Оксана Обухова - Садовник для дьявола Страница 33

В тот день Геннадий ждал каких-то слов. Хотя бы относительно дележа имущества, возможно, даже приготовил отповедь-напоминание: «У нас, голубушка, есть брачный договор.»

Елена промолчала. Сидела оледеневшим каменным истуканом, в висках пульсировала шоковая мысль: «Я все теряю, все напрасно, я – недооценила». Не просчитала, не внесла в формулу геометрически прогрессирующую страсть мужа к любовнице. Самонадеянно слепила простейшее арифметическое уравнение, а надо было вспомнить физику: подкидывая в топку дровишки, не забывайте о повышении температуры и давлении пара. Накал страстей взорвал Геннадия изнутри. Разметал в клочья, почти уничтожил рассудок. Любовница отдалялась, и он нашел единственно возможный способ как-то ее удержать.

Жестко. И все Елена подготовила своими руками.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала немедленно.

Голос мужа доносился как сквозь слой ваты, и ноток сочувствия в нем не проскальзывало. Геннадий выносил приговор с безжалостной монотонностью прокурора.

Сказал:

– Но не затягивай все слишком, – и вышел вон.

Елена смотрела в спину мужа и думала о том, что теперь ей недостаточно его унижения, она хочет его смерти. Немедленно. И по возможности, в ответ, жестоко.

Жестоко, жестоко, жестоко! От страшных мыслей ее тошнило и корежило, суставы выворачивались и ныли, кулаки сжимались в жутком желании схватить кухонный нож, тесак, сковородку, разбить ею голову неверного урода или хотя бы грохнуть стакан об стену – и будь что будет. Нельзя прощать.

«А может, убить Катарину? – пришла осторожная, рассудочная мысль. – Насыпать гадине какой-нибудь отравы в кофе. Пусть сдохнет от поноса!»

Елена медленно встала, свернула рулоном договор купли-продажи квартиры, засунула его под мышку. Нет, она убьет его. Не знает как, не важно где, но жить он не останется.

В ее мыслях не было жгучей фразы Карандышева из «Бесприданницы» Островского: «Так не доставайся же ты никому!» По сути дела, терять было жалко не Геночку, не обручальное кольцо на пальце и статус замужней дамы, было жаль расстаться с этой жизнью. С домом и садом, с неспешными домашними хлопотами без волнения о куске хлеба на черный день.

«Не уступлю! Тюрьма ничем не хуже жизни за забором с той стороны!»

Елена сходила в свою – боже, надолго ли?! – спальню, спрятала документы под стопкой постельного белья, спустилась на первый этаж и возле лестницы столкнулась с Серафимой.

Вид у девчонки был донельзя довольный и таинственный. Она вообще в последние дни вела себя примерно, желала мачехе спокойной ночи и доброго утра, предпочитая не портить счастливый влюбленный настрой мелкими домашними распрями.

Серафима улыбнулась Леночке загадочно и туманно, смущенно и быстро забросила за спину какие-то магазинные пакеты и юркнула по коридору к своей комнате.

Наверное, впервые за восемь лет добрая, добрая Леночка не крикнула падчерице вслед: «Серафима, кушать будешь?!» Жизнь рушилась, и притворяться благодушной не было причины. Все скоро и так – прахом, прахом.

Серафима снова появилась в коридоре, выбежала на улицу: Елена посмотрела в окно: под мелким, накрапывающим дождиком по лужайкам бродил садовник. На ковре в коридоре валялся белый бумажный прямоугольник. По-хозяйски, на автомате, Елена подобрала его с пола, машинально глянула – чек из дорогого бутика, торгующего дамскими приятностями. Он, вероятно, вывалился из пакета, когда девчонка суматошно закидывала его за спину.

Елена наморщила лоб, попыталась сосредоточиться – мысли постоянно убегали по одному-единственному направлению: «Убить, убить, прикончить негодяя!» Нешуточная сумма на чеке говорила о том, что очень скоро Серафима перестанет крутить роман платонически и переведет его в активную фазу.

Елена сходила в спальню падчерицы, сунула нос в пакеты: дорогое белоснежное (!) белье, чулочки с подвязками и даже блондинистый парик. Девчонка затарилась на славу. И если бы не недавний разговор с Геннадием, сегодня можно было бы отлично повеселиться (навряд ли девушка, накупившая столько дорогого белья, удержится и будет ждать до завтра). Намекнуть бы Катьке, что соперница форсирует события, подпоить ее немного, вытащить к сторожке.

Так. Мысль. А почему вытаскивать к сторожке надо Катарину? Ну подерутся девочки, ну волосы друг другу повыдергивают. Елене-то от этого какая выгода?

Вытаскивать к сторожке надо Геннадия.

Серафима – к ворожее ходить не надо! – отправится на свиданку сегодня ночью. Не утерпит… Геннадий.

Геннадий сегодня умрет.

Раздумывать и ждать нельзя. Вряд ли муж рассказал любовнице, что уже купил квартиру и готов к разводу, – не те у них нынче отношения, Катька на нервах пребывает, может и скандал устроить, сорвать на Гене злобушку, – но вскоре он поставит всех в известность. Вероятно, в ближайшее время. Так что поторопиться стоит.

Представляя в ярости, как и чем она может – хочет! – убить мужа, Елена воображала несколько вариантов, наиболее подходящих для опытного медработника: насыпать в чай какой-нибудь отравы, одним движением перерезать горло скальпелем, завалявшимся в аптечке с давних времен. (Уж как-никак, а сонную артерию медичка завсегда найдет!) Кухонно-бытовые разборки с привлечением сковороды, по зрелом размышлении, отвергались абсолютно за их бетонной пошлостью.

Елена накинула дождевик, быстро выскочила на улицу и добежала до сторожки, благо Денис и Серафима любезничали под яблонями на другом конце участка. Нашла на верстаке сумку-патронташ с садовыми ножами. Выбрала небольшой и искривленный, отменно острый нож и несколько минут, уже на крыльце сторожки, раздумывала, куда его припрятать до поры до времени.

Так: Геннадий сразу не пойдет в комнату садовника. Воспитание не позволит ломиться ночью в чужую спальню без достаточного повода. Вначале он проверит.

То есть пойдет к окну. Шторы в этом домике короткие, окно выходит на глухой забор и заросли крыжовника. Немного наклонится к шелке между занавеской и подоконником. Ей надо встать чуть сзади и правее.

Елена провела подушечкой большого пальца по лезвийно острой заточке ножа и представила, с какой легкостью этот сучкорез вопьется в горло, перережет артерию. Кровь брызнет фонтаном.

Надо подобрать немаркую одежду.

Готовая ко всему убийца положила нож за бочку для набора дождевой воды, закуталась плотнее в плащ – то ли свежий ветерок, то ли нервы пробирали до озноба – и отправилась в свой – надолго ли? – уютный дом. Сварила крепчайший кофе и села перед включенным телевизором – не видя и не слыша – рассуждать: сумеет ли она так просто, как воображалось, перерезать горло человеку? Провести острым лезвием по живой плоти, выпустить кровь. Хватит ли отваги?!

Сегодня – хватит. Завтра – неизвестно. Сегодня ее кровь кипит, взбаламученная ненавистью, завтра градус может понизиться до температуры нерешительности.

Ждать нельзя.

И Серафима очень вовремя приехала с покупками. Ведь непонятно, как воспримет Денис ее появление у своей сторожки в дезабилье. Парнишка он порядочный, может и прогнать.

Но все-таки не сразу. Какое-то время, есть надежда, будет забавляться моралите. Сразу же за порог девчушку в пеньюаре не выкинет. Сначала мозги ей прочистит.

Ежевечернее летнее чаепитие под яблонями едва совсем не отменили из-за дождя. Но Елена намариновала мяса для шашлыка, шепнула мужу: «Прощальный ужин, ты не возражаешь?» – и пригласила всех к себе.

Не стоит говорить, каких трудов ей стоили усилия изображать беспечность. Как удавалось контролировать тембр голоса, тремор пальцев, порхать от кухни до стола.

Но результат усилий требовал. В аптечке Веры Анатольевны всегда хранился клофелин: любимое лекарство гипертоника. (Свекровь совершенно искренне не понимала, почему такое великолепное средство вдруг предали анафеме?! Оно отлично понижало давление, давало легкий сон; того же мнения, что характерно, придерживались и многие знакомые врачи Елены.) В последнюю порцию ромашкового чая для Веры Анатольевны, Катарины и Павла хозяйка «праздника» добавила умело выверенную дозу «лекарства». Сегодня ей бессонные свидетели никак не кстати. Жаль только Павел свою чашку чуть пригубил.

Опасаясь оставлять мужа наедине с Катариной, боясь, что тот расскажет ей о квартире и решенном разводе, пошла провожать гостей до их домов. Расцеловалась с Верой Анатольевной – «Ах, Леночка, твои шашлыки, как всегда, на уровне!» – прошлась до крыльца Катарины.

И как только та скрылась в недрах дома, быстро вошла в прихожую и цапнула с обувной полки первые попавшиеся комнатные туфельки.

Почему комнатные?

Да потому, что разгневанная женщина не будет переодевать тапки, меняя их на резиновые сапоги! Она побежит на разборки как есть – в ночной рубашке и домашних тапках!