Евгения Михайлова - Бегущая по огням Страница 34

– А с какой стати я должна отвечать? И почему искала на моей страничке? Откуда ты меня знаешь?

– Алла сказала, что вы любите мужчин. Давайте остановимся на таком объяснении. Другого пока не будет. Пожалуйста, быстрее. Мне самой уже кажется, что между ними что-то может произойти. Алла – не железная, а Михаил очень сексапильный.

– Я случайно с ним встретилась, с этим Филиппом. Познакомилась на вечеринке… Вот прям на той, что на фотке. Понравился. И все. Больше я его не видела.

– Вы горячо что-то обсуждаете, похоже на деловой разговор.

– Ну, дело, да. Точно не помню, что он мне предложил. Иногда хочется подработать, чтоб от мужа не зависеть.

– Как найти этого Филиппа?

– Не знаю.

– Но у вас должен быть его телефон. Раз было общее дело. Ох, ты, боже мой… Какой он все-таки несдержанный, ваш Михаил. Мне кажется, он поедет с нами. Алла сегодня очень хорошо выглядит.

– Я не могу тебе дать его телефон, – угрюмо сказала Мария Николаевна. – Позвоню ему, спрошу. Если согласится – дам. Звони мне завтра. А сейчас валите отсюда к чертовой матери, пока я этой шлюшке патлы не выдергала.

– Моя мама – врач, – предостерегла ее Настя. – Она считает, что ничто так не отвращает мужчину от женщины, как грубость. Аллочка, нам пора! Мы с Марией Николаевной договорились.

Алла резко сняла томную, развратную улыбку со своего лица и скинула руку Михаила со своей груди. Встала, что-то тихо ему шепнув. Насте показалось, что это было: «А пошел ты…» Они быстро направились к выходу, а когда подошли к воротам, услышали громкую ругань в беседке. К машине они бежали по поселку.

– Фу-у-у! – выдохнула Алла, включив мотор. – Он был готов на протяжении всей вашей беседы. И я уже чуть было не сдалась, вспомнив, что зануде легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь. Ну, и этой твари хотелось насолить.

– Это так по-женски, по-доброму, – кивнула Настя. – Ты здорово все провернула. Извини, мне нужно срочно позвонить Сергею… Сережа, мы были у нее, еще даже не выехали из поселка. Она пока с любовником ругается. Она будет звонить этому типу, его зовут Филипп, спрашивать, могу ли я с ним связаться. У них состоялся какой-то деловой разговор на той вечеринке. Бизнес. Вроде он ей предложил подработать, ей не хочется во всем от мужа зависеть.

– Ну, ты даешь! Сейчас выйду на оператора связи по ее номеру. Мы с Костей нашли там сочувствующего нам человека. В двух словах: вам не угрожали? Ничего плохого не было?

– Было только хорошее, – ответила со смехом Настя. – Алла чуть не осчастливила ее безумного любовника, отчаявшись объяснить ему, что она его не хочет.

– Елки… Ну, и дела у нас пошли. Земцов с Масленниковым будут локти кусать от зависти. Им никогда и никто не предлагал отдаться. Да и мне вот так, с ходу, пожалуй, тоже не везло. Но вы оттуда валите быстрее, пожалуйста. У таких страстно влюбленных до ненависти – один шаг…

Часть третья

«Громкий предсмертный крик бедной жертвы не спасает ее от когтей хищника, который спускается тотчас же на землю и начинает терзать свою добычу».

Глава 1

Оля лежала в темноте на пружинном, жестком и холодном матрасе, покрытом клеенкой, и беззвучно звала: «Алла, Аллочка, найди меня». Оля отказалась сегодня есть прокисший рыбный суп. Ее тошнило от одного его запаха. И ЭТА – Оля про себя называла свою надзирательницу только так – сдернула ее со стула, плеснула вонючей жижей из тарелки в лицо. Потом потащила ее в ванную, заставила умыться. Потом трясла Олю, била о стену, несколько раз больно ударила коленом в живот. Оля уже поняла: ЭТА боится, что на ней могут остаться синяки. Дальше, как обычно, – основное наказание. ЭТА тащит Олю в крошечную холодную комнату, наверное, кладовку, только без вещей. С одной металлической кроватью. Срывает с нее платье, оставляет в трусиках и маечке и бросает на спину. С двух сторон кровати прикреплены толстые веревки, которыми и привязывают Олю так, что она шевельнуться не может. Оля дрожит от холода, у нее немеет спина, сводит ноги. Но она не плачет. Все ужасно, что слез нет. Она старается думать о чем угодно, кроме одного. Она страшно боится, что ей захочется в туалет. Но именно об этом она и начинает думать. И ей сразу хочется писать. «Господи, – просит Оля. – Сделай так, чтобы я уснула». В противном случае ей предстоит промучиться много тяжелых часов. Оля была очень стеснительной и чистоплотной. Терпеть научилась совсем маленькой. Иногда на прогулке далеко от дома мама замечала, что ребенок жмется, переминается с ноги на ногу, и предлагала ей пойти за кустик, как делали другие дети. Оля никогда не соглашалась. Однажды мама, чтобы это преодолеть, рассказала ей жуткую придуманную историю, как одна девочка долго терпела, у нее разорвался мочевой пузырь, и она умерла. Оля плакала от жалости к девочке, но это ничего для нее не изменило. Однажды здесь во время такой же экзекуции она не смогла сдержаться. ЭТА, как будто увидела сквозь стены, пришла, включила свет, увидела лужу на клеенке и оскалила в улыбке свои гнилые зубы. Она отвязала девочку, поставила на колени перед кроватью и долго вытирала лужу ее лицом… Только не это! «Господи, пусть у меня лучше все разорвется, – просила Оля. – Я больше не могу. Не могу все это терпеть».

Но она дотерпела до утра, только губы стали совсем синими, под глазами – черные тени. Дверь открылась, вошла ЭТА, повела ее в туалет. Потом в ванной долго мыла ей лицо горячей водой, заставила тщательно чистить зубы. Оля знала: так она поступает, когда приходит ТОТ, что ее сюда привез. При нем она почему-то должна выглядеть хорошо. Сейчас Олю будут кормить не кашей из большой кастрюли, которая стоит неделями, а нормальным завтраком. Яичница, белый мягкий хлеб, какао с молоком. Оля, очень вежливая девочка, которая всегда маме, Алле и бабушке говорила «спасибо» после еды, никогда не благодарила ЭТУ. Та иногда орала, трясла ее, часто поднимала крупную руку, чтобы дать Оле пощечину, но всегда боялась бить. Синяки долго не проходили на Олиной нежной коже. И сегодня Оля съела яичницу с белым хлебом, стараясь не показывать, как она истосковалась по нормальной еде, выпив медленно, как жидкое счастье, какао с молоком, встала из-за стола и посмотрела прямо в одутловатое лицо ЭТОЙ бесстрашными синими глазами. Оля утратила счет дням в этом заключении. У нее путались мысли, она ничего не понимала, у нее все время болело в груди, наверное, сердце. Но она точно определила, как называется то, чему она здесь научилась. Это ненависть. Она очень любила читать, часто встречала это слово в книжках, но оно ей ни о чем не говорило. Она не знала, как это бывает. Теперь знает.

ЭТА бросила ей чистое платье. Когда Оля переоделась, она ее повела в свою часть дома. Там было красиво и богато. В одной комнате, где на окнах всегда были опущены жалюзи и горело множество бра и светильников днем, сидел в желтом кожаном кресле ТОТ. Его лицо с кожей, похожей на грубую резину в пупырышках, никогда не менялось. Он не улыбался, не морщился, не хмурился, глаза были похожи на вставные, стеклянные – так казалось Оле. Он мало говорил, мало двигался. Она иногда думала: а вдруг это робот?

– Лена, – сказал он ЭТОЙ, осмотрев внимательно Олю. – Почему она такая худая? Ты ее кормишь? Я даю тебе много денег. Во всяком случае, достаточно, чтобы прокормить и нормально содержать одну девчонку. И у тебя остается на твой фитнес, который тебе ни черта не помогает, на ботокс, который сделал тебя окончательно похожей на чучело из секс-шопа. Я заглянул в твою кладовку. Ты же жрешь, как не в себя. Тебе жалко что-то дать девочке?

– У нее плохой аппетит, – хмуро сказала ЭТА. – Филипп, зачем ты говоришь мне гадости в присутствии ребенка? Она и так совершенно невыносима. Наглеет с каждым днем.

– Ее манеры – не твое собачье дело, – ровно ответил ЭТОТ. – Она должна быть здорова. Если что, больной станешь ты, неужели не ясно? Сколько раз мы это проходили. Ладно. Вон в той коробке платье. У тебя есть время откормить девочку, пока оно не будет нормально на ней сидеть. Потом приедет стилист, приведет в порядок ее волосы, ногти. Потом – фотосессия. Слушай, а что у тебя с волосами? Что это за пакля висит со всех сторон? Нарастила, что ли? Ты уже не знаешь, куда потратить мои деньги. И все тебе не впрок. Что за баба такая…

Он встал и вышел на негнущихся ногах. ЭТА побежала за ним. Оля подошла к коробке и открыла ее. Там лежало что-то белое, воздушное, с атласными бледно-розовыми лентами. Оля достала сверток и развернула. «Это платье принцессы», – грустно подумала она. А на дне коробки лежала корона из золотой фольги, наклеенной на пластиковый ободок. На маскарад они ее, что ли, поведут?

– Ты что хватаешь? – раздался за спиной грубый окрик.

– Это платье для меня, – ответила Оля. – Разве вы не слышали? Оно мне подойдет. А вам – не впрок!

Ей было все равно, что сделает с ней ЭТА за такие слова. Не убьет. Ей же сказали: Оля должна надеть это платье. И ее будут фотографировать.