Армадэль, или Проклятие имени - Уилки Коллинз Страница 33

– От имени ее сына я благодарю вас, – сказал он с жаром.

Мидуинтер ничего не ответил, а положил на стол перед Броком раскрытое письмо своего отца.

– Я, думаю, сказал все, что предписывал мне долг, – начал он, – прежде чем мы начнем делать соображения относительно этого письма. То, что могло показаться вам странным в моем поведении с вами и с мистером Армадэлем, теперь может объясниться само собой. Вы легко можете сообразить, какое любопытство и удивление почувствовал я, не зная тогда правды, когда звук имени мистера Армадэля изумил меня, как отголосок моего собственного имени. Вы легко поймете теперь, что я не решался сказать ему, что я его соименник, потому только, что боялся уронить себя, – в вашем мнении, если не в его, – признавшись, что я явился к вам под чужим именем. После того, что вы теперь слышали о моей бродяжнической жизни и о том низком обществе, в котором мне приходилось жить, вы не станете удивляться, почему я сохранял о себе такое упорное молчание в то время, когда я не чувствовал ответственности, которую признание моего отца наложило на меня. Мы можем вернуться к этим личным объяснениям в другое время, если вам угодно. Они не должны отвлекать нас от важнейших интересов, которые мы должны решить, прежде чем вы уедете отсюда. Теперь мы можем приступить…

Голос его ослабел, и он вдруг повернулся к окну, чтобы скрыть свое лицо от ректора.

– Мы теперь можем перейти, – повторил он, и рука его заметно дрожала, когда он держал листок, – к убийству на корабле, производившем торговлю строевым лесом, и к предостережению, данному мне из могилы моим отцом.

Тихо, как бы боясь разбудить Аллана, спавшего в смежной комнате, прочел он ужасные слова, написанные шотландцем в Вильдбаде по мере того, как они выходили из уст его отца:

– «Избегай вдовы человека, которого я убил, если эта вдова еще жива; избегай девушки, злодейская рука которой устранила препятствия к этому браку, если эта девушка находится еще у нее в услужении; а более всего избегай человека, который носит одно имя с тобою. Ослушайся лучшего твоего благодетеля, если его влияние захочет сблизить тебя с ним. Брось женщину, которая любит тебя, если эта женщина будет служить связью между ним и тобою; скрывайся от него под чужим именем, поставь горы и моря между вами. Будь неблагодарен, будь мстителен, будь всем, что наиболее противно твоему кроткому характеру, чем жить под одной кровлей и дышать одним воздухом с этим человеком. Не допускай, чтобы оба Армадэля встретились на этом свете никогда, никогда! Никогда!»

Прочтя эти фразы, он оттолкнул от себя рукопись, не поднимая глаз. Скрытность, которую он несколько минут уже успел преодолеть, опять овладела им, опять глаза его блуждали по сторонам, опять голос его понизился. Посторонний, слышавший его историю и видевший его теперь, сказал бы: «Взгляд у него нечестный, обращение у него дурное. Он во всех отношениях достойный сын своего отца».

– Я должен задать вам еще вопрос, – заговорил Брок, в первый раз прервав молчание со своей стороны. – Зачем вы прочли это место в письме вашего отца?

– Для того чтобы принудить себя сказать вам правду, – было ответом. – Вы должны знать, как много во мне отцовского, прежде чем вы допустите меня остаться другом мистера Армадэля. Я получил это письмо вчера утром. Какое-то предчувствие волновало меня, и я пошел к берегу моря, прежде чем распечатать письмо. Вы верите, что умершие могут возвращаться в мир, в котором они некогда жили? Я верю, что отец мой возвратился в этом ярком утреннем свете, сквозь блеск солнечных лучей и шум волн радостного моря и наблюдал, как я читал. Когда я дошел до слов, сейчас выслушанных вами, и когда я узнал, что именно то обстоятельство, которого он опасался перед смертью, действительно случилось, я почувствовал, как ужас, овладевший им в его последние минуты, овладевал мной. Я боролся с самим собой, как он желал этого. Я старался быть всем, что было наиболее противно моему кроткому характеру. Я старался думать безжалостно о том, чтобы поставить горы и моря между мной и человеком, который носит мое имя. Прошло несколько часов, прежде чем я мог принудить себя возвратиться и подвергнуться риску встретить Аллана Армадэля в этом доме. Когда он встретил меня вечером на лестнице, мне кажется, я взглянул ему в лицо, как мой отец глядел на его отца, когда дверь каюты затворилась между ними. Выводите какие вам угодно заключения, сэр. Скажите, если вы хотите, что отец мой оставил мне в наследство, между прочим, свою языческую веру в судьбу, я не стану этого оспаривать, я не стану опровергать, что весь вчерашний день я придерживался его суеверия. Настала ночь, а я еще не мог найти путь к более спокойным и светлым мыслям. Но наконец мне это удалось. Вы можете сказать в мою пользу то, что я наконец освободился от влияния этого ужасного письма. Знаете, что помогло мне?

– Ваш рассудок одержал верх?

– Я не могу рассуждать о том, что я чувствую.

– Вы успокоили вашу душу молитвой?

– Я не был в состоянии молиться.

– Однако что-нибудь привело же вас к лучшим чувствам и к настоящему взгляду на предмет?

– Привело.

– Что?

– Моя любовь к Аллану Армадэлю.

Он бросил нерешительный, почти робкий взгляд на Брока, когда произнес эти слова, и вдруг, встав из-за стола, возвратился к окну.

– Разве я не имею права говорить о нем таким образом? – спросил он, скрывая свое лицо от ректора. – Разве я не знаю его довольно давно? Разве я не довольно уже сделал для него? Вспомните мою опытность разбираться в людях вообще, когда я в первый раз увидел его руку, протянутую мне, когда я в первый раз услышал его голос, говоривший со мной в той комнате, где лежал больной. В моем детстве я только и слышал, что чужая рука грозила мне или била меня. Его рука поправляла мое изголовье, трепала меня по плечу, подавала мне пищу и питье. Когда возмужал, я слышал голоса других людей, произносящие только насмешки, проклятия, шептавшиеся с гнусным недоверием. Его голос сказал мне: «Развеселитесь, Мидуинтер, мы скоро вас