошли назад Женевьеву.

Глава III

Ночь, не похожая на другие

Поезд из Меца заявил о себе грозным пронзительным свистком. Женевьева Левель в сопровождении капитана Ардана, нагруженного чемоданами, прошла на залитый солнцем пустынный перрон маленькой станции. Молодая женщина молчала и уже в десятый раз подряд открыла и закрыла свою сумочку.

Вы не потеряли билет? Ваша шляпная картонка получила подлый удар в бок. Вы будете в Париже к ужину. Эти цветочные бордюры вокруг станционных помещений несколько оживляют вокзальный пейзаж,— сказал Ардан.

— Вы мне все это уже говорили, но я вас не упрекаю. Впрочем, вы достигли цели. Поскольку нам остается всего несколько минут, мне уже некогда будет расчувствоваться.

Ардан с удивлением заметил, что она готова расплакаться -впервые с тех пор, как они были знакомы.

— Почему вы так нервничаете? Я вас решительно не узнаю.

— Мне не нравится, что я бегу от вас, как крыса…

— Нет, как мышка, дружочек, маленькая белая мышка…

— Молчите, глупец. Как крыса, которая бежит с тонущего корабля.

Ардан на миг стал таким же серьезным, что и она.

Нет нужды говорить вам, что это теперь уже не женское дело. Я уверяю вас, что присутствие вообще кого бы то ни было возле меня теперь невозможно. Правила игры требуют, чтобы я был один, совсем один. Я столь же решительно удалил бы и мужчину. И дело тут вовсе не в риске…

— Который велик?

— Мерси, достаточно.

— Ах, не паясничайте, я вас умоляю.

— Простите, Женевьева, я не хотел… Но не будем драматизировать…

Поезд остановился, и перрон ожил. Начальник станции сам погрузил багаж молодой женщины. Ардан обнял ее и просто поцеловал в обе щеки. Он почувствовал, что она задрожала от волнения, и услышал, как она едва слышно прошептала ему на ухо:

— Будьте осторожны, да хранит вас Бог.

На секунду он забыл про все условности, и на лице его выразилось все, что таилось в душе, оно исказилось гримасой, на этот раз не показавшейся Женевьеве насмешливой. Но он тотчас справился с собой.

— Вы же знаете, предчувствия меня никогда не обманывают. Ставлю десять против одного. Я всегда выигрываю пари.— И уже в окно купе, которое открыла девушка, он сказал:

— Передайте дядюшке, что я приеду прервать ваш флирт (я заранее извиняюсь) даже раньше, чем через десять дней и…

Свисток начальника станции не дал ему договорить. Состав тронулся.

Станционный шум и гам вдруг заглушил страшный скрежет тормозов, которые явно были не в состоянии остановить сногсшибательную спортивную машину с открытым верхом, летевшую на полной скорости; продолжая скользить на своих четырех застопоренных колесах, она уперлась в опущенный шлагбаум, который погнулся, заскрипел, но выдержал. Трое лейтенантов Ардана одним махом выскочили из машины Капеля и одинаковым жестом обнажили головы перед мадам Ардан, которая взволнованно и испуганно смотрела на все это из вагона.

Капель в отчаянии воздел к небу руки: в одной он держал кепи, которым размахивал, в другой — целый куст алых роз. Немного поколебавшись, он кинул кепи в кювет, перепрыгнул через шлагбаум и побежал вдоль железнодорожного пути, догоняя набиравший скорость поезд. Все увидели, как его гибкая фигура в стремительном рывке на мгновение воспарила в воздухе, как бы устремляясь вслед за поездом, и он на лету кинул букет, который молодая женщина подхватила вытянутыми вперед из окна руками. Потом маленькая ручка в перчатке снова появилась в окне и стала прощально махать до тех пор, пока вагон не скрылся на крутом повороте.

Трое молодых людей хохотали, как сумасшедшие. И развеселились еще больше, когда увидели лишившегося дара речи начальника станции, испуганно вытиравшего пот со лба. Ардан, заложив руки за спину и озабоченно склонив голову, задумчиво наблюдал эту сцену. Он слишком увлекся игрой, слишком глубоко вошел в свою роль. Странно, но он переживал расставание так сильно, как если бы действительно разлучился с женой накануне опасного испытания. На какой-то миг у него стало тепло на сердце от этого трогательного проявления чувств его подчиненных, в котором было столько дружбы и симпатии. Тут он стряхнул с себя свои переживания. Женщина и друзья? Ну и ну! Уж не стал ли он сентиментальным, как мушкетер Александра Дюма? Какой позор, что за слабость! Она всегда будет для него только надежным и замечательным товарищем по профессии. А среди троих его лейтенантов один, по крайней мере, беспощадный враг, и как раз в эту минуту он начинает разыгрывать с ним партию, в которой для него, офицера разведки, речь идет о защите высших интересов, для другого — о чести или бесчестье и о жизни или смерти — для обоих.

Ардан усмехнулся. Он полностью овладел собой.

«В конце концов, до вечера может быть установлено перемирие»,— подумал он.

За свою полную приключений жизнь он научился хорошо ценить передышку и наслаждаться ею. Он вновь надел на себя маску беззаботной веселости.

— Капель, право, трудно даже сказать, кого в вас больше — акробата или рыцаря. Вылитый Дуглас Фербенкс из «Знака Зорро» или герой трюковых сцен прошлого. Вам надо будет время от времени давать нам небольшие представления. А пока я приглашаю вас к себе сегодня вечером поужинать. Но предупреждаю: прислуга отправлена в отпуск, и нам придется стряпать самим. Будет слоеный пирог, Капель.

Ужин был очень веселым, но откровенно невкусным, хотя ни один из них не захотел в этом сознаться. Они еще долго толковали о его достоинствах, наслаждаясь на террасе вечерней прохладой, и даже готовы были сойтись на том, что женщина в доме вовсе не нужна, когда внезапно Легэн перевел разговор на другую тему.

— Господин капитан, мне не хотелось бы показаться нескромным,— сказал он, — но не связан ли срочный отъезд мадам Ардан с теперешней ситуацией, с этими слухами о войне?

Все сразу стали серьезными.

— Да-а,— ответил Ардан,— нельзя сказать, что я совершенно не думал об этом, принимая такое решение, хотя сам себе в этом не признавался. В самом деле, жена должна была уехать на каникулы только после Дня 14 июля[27]. Это я уговорил ее принять неожиданное приглашение от друзей, которое, к счастью, не запоздало, а то было бы уже поздно, так поздно, что при иных обстоятельствах, вероятно…

— Вы полагаете все же, господин капитан, что мы здесь даже не успеем заметить, как надвинется оггасность? — спросил Кунц.

— Кто знает, старина. Самолеты. Быстроходные танки. Мое убеждение таково, что военные действия начнутся без объявления войны. А женщины — это всегда обременительно перед заварушкой: из-за них лишаешься свободы духа. Как бы там ни было, несколько дней назад я решил не подвергать себя никакому риску, впрочем, не слишком задумываясь — какому именно.

— Да,— сказал Капель,— гражданское население в ближайшее время испытает этот риск на себе, быть может, даже больше, чем мы. Только бы они продержались, как говорил старый солдат, изображенный Форэном[28].

— «Ах, довольно!», сказала бы мадам Ардан,— воскликнул Кунц.— Через несколько дней мы, возможно, будем находиться на глубине тысячи футов под землей, приговоренные не видеть дневного света Бог знает сколько времени, лишенные самого лучшего, что есть в мире,— ничегонеделания на лоне природы. Вы только взгляните на этот солнечный закат над лесом, на эту изумрудную зелень, которая оттеняется багрянцем пожара.

— Черт возьми,— удивился Ардан.— Я и не предполагал в вас буколических наклонностей.

— Буколических? Да, они у меня есть,— подтвердил со смехом Кунц.— Tytyre tu patul recubans sub tegmine fagi.