Анна Данилова - Delete Страница 34

– Он понимает, что совершил три убийства, – продолжала увлеченно Рита, – что если его вычислят, то какая разница, где обнаружат трупы – все равно он бы признался… Ведь все убийства связаны… Поэтому Леня и посчитал нужным рискнуть и отвезти трупы Лели и Аркадия в лес…

– А кто же убил Катю, по-твоему?

– Думаю, теперь, когда я тебе все рассказала, ты и сам догадаешься, кто ее убил и за что…

– Хорошо. Думаю, у меня получится. Значит, так… Убив Валентина, твой приятель Леонид Масленников возвращается домой. Свое черное дело он сделал. Вроде бы успокоился, но не знал, однако, что для него все еще только начинается… Теперь остается ждать, что будет дальше, как станут развиваться события. Он понимает, что Катя где-то в городе, но по-прежнему делает вид, что он этого не знает. Не звонит ей, не тревожит, не звонит и Игорю, который, вероятно, давно уже в Крыму, никому не задает никаких вопросов: для Леонида Катя – в Крыму. Он сидит дома и ждет, что же будет дальше. Понимая, что его дочь связывали с убитыми определенные отношения, он ждет, что она рано или поздно станет их искать. Ведь это ради них она обманула его, бросила Игоря и осталась в городе. Ради ресторанов, вечеринок, оргий, наконец… Ради жизни, в которой ее ждали сплошные, но довольно-таки сомнительные удовольствия. Мысли его, как пробор, разделились на два плана: Катя – и последствия совершенных им преступлений. Он думал, что Катя – главное в его жизни, но оказалось, что страх потерять свободу и оказаться в тюрьме, среди настоящих убийц (себя-то он преступником не считал) – вот что стало теперь занимать все его мысли и чувства. К тому же он ждал, что вот-вот послышится звон ключей, и Катя вернется домой, бросится к отцу на шею, как она делала это сознательно почти всю свою молодую жизнь, и станет играть роль брошенной, покинутой Игорем жертвы. Придумает легенду о том, как они поссорились с Игорем в Крыму, и, глядя на отца своими красивыми глазами, будет ему лгать, лгать…

Глава 25

– …Я дождался ее. И, только услышав ее шаги в прихожей, вдруг понял, что не готов говорить с ней о том, что произошло… Что не могу упрекать ее за то, что она солгала мне. И еще… Самое неприятное, что я испытал: я вдруг понял, что сам виноват в том, что Катя все свое время проводила в обществе этих мерзких, грязных людей… Значит, я плохо ее воспитал. Возможно, недостаточно уделял ей времени. Но я воспитывал ее один, мне было сложно… Если бы я хотя бы женился вовремя во второй раз, у Кати появилась бы мачеха, которая могла бы отчасти заменить мать… Словом, я почувствовал себя виноватым кругом и во всем… А Катя… Она вошла, бросилась мне на шею и расплакалась, сказала, что они с Игорем поссорились, что он повел себя с ней в гостинице, где они жили, очень грубо, чуть не изнасиловал ее… Я смотрел на нее и чувствовал, что силы мои на исходе: еще немного, и я сорвусь… Я держался из последних сил, а она все ходила по квартире со своим розовым чемоданом, словно демонстрируя его мне: вот, мол, не сомневайся, я только что с поезда или с самолета… Да какая разница?! Потом она бухнула чемодан на пол, на ковер, распахнула его и принялась доставать оттуда какие-то купальники, сарафаны, шлепанцы, тюбики крема для загара… И все трещала, трещала про Игоря: какой он мерзавец и что все мужчины такие сволочи…

Марк записывал все, что рассказывал Масленников, на диктофон. Они сидели на кухне, в квартире Риты, куда она пригласила Леню одного, попросив его не брать с собой Арину. Он сделал признание, едва только переступил порог квартиры Риты. На столе стояли бутылка виски, блюдце с лимоном, блюдо с несколькими ломтями сладкого пирога и крохотными бутербродами с черной икрой.

Рита сидела, слушала, то и дело прикладывая к лицу ладони, и качала головой. Зная наперед все, что расскажет дальше Леонид, она думала совершенно о другом человеке: об Арине. Что будет с ней, когда она узнает, с кем ее познакомила Рита? Вот это помогла подруге, так помогла… Познакомила с убийцей!..

– … И тогда я не выдержал. Сказал ей: я знаю о том, что никуда-то она не уезжала и что нечего разыгрывать здесь передо мной комедию… А потом меня понесло… Я рассказал о том, что видел, когда вернулся из аэропорта, что я застал их – всех вместе… А потом выдал, что свою подружку она не увидит больше никогда… Вот здесь я и совершил ошибку. Напомнив ей об Оле! Она сказала, что все знает – Ольга собиралась ко мне на свидание… Катя не придала значения моим словам о том, что она эту Олю-то никогда и не увидит, главное для нее было – причинить мне боль… Вместо того, чтобы извиниться за свою ложь и попытаться объяснить, что она, предположим, любит кого-то из братьев Нежных, а то, что я увидел, – случайность, просто они слишком много выпили, она, напротив, стала нападать на меня… Попрекнула Ольгой, тем, что я был к ней неравнодушен и пару раз встретился с ней, и у меня (она все знала!) ничего с ней не получилось… Катя знала, что я… давал Леле деньги… Она, моя дочь, смеялась мне в лицо, называла меня импотентом и старым козлом. И это – моя Катя… «И чем же ты лучше меня!» – кричала она, брызгая слюной… Я не узнавал собственную дочь! Я ведь пытался помешать сближению Кати и Лели… Я давал Леле деньги и одновременно требовал, чтобы она держалась как можно дальше от моей дочери… А они, они обе смеялись надо мной за моей спиной!.. А потом вдруг Катя посмотрела на часы и бросилась в свою комнату. Я слышал, как она хлопает створками шкафа. Было такое впечатление, словно она куда-то собирается. И очень спешит. Она пулей вылетела из своей комнаты в гостиную, чуть не сбив меня с ног. На ней было шикарное платье, от нее пахло хорошими духами, и накрашена она была ярко, броско, она явно опаздывала на свидание с мужчиной. Я мог только предполагать с кем. С кем-то из братьев Нежных. Я сказал ей, что она никуда не пойдет: мы должны поговорить, она – моя дочь, и мне не все равно, что с ней будет… Но она меня даже не слушала. Тогда я схватил ее за руку, она выдернула ее со злостью… Я спросил ее: «Куда ты идешь?» И она мне ответила: «К твоему лучшему другу». Ты, мол, совершенно слепой, ты эгоист, и тебя никогда не интересовала моя жизнь, где я, с кем я… Все в таком духе. Зачем она это говорила, не понимаю… Мы же всегда с ней жили дружно. И потом выдает мне, что она идет к Валентину, куда должны прийти и Аркадий с Олей, и что оттуда они пойдут в ресторан. И что теперь она не намерена прятаться за спину Игоря, что ей не придется лгать, и она будет жить открыто, так, как ей нравится… Глупая девочка! Я пытался сказать ей еще что-то, но она подошла ко мне и, усмехаясь мне прямо в лицо, сказала, что она уже давно… с Валентином, с четырнадцати лет… Что они проделывали все это в саду, у нас на даче, почти у меня на глазах, в то время, когда я либо спал, либо удил рыбу на озере… Она хохотала мне в лицо. Она сильно нервничала. У нее начиналась истерика, и я, чтобы привести ее в чувство и признаться в том, что это я убил ее приятелей, у нас в семье беда, надо что-то думать, что-то делать, чтобы меня не посадили, неплохо бы придумать мне алиби… Понимаете, все же она – моя дочь… Словом, чтобы привести ее в чувство, я дал ей пощечину… удар не рассчитал. Она отлетела от меня к окну, упала, ударилась головой о мраморный порожек – и все… Не было ни крови, ничего… Но она не дышала. Она умерла мгновенно… Как я ни боялся, что потеряю ее, она ушла… Покинула меня.

Масленников выпил залпом оставшееся в стакане виски и замотал головой, замычал, застонал и всхлипнул… Потом поднял голову и взглянул на притихшую Риту.

– Я знал от Валентина, что у тебя свадьба… Знал, что ты выходишь замуж за следователя прокуратуры… Подумал, может, ты поможешь… Извини меня, Рита… Я все еще цеплялся за свободу… К тому же я надеялся, что с твоей помощью мне проще будет защищаться, строить свои ходы, мне так не хотелось в тюрьму…

– Ты пришел ко мне на свадьбу, зная, что твоей дочери нет в живых… Поэтому-то она мне и приснилась, Катя… бедная девочка…

– Что было потом? – сухо спросил Марк.

– Не мог же я отвезти ее в лес… И дома оставить не мог, я еще не был готов к тому, чтобы сдаться… В лесу ее могли бы попортить животные, лисица, например… или ее не нашли бы так же быстро, как остальных… Вот я и решил: чтобы она подольше сохранилась, положить ее в холодильную камеру на даче своего бывшего приятеля… И все оставшиеся дни жил как в тумане…

Марк выключил диктофон. Повернулся к Рите:

– Да-а, вот уж чего-чего, а этого я предположить не мог… Но ты-то как догадалась?

– Детали… Понимаешь, мне необходимо было взглянуть на портрет Кати… И я привела туда Арину, хотела познакомить Леню с ней и заодно взглянуть на портрет… Он висел в гостиной. А не в спальне, как раньше…

– А откуда тебе известно, что он раньше висел в спальне? – спросил Марк.

– Леня сказал, что, мол, как просыпаюсь, вижу портрет дочери… К тому же, как потом выяснилось, на стене в спальне остался след от портрета, на его месте сейчас висит пейзаж… Потом – черный волос. Я вытянула его из рамы… Я сначала подумала, что это черный волос… А потом Арина пришла ко мне и принесла черный капроновый бант… Такой небрежный, с осыпающимися нитками, словно женщина, носившая его, не потрудилась даже оплавить края… Арина-то подумала, что этот бант принадлежит какой-то любовнице Лени… А на самом деле, как я уже потом поняла, это был бант траурный… Леня, убив свою дочь, устроил ей поминки. Перевесил ее портрет из спальни в гостиную, завязав черный бант на раме… Когда мы к нему заявились, он, вдруг вспомнив про бант, кинулся его срывать и бросил за диван. Так что на раме осталась черная капроновая нить, которую я сначала приняла за волос, а потом уже появился и черный бант… Я еще сказала Арине, что бант, вероятно, принадлежит Кате. Так, Леня?