Александра Авророва - Шутка с ядом пополам Страница 35

— Спасибо! Вы не знаете, с каким настроением она шла на день рождения Бекетова?

— С прекрасным. Просто летала от счастья! Волосы покрасила, топик купила классный. Знаете, я даже позавидовала ей чуть-чуть. У меня никогда такого не было, как у нее! Я думала, наверное, после юбилея он бросит жену, и они с Кристинкой начнут жить вместе.

— Она этого хотела?

— Мечтала! Я ей на новый год подарила поваренную книгу, и она по ней училась готовить. Чтобы в любой момент, когда он ее позовет, она была во всеоружии. Но сама навязываться не хотела, потому что у Бекетова дети, мальчик и девочка, и он их любит. Ей хотелось, чтобы он сам понял, что она для него нужнее всех, и вот тогда он ее позовет. Господи, и оба умерли, оба!

Слезы покатились из Ириных глаз, текли по лицу и впитывались в ткань футболки, оставляя темные пятна. Девочка слез не утирала, продолжая рассказывать.

— Я во вторник вечером очень ждала ее звонка. Уверена была, что она позвонит, чтобы поделиться радостью. А она не позвонила. Тогда в среду я в перемену зашла к ней на кафедру. Это было без двадцати одиннадцать. Она сидела одна, ненакрашенная, и выглядела очень плохо.

Печальная сцена возникла перед Ирой, словно наяву.

— Ты что, Кристинка? Что-то случилось? Вчера, да? Он что, еще не решился?

— Просто он меня не любит, Ира, вот и все.

Это было произнесено печально и покорно, почти без интонаций.

— Да с чего ты взяла? Объясни толком!

— Просто знаю. Делает вид, что любит, а на самом деле нет. А может, и не делает виду, не знаю. Я вот вспоминала… говорил ли он мне хоть раз: «Я тебя люблю»? Нет, не говорил. Это подразумевалось без слов, слова слишком затасканы, слишком сентиментальны для наших чувств. Мне так казалось. Глупо, да?

— Он тебе сам сказал, что не любит? Я не понимаю.

— Можно считать и так. Какая разница? Я просто знаю.

Она вдруг вскипела.

— Только пусть не думает, что я дурочка, которую так легко обмануть! Пусть не думает, что я все равно буду его любить, что бы он ни делал! Вот пускай он действительно умрет, и тогда еще посмотрим, стану ли я из-за него плакать! Я только радоваться стану, вот что! Пускай он знает это! Пускай! Я его ненавижу, понимаешь, ненавижу, и он должен это знать! Да лучше б я не встречалась с ним никогда!

И, вскочив, Кристина бросилась вон.

— Она побежала к нему, — прокомментировала следователю Ира. — Только зайти не решилась. Постояла немножко во дворе и ушла.

— Откуда вы знаете?

— В среду я ее больше не видела. Позвонила ей вечером, но Ольга Константиновна сказала, она уже спит. А в четверг в универе мы узнали, что Бекетов покончил с собой. Я сразу подумала о Кристинке, как она должна переживать, и пошла к ней на кафедру, но ее не было, ее отпустили домой. Я к ней поехала, чтобы утешить, а она меня не впустила. Сказала через дверь, что никого не хочет видеть. Поэтому я уехала обратно. А в пятницу… с нею ведь в пятницу разговаривали именно вы, да?

— Да.

— Она сказала, вы дотошный, но не злой.

— Когда сказала?

— В субботу. В пятницу я не решилась к ней больше приставать, а в субботу вечером она пришла ко мне сама.

Худенькая по природе, в тот день Кристина и вовсе казалась тенью. Ира искренне обрадовалась ее приходу. К желанию поддержать подругу примешивалось чувство удовлетворения от того, что в трудную минуту та обращается к ней и ни к кому другому.

— Господи, Кристинка! Ты хоть ешь что-нибудь? Давай я сварю пельмени.

— Не надо, меня от мясного тошнит. Я ела яблоки.

— Да кто в мае ест яблоки? В них ничего уже нет.

— Остальное еще хуже. Ты знаешь, меня вчера допрашивали. В голосе Кристины наконец-то прозвучали интонации некоторой заинтересованности жизнью.

— Кто допрашивал?

— Следователь. Он расследует Володину смерть. И, знаешь, он вроде бы не уверен, что это самоубийство.

— Что? Ты серьезно? То есть Гуревич снова прав?

— Не знаю. Следователь выясняет это. Он ничего. Дотошный, но не злой. А как думаешь ты, Ира?

Ира растерялась.

— Да что я могу думать? Я ж не знаю ничего. Это ты знаешь!

— Я? Сперва я была уверена в самоубийстве. Он говорил об этом на своем юбилее, и я испугалась тогда, как последняя дурочка. Потом решила, что он издевается над нами, и возненавидела его. Убить была готова! Надо было утешить его, помочь, а я ненавидела. Все женщины — эгоистки, и мужчины правильно делают, что не любят нас.

— Ты в среду у него была?

— Нет. Пока я раздумывала, к нему как раз пришли. Я решила, что это знак судьбы, и убежала. Помнишь, я говорила тебе, Ира, — он умрет, я не заплачу? Дура была. Лучше чужой, но живой.

— Да, ужасно. Но, раз ты у него не была, ты не в чем не виновата.

Кристина мрачно пожала плечами.

— Если это самоубийство, виноваты мы все. Каждый, кто его любит, должен был отговорить его. А мы привыкли, что он ведет нас, а не мы его, и не помогли ему. Все мы сволочи, Ира.

— А если это убийство?

— Поэтому я и пришла к тебе. Я хочу узнать, как ты считаешь. Я думаю, его могла убить только Лазарева. Ты согласна со мной? Ира, не выдержав, фыркнула.

— Ты вечно к ней придираешься, но это превосходит все пределы. Да зачем ей его убивать?

— Да, я не сказала тебе главного, — без интонаций сообщила Кристина.

— Лазарева — его любовница. Уже много лет.

— Час от часу не легче! Откуда ты это взяла?

— Просто знаю.

— Ладно, пусть так. Предположим, знаешь. Так ей тем более незачем его убивать! Ты сама говоришь, лучше любовника на свете не найти.

Кристина судорожно вздохнула, начала задыхаться, но тут же вытащила баллончик и приняла лекарство. Ире стало стыдно за допущенную бестактность, и она побоялась продолжить тему. К теме вернулась Кристина:

— А Лазарева его совершенно не любит. Просто трахается с ним, но не любит. Остальные все любят, и убить его они не могли. Я по себе знаю — кто любит, ни за что бы не убил. А она… она — самая рассудочная и бесчувственная из женщин. Я и следователю так сказала. Только такая и могла его убить.

— Да нормальная она тетка, не хуже других. А что никогда не злится, так мне лично это нравится. Не люблю, когда орут почем зря. Если это все твои аргументы, я с тобою не согласна. Почему именно Марина Олеговна?

— Потому что остальныне женщины его любят! — вне себя, закричала Кристина.

— А кто тебе сказал, что убила обязательно женщина? А почему не мужчина?

Кристина моментально поникла, ее пыл угас.

— Мужчина? — тихо прошептала она.

— Конечно. У женщины бы рука не поднялась, это точно. У меня, по крайней мере, не поднялась бы, хоть я в него и не влюблена. А мужчины… Кто из мужчин был на этом юбилее? Гуревич, Петренко, Некипелов и Панин. Гуревич считает, это Панин, а ведь Гуревич у нас всегда прав. Погоди, ты же сама сказала: пока ты раздумывала под окнами Бекетова, к нему как раз пришли. Так ведь это и был убийца! Неужели Лазарева? Говори честно. Или Панин?

— Пусть я и видела кого-то, — неохотно выдавила Кристина, — это вовсе не означает, что он… что это убийца. Мало ли, зачем человек мог прийти.

— Это да, но тогда он признался бы следователю. А, по-моему, никто ничего такого никому не говорил.

— Могли быть обстоятельства… совсем не связанные с убийством, а просто… ну, не хочет человек говорить, потому что…

— Значит, дрянь, а не человек, — жестко констатировала Ира. — Порядочный человек перед лицом смерти должен забыть все свои жалкие, мелочные интересы и всеми силами помочь следствию. Вот как поступают порядочные люди!

— Но если убила все равно Лазарева, то какая разница…

— О боже, какую чушь мы с тобой несем! Она же всю среду просидела в универе, не поднимая зада. Я ведь в среду как раз зачет у нее получила! Она сама сказала — буду сидеть с вами до упора, чтобы те, у кого мало долгов, могли получить сегодня зачет. Теперь ты, наконец, относительно нее успокоишься?

Кристина, не ответив, повернулась и убежала, даже не захлопнув за собой дверь…

— Что касается Марины Олеговны, — поспешила уверить следователя Ира, — то все это ерунда. Кристинка, она жутко ревнивая. На Анну Николаевну ей почему-то плевать, а к остальным ревновала со страшной силой. А у нас кто-то пустил утку, еще давно, что якобы Бекетов делал предложение Марине Олеговне, а она ему отказала. Это засело у Кристинки в голове, вот она ее и невзлюбила. Еще завидовала ей немножко. Марина Олеговна, она такая спокойная, никогда не горячится, а у Кристинки так не получалось, хотя она тоже хотела. Из-за этого она прямо-таки мечтала как-нибудь вывести Марину Олеговну из равновесия. Несколько раз пыталась, но ей не удавалось.

«Вчера ей это удалось», — невольно констатировал про себя Талызин. Кроме того, он быстро сопоставил время. Без двадцати одиннадцать в среду Кристинка встретилась с подругой и, немного поговорив, помчалась к Бекетову. Пешком туда, наверное, минут двадцать. Предположим, в одиннадцать пятнадцать она была во дворе и вскоре увидела, как кто-то знакомый входит в подъезд. А предсмертная записка напечатана в одиннадцать сорок шесть. Все сходится.