Дик Фрэнсис - НЕРВ Страница 35

В раздевалку вошел служащий и вызвал меня. У дверей весовой стоял Джеймс.

– Где вы были? – спросил он.

– В Лондоне, – сказал я. – А как возникли слухи, что я бросил скачки?

– Бог знает, – пожал он плечами. – Я был уверен, что вы не исчезнете, не дав мне знать заранее, но…

– Не исчезну, – подтвердил я. Хотя мелькнула мысль, что я мог бы все еще висеть в заброшенной сбруйной, борясь за жизнь.

Джеймс сменил тему и стал говорить о скачке:

– Кое-где почва подмерзла, но это дает нам преимущество.

Я сразу же заметил, что он взволнован. Какая-то несвойственная ему застенчивость в глазах, и нижние зубы поблескивали в почти постоянной полуулыбке. Ожидание победы – вот что это такое, подумал я. И если бы я не провел такую отвратительную ночь и утро, я испытывал бы то же самое. Но у меня предстоящий заезд не вызывал радости. По прошлому опыту я знал: если работаешь с лошадью, имея какую-то травму, от скачек она быстрее не заживает. Но я не уступил бы своего места на Темплейте ни за какие блага, какие только мог вообразить.

Я вернулся в раздевалку и сел на скамейку, где лежала вся моя экипировка. Мне было очень тревожно. Джеймс и лорд Тирролд имели право надеяться, что их жокей в лучшей форме, и, узнай, что это не так, вряд ли бы они обрадовались. Но с другой стороны, рассуждал я, глядя на руки в перчатках, если бы каждый жокей, получив травму, сообщал, о ней владельцу, он больше времени проводил бы, наблюдая, как на его лошади выигрывают другие. Не первый раз я обманывал владельца и тренера, скрывая свое состояние, и все равно выигрывал. Я твердо надеялся, что и сегодняшняя скачка будет не последней.

Потом я принялся обдумывать предстоящий заезд. Многое зависит от того, как будут развиваться события, но в основном я был намерен держаться с краю скаковой дорожки, идти близко к лидеру, на четвертом месте, весь маршрут и вырваться вперед на последних шестистах метрах. Есть новая ирландская кобыла, Эмеральда, с блестящей репутацией, она побеждала во многих скачках, и у ее сегодняшнего жокея волевой характер и умная тактика, он идет почти всегда первым, оставляя перед последним поворотом всех позади не меньше чем на десять корпусов. Я решил, что Темплейт будет держаться близко к ней, не обязательно оставаясь на четвертом месте. Каким бы сильным он ни был, не стоит перегружать его на последней прямой.

Обычно жокеи не оставались в раздевалке, пока продолжались скачки, и я заметил, что гардеробщики с удивлением смотрят, почему я не иду наверх. Я встал, взял камзол с цветами лорда Тирролда, бриджи и пошел переодеваться в душевую. Пусть гардеробщики думают, что им нравится, но я не хотел, чтоб они видели, как я переодеваюсь. Во-первых, мне придется делать это медленнее, чем обычно, и, во-вторых, мне вовсе не улыбалось демонстрировать им бинты на спине и на руках. Я спустил рукава зелено-черного камзола, так что они закрыли бинты на запястьях.

Когда я, переодевшись, подошел к своей вешалке и взял седло, как раз закончился первый заезд, и жокеи устремились в раздевалку.

– Вы будете в перчатках? – спросил Майк, заметив мои руки.

– Да, – равнодушно подтвердил я. – День холодный.

– Хорошо, – согласился он, вытащил из корзины перчатки и подал мне.

Я пошел в весовую и отдал седло Сиду, который там меня ждал.

– Хозяин сказал, – объяснил мне Сид, – чтобы я оседлал Темплейта прямо в конюшне и потом вывел его сразу на парадный круг, вообще не заходя в бокс.

– Хорошо, – понимающе сказал я.

– У нас два частных детектива и огромная злющая собака всю ночь ходили по двору, – продолжал он. – И еще один детектив все время сидел в стойле и не оставлял Темплейта ни на минуту. Такого цирка вы еще не видали.

– А как лошадь? – спросил я, улыбаясь.

– Он им всем покажет, – уверенно заявил Сид. – Ирландка не знает, что ее ждет. Все конюхи поставили зарплату на него. Ну конечно, я знаю, они боялись, потому что вы будете работать с ним, но я видел в четверг вас вблизи, как вы шли с Тэрниптопом, и я сказал им, что бояться нечего.

– Спасибо, – от всей души поблагодарил я, но это добавляло еще фунт к грузу ответственности.

Время тянулось медленно. Я развлекался тем, что представлял выражение лица Кемп-Лоура, когда он увидел мое имя на табло. Наверное, вначале он подумал, что это ошибка, и ждал, когда же назовут другого жокея. Интересно, ехидно подумал я, что с ним будет, когда он поймет, что я действительно здесь. А плечи невыносимо болели.

Начался второй заезд, а я все сидел в раздевалке, продолжая быть предметом откровенного любопытства гардеробщиков. Я снял кожаные перчатки и надел серо-белые. Когда-то они на самом деле были белоснежными, но уже ничем нельзя было отстирать грязь и следы поводьев, накопившиеся за сезон. Я пошевелил пальцами, воспаление прошло, и они казались довольно сильными, несмотря на лопнувшую и слезавшую кожу.

Вернулись жокеи после второго заезда, они болтали, смеялись, ругались, дружески и недружески подкалывали друг друга, выкрикивали гардеробщиков, бросали на пол свою экипировку – обычная товарищеская атмосфера в раздевалке. И я почувствовал себя изолированным от них, будто жил в другом измерении. Проползли еще пятнадцать минут. И наконец заглянул служитель и закричал:

– Жокеи, на выход, поспешите, пожалуйста.

Я встал, надел куртку, шлем, взял хлыст и в общем потоке пошел к дверям. Чувство нереальности происходившего обострилось.

Внизу в паддоке, где летом под теплым ветром развевались шифон, шелка и ленты, теперь стояла маленькая замерзшая группа владельцев и тренеров. Яркое зимнее солнце создавало иллюзию тепла, но синие носы и слезившиеся глаза публики, стоявшей за барьерами, свидетельствовали об обратном. Я с удовольствием обнаружил, что куртка Джоанны непроницаема для ветра.

На тонко очерченном лице лорда Тирролда было то же выражение взволнованного ожидания, какое я заметил раньше у Джеймса. Они оба так уверены, что Темплейт выиграет, с горечью подумал я. Их убежденность делала меня слабее.

– Ну, Роб, – сказал лорд Тирролд, крепко пожимая мне руку, – дождались.

– Да, сэр, дождались.

– Что вы думаете об Эмеральде? – спросил он.

Мы смотрели, как водят ее по покрытому лужами парадному кругу, низко опущенная голова, характерная черта многих чемпионов, говорила о силе и упорстве.

– Считают, что это вторая Керстин, – заметил Джеймс, вспомнив лучшего скакуна на стипль-чезах столетия.

– Пока еще рано судить, – возразил лорд Тирролд, и я удивился, что та же самая мысль мелькнула у меня. Но он добавил, словно отметая всякие сомнения: – Темплейт побьет ее.

– Думаю, да, – согласился Джеймс.

Я сглотнул слюну. Они так уверены. Если он победит, они не удивятся. Если проиграет, будут проклинать меня. И не без оснований.

Темплейт ходил по парадному кругу в чепраке цвета морской волны и всякий раз отворачивался, когда ветер дул ему в морду, стараясь встать так, чтобы ветер бил в круп. Конюх, водивший его, висел на поводьях, будто маленький ребенок на воздушном змее.

Зазвонил колокол, оповещая, что жокеям пора садиться. Джеймс сменил парня, который подвел к нам Темплейта, снял с лошади чепрак.

– Все в порядке? – спросил Джеймс.

– Да, сэр.

Глаза у Темплейта сияли прозрачной ясностью, уши стояли, мускулы играли: образцово настроенный скаковой механизм. Темплейт не был доброй лошадью, во всем его виде не было нежности, и он вызывал скорее восхищение, чем любовь, но я любил его за горячность, агрессивность и жадную страсть к победе.

– Вы уже достаточно полюбовались им, Роб, – поддразнивая, заметил Джеймс. – Садитесь.

Я снял куртку и бросил ее на чепрак. Джеймс подставил руку, и я вспрыгнул в седло, взял поводья, всунул ноги в стремена.

Что он прочел на моем лице, не знаю. Но он вдруг озабоченно спросил:

– Что-нибудь не так?

– Нет. Все прекрасно, – улыбнулся я, убеждая его и себя.

Лорд Тирролд сказал: «Удачи вам, Роб», словно считал, что она мне не нужна. Я прикоснулся в ответ к козырьку шапки и тронул Темплейта, чтобы занять место в ряду лошадей.

На башне, недалеко от стартовых ворот, я заметил телевизионную камеру, и мысль о том, какую ярость вызовет у Кемп-Лоура мое появление на мониторе, оказалась лучшим согревающим на ледяном ветру. Минут пять мы объезжали круг, одиннадцать лошадей и жокеев, пока помощник стартера жаловался: мол, можно подумать, будто мы замерзаем в Сибири.

Я вспомнил, как Тик-Ток, когда мы вместе работали в холодный день, пробормотал: «Аскот – место для шабаша. Где же ведьмы?» И я представил, как мужественно он переносил отставку, которую дали ему многие тренеры. Я представил Гранта, который, возможно, проклинает меня, смотря скачки по телевизору, и жену Питера Клуни, у которой вообще нет телевизора, и жокеев, которым пришлось уйти, и Арта в могиле.

– Становись, – закричал стартер, мы вытянулись в линию, и Темплейт твердо занял позицию на краю дорожки с внутренней от зрителей стороны.