Марина Серова - Все о мужских грехах Страница 35

— Понимаете, у нее в Сухуми была близкая подруга Валентина, — задумчиво сказала я. — Но, раз уж она вам ничего не написала, то уж той тем более не сказала ни словечка. Где же искать разгадку? — спросила я их, и они в ответ пожали плечами.

Поняв, что здесь я больше ничего не узнаю, я поднялась, и тут Гертруда вцепилась в фотографию уже повзрослевшей Ванды обеими руками.

— Вы ведь оставите ее нам, правда? — умоляющим голосом спросила она.

— Конечно! — ответила я. — Но не эту, а другую, где Ванда в полный рост, а эта, извините, еще может мне самой пригодиться. А если вы хотите написать ей письмо, то можете привезти его мне завтра утром в отель, где я остановилась. — И я сказала им название. — Только постарайтесь сделать это пораньше, потому что потом я уеду.

— Мы обязательно напишем, — заверили меня они, а Иоганн добавил:

— Я вам его до работы завезу.

Взяв у Вагнеров домашний номер телефона и пообещав, что Ванда им непременно позвонит, я вышла от них, поймала такси и поехала в гостиницу, где поужинала в ресторане и, купив в буфете стограммовую бутылочку коньяка, поднялась на свой этаж, где попросила горничную принести мне крепкий сладкий чай с лимоном — простуда ощущалась все сильнее, и я поняла, что мне без этого не обойтись. Вскоре появилась горничная, которая принесла не только мой заказ, то и чистые костюмы. Расплатившись с ней, я села в кресло перед телевизором лечиться и, щелкая пультом, нашла какую-то музыкальную программу, под которую коньячок и уговорила. Легла спать я с надеждой, что простуда к утру пройдет — ну, некогда мне болеть! Некогда!

Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Посмотрев на часы, я ужаснулась — было шесть часов утра. Зевая во всю пасть, я пошла открывать и изумилась, увидев перед собой Иоганна, который держал в руках толстый конверт.

— Вы во сколько работать начинаете? — обалдело спросила я.

— В шесть сорок пять, — ответил он и, попросив держать их в курсе дела, убежал, чтобы не опоздать на работу.

Убрав конверт в сумку, я попробовала снова уснуть, но, быстро поняв, что из этого ничего не получится, встала, привела себя в порядок, позавтракала в баре на этаже и, собравшись совсем уж было выходить, решила напоследок бросить гадальные кости и узнать, чего мне ждать от Гамбурга. Увидев 17+2+30, я приободрилась — ведь они сулили мне радужные перспективы для тех дел, которые представляют для меня особый интерес.

Сев в такси, я объяснила водителю, что мне нужно в Гамбург.

— Айн момент! — улыбнулся он, и очень скоро я оказалась на вокзале.

Купив билет на ближайший поезд, я пошла в бар и заказала кофе, а когда его мне принесли, поняла, что не смогу выпить ни глоточка — это было все что угодно, но только не кофе! Настроение у меня скисло, и я всю дорогу, глядя в окно, думала о том, что в гостях хорошо, но дома лучше, и поторапливала тот момент, когда я смогу с чистой совестью вернуться в Тарасов.

В Гамбурге история повторилась, то есть я взяла такси до приличного, но недорогого отеля, где первым делом, после того как устроилась в номере, спустилась к газетному киоску и купила по штуке всех местных газет, но читать я их вовсе не собиралась — мне нужно было только узнать, каков их тираж и на какую аудиторию они рассчитаны — уж на это-то моего знания немецкого хватало. Отобрав несколько штук, я вышла и, взяв такси, поехала по редакциям, где меня интересовал только один вопрос, смогут ли они дать в завтрашний номер большую детскую фотографию Ванды с объявлением, что тех, кто знает Ванду Казимировну Стадницкую, просят обратиться в такой-то отель или по такому-то телефону к госпоже Татьяне Ивановой за приличное вознаграждение. Договорившись с четырьмя газетами, что значительно опустошило мой кошелек, я отправилась бродить по городу, размышляя на ходу, откликнется ли кто-то на мое объявление или нет. Вернувшись вечером в отель, я поужинала в ресторане и поднялась к себе. Вечер я провела перед телевизором, гоняя его с канала на канал, а потом легла спать, но, в мыслях о завтрашнем дне, долго не могла уснуть.

Весь следующий день я провела как приклеенная в номере, заказывая туда еду и кофе, и даже, уходя в ванную, оставляла дверь открытой, чтобы быстрее добежать до телефона, если он зазвонит. Но день прошел впустую. Достав гадальные кости, я совсем было собралась их бросить, но потом передумала и убрала их обратно в сумку, буркнув при этом:

— Вот и верь вам после этого! Наобещали мне радужные перспективы, а их и в помине нет! Что же мне теперь, тут навечно поселиться? И при этом еще ни на минутку не выходить из номера?

Но следующий день показал, что они были правы, а я — нет! Потому что, когда я ела в номере свой завтрак, в номер постучали. Я сорвалась с места как ужаленная и, подскочив к двери, рывком открыла ее — в коридоре стоял приятной внешности мужчина лет сорока со вчерашней газетой в руках.

— Госпожа Иванова? — по-русски спросил он.

— Да, это я. Проходите, пожалуйста! — сказала я и посторонилась.

Увидев на столе тарелки, он смутился и извинился:

— Простите, я оторвал вас от завтрака.

— Ничего страшного, если вы по делу. Но если нет, то предупреждаю, что в гневе я ужасна, — вроде бы шутя, но вместе с тем предельно серьезно сказала я.

— Я по делу, — заверил меня он и, достав визитную карточку, протянул ее мне. — Меня зовут Иоганн Штерн.

— Татьяна Иванова, — сказала я, протягивая ему свою.

— О! Вы частный детектив? — удивился он, прочитав то, что там было написано.

— Да! — подтвердила я и, в свою очередь, спросила: — Так это вы приезжали в Сухуми, где искали Стадницких? — воскликнула я.

— Да! — кивнул он. — Мне тогда сказали, что Клара и Казимир были убиты, а их дочь пропала.

— Она спаслась, — заверила его я. — Точнее, ее спасли.

— У вас есть доказательства того, что это, — он потряс газетой, — действительно Ванда Стадницкая?

— И много! — твердо заявила я. — Есть письменные, заверенные грузинским нотариусом с соблюдением всех должных формальностей, но главное доказательство находится здесь, в Германии.

— Здесь? — удивился он.

— Да, во Франкфурте-на-Майне сейчас живут родители и брат с сестрой Клары. Они в Германию переехали. Я была у них совсем недавно, — с тщательно скрываемым удовольствием от того, что знаю больше его, объяснила я.

— О, боже! — воскликнул он. — Завтракайте, забирайте все документы, и поедем к моему патрону! — от нетерпения он чуть не приплясывал.

— Я вполне могу обойтись и без завтрака, если там найдется нормальный кофе. Работа для меня — прежде всего!

— О! — снова воскликнул он. — Это замечательно, что у вас такой деловой подход к жизни! А кофе я вам буду варить сам! — И вдруг улыбнулся: — Я еще не разучился это делать так, как принято в России, а не здесь, где все пьют кофе без кофеина!

— Это то же самое, что голландские розы без запаха! — поддержала его я, беря сумку — все документы были там. — А если у вас еще и курить можно!..

— Успокойтесь! — опять улыбнулся он. — Мой патрон курит трубку! Причем постоянно!

Мы вышли из номера, и пока ждали лифта, я спросила:

— Вы из России?

— Да, мои родители уехали оттуда с первой волной эмигрантов и успели здесь неплохо устроиться, пока остальные только думали, стоит ли это делать. Так что университет я заканчивал уже здесь и благодаря знанию русского сумел кое-чего достичь.

— Но это еще не предел? — улыбнулась я.

— О, нет! Я очень честолюбив! — тихонько, как бы по секрету сказал он мне.

Офис его патрона был выдержан в добром старом стиле: массивная мебель, богемского стекла люстры под потолком, мягкие ковры под ногами, словом, все говорило о том, что дела здесь ведутся веками и контора эта солидная. При виде меня стройный седой мужчина, лет шестидесяти с небольшим, отложил курительную трубку, поднялся из-за стола и протянул мне руку.

— Фридрих Полдорф, — представился он.

— Татьяна Иванова, — сказала я, отвечая на его рукопожатие.

Решив, что с официальной частью покончено, я села возле его стола, а он опять взял трубку и начал попыхивать, пока Штерн что-то объяснял ему по-немецки, а я тем временем достала из сумки документы, на которые Полдорф с интересом уставился. Когда Штерн закончил, началась обычная в таких случаях рутина, я рассказывала, демонстрируя по ходу дела документы, которые Иоганн тут же с листа переводил. А когда я закончила, начал говорить уже Полдорф, и я, слушая его, пришла в такую ярость, что начала кусать себе губы.

В отель я вернулась поздно вечером, уставшая, как собака, но до жути довольная. Остатков завтрака в номере, естественно, уже не было, и я, заказав себе ужин, налопалась до отвала, потому что пообедать мне в этот день так и не удалось.

Весь следующий день я провела в обществе Хельги Штерн, которая показывала мне Гамбург, пока Полдорф и ее муж были заняты делом, потому что от меня здесь больше ничего не зависело. Приноровившись к моему скудному знанию немецкого языка, она простыми короткими фразами рассказывала мне о городе. Ближе к вечеру ей на сотовый позвонил муж, и она, выслушав его, сказала мне: