Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь Страница 34

Анна Леопольдовна терпеливо ждала развития и укрепления отношений, и лишь когда сын сказал «я уверен, мама, это она», соизволила познакомиться с будущей невесткой. Накрыла стол и пригласила в гости.

Готовясь к этой встрече, я манражировала как первоклассница перед первым сентября. Проверила костюм — глубокий черный цвет смотрится неряшливо если на нем есть хоть пылинка, хоть волосинка, — отполировала сапоги и когти, изобразила прическу «мы тоже хорошо воспитаны» и на негнущихся ногах, приковыляла на смотрины.

Покойный отец Виталия был знаменитым на всю страну хирургом. Анна Леопольдовна всю жизнь смотрела на мужа снизу вверх и говорила о нам с придыханием — светило хирургии женился на операционной сестре Аннушке и получил в награду неслыханную преданность и примерную хозяйку Дома. Позже Дом превратился в мемориал памяти Хирурга.

Виталий провел меня в прихожую, посмеиваясь над робостью, помог раздеться и пригласил на экскурсию по мемориалу.

Огромная сталинская квартира с тяжелой мебелью, старинными портретами в тяжелых рамах и такими же тяжеленными бархатными шторами придушила меня до полуобморока. Всюду портреты седовласых старцев и горделивых дам, красиво составленные букеты из высушенных цветов, темные вазы, я не выдержала напряженного ожидания и неловко пошутила:

— Как на кладбище. Мертвые цветы и лики в медальонах.

Про медальоны я уже говорила под раздающееся за спиной шуршание. Но не успела затормозить, не догадалась заткнуться на полуслове и договорила до конца. Анна Леопольдовна, красивая, надменная и бледная, стояла за моей спиной и не могла придти в себя от слова «кладбище».

Я все разрушила сама. С первой минуты знакомства. Она так и не простила глупой, испуганной девчонке не умной шутки. В ее глазах я надругалась над святыней, надо всем, что было ей дорого: самый древний из пыльных букетов был последним подарком Великого Хирурга своей Аннушке. Потом, составляя цветам компанию, Анна Леопольдовна умело засушивала другие букеты из подарков Преданных Учеников и вся квартира постепенно превратилась в… склеп? В мемориал?

Моя свекровь смертельно обиделась и не приняла невестку. Не к столу, разумеется, а к жизни.

Конфронтация становилась столь непримиримой и острой, что как бы исподволь, и вроде ненамеренно, отношения свекрови и невестки разрушили наш брак. Виталий нежно любил свою матушку и, хотя уже более трех лет жил отдельно свято соблюдал традицию субботних обедов у мамы.

Каждую субботу я ждала семейного обеда, как пытки. И каждую неделю Анна Леопольдовна вежливо втыкала в меня вилку и проворачивала в ране. Примером может послужить следующая ситуация.

Последний семейный обед в субботу два года назад.

— Сейчас много и язвительно говорят о браках по расчету, — аккуратно разрезая бифштекс на кусочки, говорит матушка. — Я не понимаю, что плохого в этих браках. Элементарный расчет должен присутствовать в любом решении, тем более в таком серьезном.

— Согласен, — кивает нежный сын и подливает всем вина.

— А как вы думаете, Софья? — не глядя на меня, спрашивает Анна Леопольдовна.

Я не вижу подвоха и вяло бормочу:

— Ну… пожалуй, в равном распределении материальных благ, действительно нет ничего плохого.

— Я не имела в виду материальную сторону дела, — втыкается вилка мне в печень.

— А что тогда? — удивленно лепечет глупая, наколотая невестка.

— Нда-а-а, — тянет свекровь. — Современная молодежь, определенно, мыслит иными категориями. Я имела в виду другой расчет, в смысле воспитания и генофонда. Но вы, современная молодежь, как всегда все переводите на деньги.

Я совершенно унижена и жду помощи от мужа. Виталий утирает рот салфеткой и принимается разглагольствовать о том, что современный состоятельный или состоявшийся мужчина просто обязан придирчиво относиться к выбору супруги. В том и заключается расчет — его будущие дети должны родиться у умной, здоровой и желательно красивой женщины с хорошей наследственностью.

— В этом и заключается брак по расчету с точки зрения нормального мужчины, — заканчивает Виталий, и матушка довольно протягивает ему руку для поцелуя. Они едины, я пария с единственной, меркантильной извилиной в мозгах.

На следующий день в воскресенье пока муж посещал тренажерный зал, я тихонько собрала свой старый чемодан и ушла из дома. После отповеди «о нравах современной молодежи» претендовать на что-либо из семейных ценностей Великого Хирурга я не только не посмела, но с ужасом отказалась от любых предложений. Путем длительных переговоров Виталий смог убедить меня переехать от девчонок, приютивших меня в общежитии, в коммуналку троцкистов. Про шубу и остальные тряпки сказал так — либо бери, либо на помойку выкину.

Я конечно взяла. И с мужем рассталась, в общем-то, по-приятельски. Без упреков, с взаимным облегчением. Но спроси сейчас любого из моих знакомых, ответит каждый — единственный человек испытывающий острую неприязнь к Софье Ивановой, это ее бывшая свекровь Анна Леопольдовна Островская. Эта неприязнь не была остро видимой, но была ощутимой и плотной как болотный туман. Она оседала каплями на коже и разъедала до костей. В любом другом случае, при любой другой, не смертельной опасности, я бы ни за что не переступила порога склепа с мертвыми цветами. Но в тот день я так устала, что услышь за спиной щелчок взводимого затвора, не нашла бы даже капли сил, что бы упасть и спрятаться. Осталась бы стоять как вкопанная, и лишь подумала — господи, неужели все закончиться так просто и быстро?!

Шофер Туполева довез меня до центра города, высадил на остановке трамвая и тут же уехал. Я дождалась пока машина на полной скорости скроется за поворотом, перешла на противоположную сторону улицы и поймала такси. Я ехала к бывшей свекрови и была абсолютно уверена — в приюте мне не откажут. Не потому, что бы затем позлобствовать — а, что Виталий я тебе говорила, твоя жена темная лошадка! — а потому, что у моей свекрови была одна хорошая привычка. Не смотря на всю любовь к стерильному порядку, Анна Леопольдовна вечно подбирала на улицах брошенных щенков и котят. Не всех, конечно, а по мере возможностей, в ее доме всегда жил и лечился какой-нибудь шелудивый кот или пес «Кабысдох».

— Интеллигентный человек не имеет права тратить сумасшедшие деньги на коллекцию рафинированных собачек или кошечек, когда вокруг столько несчастных, голодных животных.

Так говорила моя бывшая свекровь, когда подбирала какого-то бедолагу, отмывала его и либо оставляла у себя, либо отдавала в «хорошие руки» многочисленных учеников Великого Хирурга. Если бы в свое время я не ляпнула о кладбище и мертвых цветах, то вероятнее всего, обрела в лице свекрови нежную и заботливую подругу.

В половине первого ночи огромный сталинский дом мой свекрови почти весь спал. Выйдя из такси, я оглядела темные окна, нашла окошко спальни Анны Леопольдовны и слабо улыбнулась: моя свекровь по-прежнему бессонна. До двух часов читает в постели, потом спит часов пять и снова на ногах.

Я намеренно не стала предупреждать ее звонком, умышленно валилась снегом на голову, так как, не смотря на всех щенков и котят, не была так уж уверена в гостеприимстве по телефону. Из двери она меня не выпихнет это точно, но по телефону может и отфутболить вежливо — мол, простите, Софья, у меня грипп, понос, температура. Точнее, мигрень.

Я легко вспомнила код подъезда, открыла массивную дверь и вошла в подъезд. Мне показалось, что уже на третьей ступени лестницы начинало пахнуть домом Анны Леопольдовны — древними букетами, старыми книгами и шкурой бурого медведя в кабинете.

Когда я поднялась на второй этаж к двери Островских, в кармане запиликал сотовый телефон. На определители стоял номер родной коммуналки.

— Да, слушаю, — тихонько, боясь гулкого подъезда, спросила я.

— Софья, это Таня Сухомятко, — прозвучал приглушенный и испуганный голос. — Тут тебе одна телеграмма пришла…

— Я знаю, Таня, — перебила я. — Это о бабушке?

— Да.

— Спасибо, мне уже двоюродная сестра по сотовому дозвонилась. Я подъезжаю на электричке к дому.

— Ты там держись…

— Держусь, спасибо. Спокойной ночи.

Завтра утром вся коммуналка будет знать куда и зачем уехала Софья. Не забыть бы еще Душману позвонить и поменяться сменами с Земфирой.

… Все удивление Анны Леопольдовны выразилось в секундном изгибе выщипанных в ниточку бровей. Словно и не забытая невестка постучалась ночью в ее дверь.

— Проходи, Софья, — после приветствий сказала Анна Леопольдовна. — Плохо выглядишь.

— Спасибо, я знаю, — усмехнулась я и скинула бобра, который уже казалось сросся со мной кожей. — Простите, что без звонка. Так обстоятельства сложились.

— Ты от кого-то прячешься? — уже спиной, приглашая меня на кухню, спросила свекровь.