Дональд Уэстлейк - Полицейские и воры Страница 35

– Не знаю, почему он это сделал, – говорил парень. – У него не было для этого никакой причины, только... Не было никакого повода... Все было прекрасно, а потом... – Он замолчал и предоставил закончить свой рассказ вскидывающимся рукам.

Детектив Уолтер жестам предпочитал слова.

– Да? А дальше что? – спросил он без тени сочувствия. Руки парня взлетели к горлу.

– Он начал меня душить.

Когда он смотрел вверх на нас, свет фонаря выхватывал на его побелевшем лице искривленные губы и огромные испуганные глаза. С этим лицом и изящно изгибавшимися руками он поразительно напомнил мне мима, которого я видел по телевизору. Вы их знаете, они покрывают лицо густым слоем белого грима, надевают черное трико и белые перчатки и изображают разные сценки: влюбленность, дремоту в летящем самолете или разговор по телефону. А этот словно изображал своей пантомимой неописуемый ужас.

Только притом он еще и говорил. Не отнимая рук от горла, гомик повторил:

– Он меня душил. Все время кричал страшные, просто ужасные вещи, и душил меня! Его руки у горла дрожали. По-прежнему не проявляя сострадания, Уолтер деловито спросил:

– Что он говорил? Выразительные руки упали.

– О, пожалуйста! – взмолился он. – Не заставляйте меня их повторять. Ну просто ужасные вещи! Я даже не хочу их вспоминать.

Партнер Уолтера, Берт, усмехался, слушая его, и в свою очередь спросил:

– Что вы говорили, что делали непосредственно перед его нападением на вас?

Сквозь возбуждение юноши проступило желание уклониться от ответа, сказавшееся в слишком нервном взмахивании руками. Он поморгал, глядя в сторону, и сказал:

– Ну... – Парень замолчал, опустил голову и повел плечами. – Мы.., мы просто разговаривали.., просто... – Он снова поднял на нас огромные глаза, опять став похожим на героя немой мелодрамы. – Все было прекрасно.., у него не было никаких причин...

– Значит, разговаривали, – сказал Берт и мотнул головой, указывая куда-то на кусты. – Беседовали в кустах – в два часа ночи!

Парень стиснул узкие ладони:

– Но у него не было никакого повода, чтобы душить меня! Интересно, что он все время напоминал мне о бессловесных вещах – немом кино и пантомиме, – пока говорил. Но и реакция полисменов на его рассказ была такова, что парню, наверное, самому казалось, что он словно молчит. Он нашел себе друга, неожиданно предавшего его, и это вылилось в страшную боль, которую парень пытался нам донести. Но мы уже встречались с такими ситуациями раньше и по-другому на нее смотрели. Все, что хотели слышать Уолтер и Берт – и что хотел бы слышать я, если бы оказался на их месте и мне пришлось бы писать отчет о данном случае, – это факты. Как говорится в одном старом полицейском телешоу – “мэм, нам нужны только факты”.

– Вы можете описать его? – спросил Уолтер.

– Ну... – Он немного подумал, продолжая сидеть между нами, и сказал:

– Он.., гм.., у него татуировка.

Парень произнес это таким тоном, как будто гордился тем, что сделал столь важное сообщение, и теперь ждал награды.

– Татуировка?! – иронически переспросил стоящий рядом со мной Эд.

Я взглянул на него – он усмехался. Он смотрел на этого бедолагу и усмехался. Я подумал: Эд – нормальный парень, он и был очень хорошим, скромным и честным. Какого же черта он смеялся над несчастным ублюдком, которого предал, унизил и чуть не задушил какой-то сукин сын?

Я тоже хорош: молча стоял рядом с парнем в кольце из пяти копов, призванных выполнять свой долг по защите его как гражданина от телесных повреждений.

Я сделал шаг назад, как бы выходя из круга. Я не вполне понимал себя, но у меня появилось чувство, что больше я не хочу в этом участвовать.

Парень на земле объяснял про татуировку:

– Она у него на предплечье. На.., гм.., да, на левой руке. – Он указал это место на себе. – Татуировка изображала торпеду.

Уолтер засмеялся, и парень насупился. Его страх уже проходил, и к нему вернулась обычная жеманность.

Таким его создал не Бог. И мы все стали не такими, какими нас создал Бог.

Я снова вспомнил того хиппи, который говорил о развращающем влиянии города на людей и о том, что все мы не начинали свою жизнь с преступлений.

Берт спросил:

– А как насчет его имени? Он назвал свое имя или прозвище перед тем, как вы пошли с ним в кусты?

Парень снова поднял на нас глаза и вцепился руками в колени. С горечью вспоминая о своем нежном отношении к этому кретину, гомик произнес:

– Он сказал, что его зовут Джим.

Я еще немного отступил назад и посмотрел на небо. Сегодня была одна из тех редких ночей, когда над Нью-Йорком можно увидеть несколько звезд.

С самого дня нашего ограбления меня не покидало плохое настроение. Том, кажется, всем был доволен и спокоен, но что до меня, то большую часть времени мне хотелось кого-нибудь убить.

Я, конечно, чувствовал бы себя по-другому, если бы деньги уже находились у нас в руках. Даже если бы это были только ценные бумаги, мы могли бы какую-то часть их продать, а на остальные просто смотреть как на результат наших усилий. А сейчас что мы имели? Пустой пластиковый пакет из-под стирального порошка.

Я не возражал Тому. Я понял его доводы. Мы провели операцию именно таким образом; как он хотел. Как сказал Том, мафия ни за что не расстанется с двумя миллионами долларов, если ее к этому не вынудить, и мы должны воспринимать как факт, что нас попытаются надуть, когда настанет момент закончить сделку. И поскольку мафиози понимают, что операция эта – одноразовая, а значит, мы им больше не понадобимся, они постараются не только облапошить нас, но даже и убить.

А почему нет? Мы – единственное связующее звено между похищенными бонами и этой шайкой, единственные, кому известен весь расклад. В результате нашей ликвидации они не только сэкономят два миллиона, но и обеспечат себе полную безопасность в том случае, если полиции удастся позднее вычислить и схватить исполнителей похищения.

Итак, они постараются обмануть и убить нас. Мы сознавали это с самого начала. И наш следующий шаг – определить процедуру безопасного расчета с мафией. Прежде всего бандиты должны представить два миллиона наличными, которые мы сможем потрогать до того, как передадим им боны.

Они этого ожидают. Они понимают, что мы их боимся и поэтому будем вести себя с ними очень осторожно и предусмотрительно.

Чего они не могут ожидать, так это двойного обмана, то есть обмана еще и с нашей стороны.

Как сказал Том, деньги – не только аккуратно нарезанные кусочки зеленой бумаги в твоем кошельке, но еще и кредитные карточки, банковские счета и все в таком роде. И боны. Все это считается деньгами.

Что же все-таки мы украли у “Паркер, Тобин, Истпул и К°”? Идею, представление о десяти миллионах. И именно это мы и решили продать Вигано. Газеты и телевидение рассказали ему, что свою работу мы сделали. У него нет причин думать, что мы не имеем этих бумаг. Потому-то, когда придет время рассчитываться, им придется представить настоящие наличные деньги, а нам достаточно только хорошего плана операции и немножечко везения.

Итак, я согласился с идеей Тома, поскольку мафия все равно собиралась провести нас, а потом убить, явимся ли мы с десятью миллионами в ценных бумагах или с кипой нарезанных газет стоимостью два доллара. И потому, готовясь к ограблению, мы считали, что проще и легче не выносить бумаги с особой, а уничтожить их. Так мы и поступили.

Но теперь я предпочел бы иметь в руках что-нибудь ощутимое, доказывающее мне – я кое-что сделал. А поскольку у меня ничего не было, я и пребывал все время в паршивом настроении.

Ну в чем это выражалось? Да взять хотя бы штрафы. Теперь, когда выходил на дежурство, я просто стал каким-то зверем, раздавал квитанции направо и налево, выговаривал владельцам магазинов за грязные тротуары, цеплялся к водителям грузовиков за то, что они появлялись на улицах, когда коммерческому транспорту запрещалось ездить; даже гонялся за пешеходами, перебегающими улицу в неположенном месте. Говорю вам, я просто озверел и злился на всех и вся.

Пол уже вышел из госпиталя, так что с ним все было в порядке, но пока он не вернулся на работу. Ему предоставили два месяца, чтобы парень окончательно выздоровел и отдохнул. Везучий, черт! А я тем временем ссорился с Лу.

В принципе он – неплохой пацан, но его отношение к работе явно нуждалось в корректировке. Уж слишком ревностным полицейским он оказался! Например, Пол всегда знал, как меня утихомирить, когда я готов был оштрафовать все население Уэст-Сайда, а вот с точки зрения Лу, я – коп строгий, но справедливый. И в результате он становился чуть ли не таким же занудой, как и я, хотя, конечно, невозможно превзойти тот мой случай, когда я оштрафовал беременную женщину, загородившую только что купленной коляской тротуар. Это один из тех рекордов, когда ты сам отказываешься от награды.

Хотя могу привести и пример, когда служебное рвение Лу тоже перехлестнуло через край и в конечном счете мы действительно были вынуждены отдать машину в ремонт, в чем я усмотрел злую иронию.