Сергей Устинов - Можете на меня положиться Страница 34

Через сорок минут мы ехали с ней по ночному шоссе Энтузиастов. Она не знала точного адреса, но сама вызвалась поехать со мной, чтобы показать дом. За всю дорогу мы больше ни словом не обмолвились про Андрея Елина, хотя, конечно, оба думали о нем.

Мы остановились возле девятиэтажки, на одной из Владимирских улиц.

- Пятый этаж, квартира восемнадцать, - сказала Таня. - Вон те окна, третье и четвертое от угла. Мне пойти с вами или остаться?

- Лучше останьтесь, - сказал я.

В окнах горел свет.

Я поднялся на пятый этаж и подошел к двери. Маловероятно, что она откроется на мой звонок. Я огляделся. Створки распределительного щитка были скреплены куском закрученной проволоки. Размотать ее оказалось делом несложным. Над каждым из жучков масляной краской было аккуратно написано, к какой квартире он относится. Я повернул рукоятку под номером восемнадцать.

Прошла минута. Вторая. Третья. И наконец замок щелкнул.

Передо мной, щурясь после темноты, стоял Саша Латынин.

30

К Феликсу я заехал утром - побриться, переодеться. Но оказалось, очень вовремя. Позвонил Виктор Васильевич Латынин, предложил встретиться. Я не стал спрашивать зачем - договорились в одиннадцать у входа в парк культуры.

Потом я дозвонился до Сухова. Разговор у нас с ним вышел краткий, но содержа тельный.

Ровно в одиннадцать я стоял на месте и наблюдал, как кремовый автомобиль, сверкая на солнце, выруливает с Крымского моста вниз, подкатывает на стоянку и замирает.

Быстро отыскав меня глазами среди толпы, Латынин закрыл машину и пошел спортивной походкой, на ходу приглаживая седой бобрик. Я тоже двинулся ему навстречу.

Я знал наизусть все, что ему скажу, - столько раз я повторял это за сегодняшнее утро. Я представлял, как произнесу свой монолог и как Латынин изломает артистическую бровь, как глянут на меня сверху вниз из-под полуприкрытых век орлиные глаза навыкате. Сначала холодно и удивленно, а потом в них появится совсем другое выражение. Вот сейчас мы встретимся...

Между нами оставалось уже не больше десятка метров, когда Латынин вдруг пропал. Только что шел, мелькая в толпе своим седым бобриком, и вдруг скрылся. Мне показалось, что он споткнулся и упал. Вокруг места его падения мгновенно возник небольшой людской водоворот, я бросился вперед, расталкивая прохожих, и увидел его. Латынин лежал на земле в нелепой позе, раскинув руки, лицом вниз, а рядом с ним стоял на коленях успевший раньше меня высокий человек в клетчатой кепке, как у Олега Попова. Через секунду сквозь толпу протолкался Сухов.

- Что?! - только выкрикнул он. А клетчатый, ответив ему что-то скороговоркой, быстро встал и начал руками раздвигать напиравших с разных сторон людей.

- Граждане, разойдитесь, человеку плохо, разойдитесь, граждане!

Я стал ему помогать, а Сухов куда-то испарился.

- Инфаркт, наверное, - сказали за моей спиной, и я вздрогнул, потому что где-то совсем недавно уже слышал эту фразу.

Я ничего не понимал. Появление милиционеров не было для меня неожиданностью: после утреннего разговора с Суховым я не слишком надеялся, что мне удастся произнести перед Латыниным свой монолог, но такой финал был совершенно неожиданным. И кажется, не только для меня.

Завывая, прямо на тротуар выехала "скорая". Снова появился Сухов. Вместе с врачом они перевернули Латынина, и я увидел, что глаза его закрыты. Врач приоткрыл веко, поднял безжизненную руку.

Боже, вот так же было с Кригером!

- Умер, - обращаясь к Сухову, негромко сказал врач. Но я расслышал: Думаю, инфаркт.

А я стоял рядом совершенно оглушенный и размышлял над тем, почему старого, больного человека зверски убили, а крепкий, полный сил мужчина умер внезапно от разрыва сердца. Судьба? Или нечто большее?

31

В самом конце рабочего дня я позвонил Сухову и, как ни странно, застал его на месте.

- Приезжай, - сказал он устало.

Сухов сидел один в комнате и что-то писал. Когда я вошел, он отложил карандаш, сначала сладко потянулся, как человек, долгое время не разгибавший спины на сидячей работе, а потом встал мне навстречу и, широко улыбнувшись, крепко пожал руку.

- Здорово, герой! - сказал он. - Ну, давай подробности.

И я стал рассказывать.

Тяжелые дни наступили в жизни школьника Саши Латынина, когда он узнал об ограблении квартиры Долгополовых. Никита примчался к нему тем же вечером с выпученными глазами, рассказывал подробности - и про жезл счастья "жуй", и про пистолет. Саша почему-то сразу догадался что к чему и слушал приятеля ни жив ни мертв, придумал, будто ему срочно надо идти к преподавателю, еле выпроводил Никиту и бросился к Центральному телеграфу.

Несколько дней назад его новый друг Марат, с которым их познакомил Сергей-официант, встретившись с ним в городе, предложил пообедать в "Праге". Это было роскошно! Неслышные официанты откуда-то из-за спины подавали на стол нежную осетрину, нарезанную тончайшими палевыми ломтиками, бледную, по сравнению с натуральной, баночную ветчину, которая очередной раз доказывала, как обманчива бывает внешность, икру, сверкавшую каждым ядрышком в хрустальной оправе. А эти грибы в железных стаканчиках с длинными ручками, на которые Бог весть зачем надеваются искусно вырезанные из бумаги воланы на манер новогодних!.. Из напитков были только минеральная и "Фанта". "Деловые люди днем пить не имеют права", - сказал Марат. Зато седой, импозантный официант, пошептавшись с Маратом и топко улыбнувшись, ушел и вскоре вернулся, положив на стол пачку настоящих американских сигарет. В этот момент Саша в полной мере чувствовал себя "деловым человеком".

В последнее время Марат полностью заменил ему Сергея, который, кстати, куда-то пропал, перестал сам звонить. Теперь уже Марат подкидывал ему то джинсы, то последние модные диски, то даже чеки для "Березки" - и все по смехотворно низкой цене, небрежно при этом объясняя, что самому ему недосуг заниматься такими мелочами, выгадывать копейки: есть дела посерьезней.

И вообще с Маратом было интересно. Для Саши за ним вставал целый мир не совсем еще ясный, но блистательный. Мир, в котором современные Джеффы Питерсы и Робины Гуды надували "лохов", как называл Марат всех дурачков, чаще всего приезжих дельцов, богатых и глупых, наживших состояния на мандаринах или гвоздике. "Лохам" подсовывали "куклы" - резаную бумагу вместо денег или медную мелочь в газете вместо царских червонцев, а однажды возле комиссионного магазина на Садовой-Кудринской продали одному из них завернутую в бумагу урну как заграничную стиральную машину. Над последней историей Саша смеялся до слез. В этом мире были свои короли и герои: знаменитые жокеи придерживали лошадей, знаменитые "каталы" - игроки в карты и бильярдисты - проигрывали друг другу сотни тысяч, кто-то ездил на "мерседесе", кто-то бил зеркальные стекла в загородном ресторане... С восхитительной легкостью употреблял Марат жаргонные и блатные словечки и выражения, которые непременно следовало запомнить, чтобы при случае блеснуть в компании. Но больше всего восхищало Сашу в Марате то, что с той же легкостью, когда возникал повод, он говорил о Фолкнере, Вермеере и Рублеве. Вот он, в сущности, герой нашего времени: интеллигентный, образованный, великолепно знакомый с жизнью в самых разных ее проявлениях, умеющий при этом жить и зарабатывать деньги. Да ведь и сам Саша тоже не без оснований может считать себя интеллигентом - хотя бы в силу происхождения. Он образован - может, не настолько, как Марат, но у него еще все впереди, недаром в этом году он хочет поступать на исторический. Он теперь тоже зарабатывает деньги - пусть пока с помощью того же Марата. Короче, жизнь открывается перед ним во всем своем многообразии.

Между закусками и горячим Марат достал из кармана какую-то цветную фотокарточку, положил ее перед собой на стол и, закурив сигарету, принялся задумчиво рассматривать. На карточке были запечатлены две бронзовые фигурки явно восточного происхождения.

- Что это? - спросил Саша, отправляя в рот последний ломтик осетрины.

- Яма и Ями.

- Кто такие?

- Индийские божества, - ответил Марат. - Вы, молодой человек, конечно, "Ригведу" не читали? Зря. Очень поэтичное произведение. Яма был "первым, кто умер", он открыл путь смерти для других, иногда его называют еще "царем мертвых" иди "собирателем людей". А Ями, его сестра-близнец, оплакивала его смерть, и, так как ночи еще не существовало, она, бедняжка, повторяла все время: "Он умер только сегодня..." Тогда другие боги сжалились над ней и создали ночь, чтобы даровать ей уабаенке. Вот так-то. Мороженое будешь?

Саша кивнул.

- И что боги тянут? - спросил небрежно.

- Вот этого я и не знаю, - вздохнул Марат. - Надо бы найти специалиста.

- Это можно, - ответил Саша, стараясь говорить спокойно, хотя все внутри у него задрожало от возбуждения: он может, кажется, быть полезным самому Марату! - Есть тут один на примете, могу помочь.