Евгений Сартинов - Золото на крови Страница 35

ее до дна.

- Однако, покурю теперь, и поплыву, - пробормотал Илюшка, поднимаясь. Но ноги тут же повели его в сторону, он упал. Чуть полежав, эвенк добрался до канистры и налил себе еще.

Когда к вечеру из тайги вышли пятеро во главе с Куцым, Илюшка валялся на прибрежном песке лицом вниз. Один из бандитов сапогом перевернул его на спину, заглянул в лицо.

- Спит, или пьяный, что ли? - не понял он.

Другой поднял с песка канистру, понюхал открытую горловину и радостно засмеялся.

- Ну конечно, тут отрубишься. Пять литров чистейшего как слеза.

- Начальник, похоже, они уплыли на лодке, - сообщил Куцему один из его подручных, рассматривавший следы на песке.

Куцый молча взял канистру и, размахнувшись, со всей силы запустил ее в реку. Остальные в шоке наблюдали, как кувыркнувшись в волнах, заветная емкость исчезла под водой.

- Ну ты, Куцый, совсем сдурел! - прохрипел один из его орлов. - Хоть бы по сто грамм налил, столько добра угробил!

- Знаю я вас, - отозвался Куцый. - Где сто грамм, там и все пять литров. Вам и золото не нужно будет, а для меня это не золото, это жизнь.

Куцый пнул ногой эвенка. Тот даже не дернулся. Главарь загонщиков подумал и решил:

- Ладно, все равно уже вечер. Становимся на ночевку.

ТАЕЖНЫЙ ЭКСПРЕСС

Что поражало нас в этом новом для нас виде путешествия, так это скорость. У меня создалось впечатление, что до этого мы ползли на четвереньках, а теперь побежали бегом. Сопки, повороты, как называл их Жереба, кривуны, все это сменялось с калейдоскопической быстротой.

Я сидел на корме перед Иваном, а Павел и Андрей устроились на носу. Все неудобство моего положения заключалось в том, что я плыл спиной вперед, а мне же непременно надо было видеть все полностью, так что уже через час я еле ворочал

распухшей шеей.

Особых препятствий в тот день мы не встретили, и эта удача нас очень обнадежила. Вечером у костра Андрей развернул свою карту, долго пытался по ней что-то вычислить, потом довольным голосом заявил:

- Да мы этот же путь с неделю пешком топали.

Пока мы разводили костер и готовили ужин, Иван отошел и вернулся с двумя палками, метра по два каждая. Покопавшись в рюкзаке, он вытащил и растянул короткую, но широкую рыбацкую сеть. С нашей помощью Жереба привязал к ее низу несколько камней, а затем, взяв Павла загребным, поставил сеть на самом урезе тихой заводи, послужившей нашей лодке гостеприимным портом. Его труд не пропал даром. Сеть подарила нам двух ленков и четыре сига. Эта рыба, сиг, удивила меня странным запахом - пахла она свежими огурцами. Но уха, слава Богу, пахла не салатом, а рыбой. Уху Иван готовил сам, не доверяя никому. У него нашлась и лаврушечка, сгоняли меня вдоль берега на поиски дикого зеленого лука. Сыпанул Жереба щедро в котелок и перчика, да горстку пшена. Ах какое это было блаженство, после месячной "пшенной" диеты хлебать горячую, наваристую уху с дымком.

Так что в дорогу в тот день мы собрались в приподнятом настроении. Никто из нас не обратил особого внимания на слова Жеребы:

- Серьезная сегодня шивера нам на пути попадется, сплошные кривуны, прижимы. Ее проскочить, считай, треть дела сделано.

Лишь через час мы поняли заботу Ивана. О своем серьезном характере и намерениях река предупредила заранее. Рев разъяренной воды мы услышали издалека.

- Держитесь крепче! - крикнул Иван и, смочив шест водой, поднялся в полный рост. Глядя на него, то же самое повторил Андрей.

Лишь подплыв ближе, мы, новички, поняли, в чем причина такой ярости реки. Пологие сопки, безропотно раздвигающиеся перед строптивым Оронком, сменились высокими скалами, сразу зажавшими реку в ущелье. Река просто взбесилась, почувствовав эту каменную хватку. Вода вскипела за бортом, брызги ее захлестывали в лодку. Получив пару хороших пригоршней воды в лицо, я поневоле сосредоточил внимание на работе Ивана. Он неотрывно смотрел вперед, время от времени кричал Андрею: "вправо" или "влево", и чудовищная мощь его голоса перекрывала даже грохот реки.

Порой он сам перекладывал шест с одного борта лодки на другой, отталкиваясь от каменистого дна. Я видел, как вздувались под одеждой его мощные бицепсы, лицо Жеребы раскраснелось. Что нас ожидает в случае ошибки кормчего, я понял, когда мимо борта в каком-то полуметре от меня пронеслась вершина остроконечного обломка скалы, хищно торчащая из воды.

Иногда лодка прыгала сверху вниз, затем снова взлетала на гребень бушующих волн, и подступившая под горло тошнота напомнила мне ту знаменательную поездку на вездеходе. Так мы прошли один поворот, передохнули немного на тиховодине, а потом понеслись дальше. Третий поворот оказался для нас роковым. В самый ответственный момент у Жеребы сломался шест. Выкинув обломок за борт, он закричал мне, протягивая руку:

- Шест!

Ей-Богу, я замешкался на какую-то секунду, не больше. Да еще эту палку придавило рюкзаками. Ванька буквально вырвал у меня шест, ему удалось чуть развернуть лодку, и темный бок очередного каменного валуна лишь вскользь прошелся по левому борту, но и этого вполне хватило, чтобы раздался треск, а дружеский" толчок валуна выбросил нас с Иваном за борт. Ему повезло больше, он успел ухватиться за корму, затем ему помог Павел, а вот я оказался в объятиях реки.

Лодку, оставшуюся без кормщика, развернуло на водовороте, еще вскользь ударило о валун другим бортом, и я, обогнав ее, понесся по течению, словно выпущенная торпеда.

Пару секунд меня несло головой вперед, затем я почувствовал удар в плечо, фуфайка зацепилась за торчащий из воды камень, меня развернуло ногами вперед.

Такое положение нехорошо, если тебя выносят из дома под плач толпы, а так я невольно соблюдал все правила, о которых нам утром говорил Иван. Единственное, чего я не мог понять, как и от чего мне отталкиваться ногами. Мало того что я ничего не слышал за грохотом и шумом воды, я ничего и не видел, ослепленный бешеной пляской волн. Но бурун первого серьезного переката я все-таки разглядел. Выглядел он устрашающе. Поток воды, проносящийся над округлым, обточенным за тысячи лет валуном, не превышал и полуметра. Я успел вдохнуть, напряг ноги и, ударившись пяткой о каменный бок, проскользнул не по его вершине, а чуть в стороне, там, где вода скатывалась с валуна более полого. При этом я хребтом почувствовал жестокую неуступчивость угрюмого камня.

Вынырнув в относительном затишье, я едва успел перевести дух, как вал следующего препятствия накрыл меня с головой. Ну, а потом я уже ничего не мог сделать. Оглушенный, захлебывающийся, я летел подобно бревну вниз по течению, не

понимая и не соображая, что происходит. Все мое тело, особенно ноги и локти бились о каменные преграды, и если бы я плыл головой вперед, то давно бы раскроил себе череп.

Вот в таком состоянии меня, полузадохнувшегося, полуослепшего и полуоглохшего, меня просто вышвырнуло в тихую заводь за очередной скалой. И вот здесь-то я имел гораздо больше шансов погибнуть, чем прежде. Пороги настолько меня вымотали, что плыть не было сил. Руки, ноги плохо повиновались мне, проклятая фуфайка тащила на дно, которое никак не хотело обнаруживаться под моими ногами. Каким-то сверхусилием я еще держался на плаву, но с ужасом понимал, что не смогу преодолеть эти двадцать метров до берега. И тут я заметил метрах в пяти от меня ствол упавшего в реку дерева. Это был мой последний шанс. Я рванулся вперед со стоном и зубовным скрежетом, еле ворочая избитым телом. Последним усилием воли я дотянулся до ветвей, обглоданных водой до белизны, подтянулся, и лишь повиснув всем телом на узловатых сучьях, позволил себе потерять сознание.

Первое, что я увидел, очнувшись, это встревоженное лицо Андрея.

- Жив? - спросил он.

- Жив, - прохрипел я, и тут же две пары сильных рук втащили меня в лодку.

С Ивана, так же как и с меня, потоком текла вода. Я боялся, что он припомнит мне ту роковую заминку с шестом, но он больше удивился:

- Везучий ты, однако, паря. Минька Сивый у нас в этом же месте три года назад сгинул. А здоровый был парень, вон, как Лейтенант примерно. Где-то здесь, - он кивнул в сторону темной заводи. - Его косточки.

Такое неприятное заявление не прибавило мне бодрости. Меня и так трясло и от пережитого, и от холода, но я все-таки нашел в себе силы пошутить.

- Ду-уракам везет, - пробормотал я, с трудом прерывая пулеметную дробь лязгающих зубов.

- Смотри-ка ты, он еще шутит! - удивился Жереба. А так, как удивлялся он, не удивлялся никто. Казалось, в процессе этого изумления участвовало не только его лицо, но и все тело как бы подавалось вперед, словно говоря: "Это ж надо!"

Лодка между тем ткнулась в узкую полоску песка под скалой, Ванька выскочил на берег и с озабоченным лицом начал исследовать днище нашего судна, временами постукивая по борту пальцами, как пульмонолог по груди больного. Его диагноз оказался неутешителен.

- Хреново, - вздохнув, сказал он. - Треснул наш челнок.