Убийство на скорую руку - Честертон Гилберт Кийт Страница 35

– Кстати, он попытался учить меня и моему делу, – заметил инспектор, присоединившийся к группе перед домом. – Но это не имеет значения. А вот если за намеками мистера Стрейкера что-то кроется, это имеет значение. Я вынужден попросить вас выразиться яснее, доктор. Возможно, мне придется немедленно допросить его.

– Вон он идет, – сказал Рук, когда подвижная фигура секретаря снова возникла в дверном проеме.

В этот момент отец Браун, который оставался безмолвным и незаметным в конце процессии, поразил всех остальных, особенно тех, кто знал его. Он не только быстро вышел вперед, но и повернулся лицом к собравшимся с почти угрожающим видом, словно сержант, приказывающий солдатам остановиться.

– Стойте! – почти сурово произнес он. – Прошу прощения, но мне абсолютно необходимо первым встретиться с мистером Харкером. Я должен сказать ему нечто известное мне и больше никому, нечто важное для него. Это может предотвратить весьма трагическое недоразумение.

– О чем вы толкуете? – спросил адвокат Дайк.

– О дурных вестях, – ответил отец Браун.

– Послушайте… – раздраженно начал инспектор, но вдруг встретился взглядом со священником и припомнил странные дела, которые ему довелось видеть в былые дни. – Ладно, если бы это был любой другой человек, кроме вас, то я бы сказал, какая наглость…

Но отец Браун уже не мог слышать его и секунду спустя уже беседовал с Харкером на крыльце. Они прошлись взад-вперед несколько шагов, а потом исчезли в темных недрах дома. Лишь через двенадцать минут отец Браун вышел наружу в одиночестве.

К удивлению собравшихся, он не выказал намерения войти обратно в дом, когда все остальные наконец собрались это сделать. Вместо этого он опустился на шаткую скамью под лиственной беседкой и, пока процессия исчезала в дверях, раскурил трубку и стал мечтательно рассматривать зазубренные листья над головой и слушать пение птиц. Никто, кроме него, не обладал таким здоровым и неистощимым аппетитом к безделью.

Отец Браун был окутан облачком дыма и рассеянными мечтаниями, когда входные двери снова распахнулись и из общей сумятицы к нему устремилось несколько фигур. Олив и ее молодой почитатель Рук без труда одержали победу в этой гонке. Их лица были озарены изумлением, а лицо инспектора Бернса, тяжело топавшего позади, словно слон в посудной лавке, раскраснелось от возмущения.

– Что все это значит? – выдохнула Олив, едва остановившись. – Он исчез!

– Сбежал! – выпалил лейтенант. – Харкер только собрал свой чемодан и сбежал! Ушел через заднюю дверь, перелез через живую изгородь и умчался бог знает куда. Что вы ему сказали?

– Обойдемся без глупостей, – перебила Олив. – Конечно, отец Браун сказал, что его преступление раскрыто, и теперь он убежал. Не могу поверить, что он оказался таким злодеем!

– Ну что вы теперь натворили? – спросил инспектор, выступивший вперед. – Зачем вы меня так подвели?

– Да, – отозвался отец Браун. – Что я натворил?

– Вы позволили убийце уйти! – вскричал Бернс, и его голос прозвучал как гром в тихом саду. – Вы помогли убийце уйти! Как последний дурак, я дал вам предупредить его, и теперь он уже за несколько миль отсюда.

– Это правда, в свое время я помог нескольким убийцам, – сказал отец Браун и задумчиво добавил: – Но, как вы понимаете, я не помогал им совершить убийство.

– Но вы все знали, – настаивала Олив. – Вы с самого начала знали, что это он. Вот почему вы так расстроились, когда нашли тело; вот что имел в виду доктор, когда говорил, что подчиненный моего отца может испытывать неприязнь к нему.

– И я о том же, – раздраженно бросил инспектор. – Вы еще тогда знали, что он…

Отец Браун спокойно кивнул.

– Да, – сказал он. – Я еще тогда знал, что убийцей был старый Дайк.

– Кто? – спросил инспектор и замер в мертвой тишине, прерываемой лишь птичьими трелями.

– Я имею в виду мистера Дайка, поверенного в делах, – сказал отец Браун с видом учителя, объясняющего первоклассникам элементарные вещи. – Седовласого джентльмена, который собирается огласить завещание.

Все стояли как статуи, глядя на священника, пока он снова аккуратно набил трубку и чиркнул спичкой. Наконец Бернс собрался с силами и нарушил гнетущее молчание.

– Ради всего святого, почему? – едва ли не яростно воскликнул он.

– Почему? – повторил священник и встал, задумчиво попыхивая трубкой. – Что касается его мотивов… Полагаю, пришло время сообщить вам – или тем из вас, кто еще этого не знает, – важный факт, который служит ключом к этому делу. Это большая беда и тяжкое преступление, но речь идет не об убийстве адмирала Крейвена.

Он вгляделся в лицо Олив и очень серьезно добавил:

– Я сообщу вам дурную весть прямо и в нескольких словах, потому что считаю вас достаточно храброй и, наверное, достаточно счастливой, чтобы стойко принять ее. У вас есть сила и возможность показать себя великой женщиной. Дело в том, что вы не являетесь богатой наследницей.

Снова наступила тишина, и он возобновил объяснение:

– Увы, большая часть денег вашего отца пропала из-за финансовых махинаций этого седого джентльмена, который, к моему прискорбию, оказался мошенником. Адмирала Крейвена убили, чтобы он не смог раскрыть правду о том, как его ограбили. Факт его банкротства и вашего бедственного положения – единственный ключ не только к убийству, но и ко всем остальным загадкам этого дела.

Я сообщил мистеру Руку, что вы лишились наследства, и он сразу же поспешил вам на помощь. Мистер Рук – замечательный человек.

– Да будет вам, – сердито буркнул Рук.

– Мистер Рук – настоящее чудовище, – произнес отец Браун с невозмутимостью ученого мужа. – Он представляет собой анахронизм, атавизм, пережиток каменного века. Из всех варварских предрассудков, вроде бы полностью искорененных и вымерших в наши дни, честь и независимость занимают первое место. Впрочем, я не раз сталкивался с вымершими предрассудками. Мистер Рук – ископаемое животное, плезиозавр. Он не собирался жить на средства своей жены и не хотел, чтобы его называли охотником за приданым. Поэтому он замкнулся в себе и вернулся к жизни лишь после того, как я принес ему добрую весть о вашем разорении. Он хотел работать для своей жены, а не находиться у нее на содержании. Отвратительно, не правда ли? Теперь обратимся к более светлому персонажу – мистеру Харкеру.

Я сообщил мистеру Харкеру о вашем банкротстве, и он в панике убежал. Не будьте слишком суровы к нему. У него есть и высокие, и низменные порывы, но они все перепутаны. В честолюбии нет ничего плохого, но он называл свои амбиции «идеалами». Старинное чувство чести учило людей не доверять успеху и говорить: «Это подозрительный доход; наверное, это взятка». Новая трижды проклятая мораль общественного блага учит людей ставить знак равенства между добром и наживой. Вот и все, что можно сказать о нем; в остальных отношениях он добрый парень, подобно тысячам таких же. Любование звездами и карьерный успех – все это для него «возвышенное». Хорошая жена или богатая жена – все это для него «общественное благо». Но он не был циничным негодяем, иначе бы он просто бросил вас или обобрал, судя по ситуации. Он не мог взглянуть вам в глаза; пока вы были здесь, у него оставалась еще половина разбитых идеалов.

Я ничего не говорил адмиралу, но кто-то сделал это. Каким-то образом во время последнего корабельного парада до него дошла весть, что его друг, семейный юрист, предал его. Он так разбушевался, что совершил поступок, на который никогда не пошел бы в здравом уме. Он высадился прямо на берег в парадном мундире и треуголке, чтобы поймать преступника, и дал телеграмму в полицейский участок; именно поэтому инспектор бродил возле «Зеленого человека». Лейтенант Рук последовал за адмиралом на берег, потому что заподозрил семейную беду и надеялся, что сможет чем-то помочь и снискать благосклонность одной юной дамы. Отсюда его нерешительное поведение. Что касается шпаги, которую он обнажил, когда думал, что находится в одиночестве, это дело воображения. Он романтический человек, с детства мечтавший о шпагах и морских приключениях, но оказался на такой службе, где разрешалось носить шпагу лишь раз в два-три года. Он играл с оружием, как мальчишка. Если вы этого не понимаете, я могу лишь сказать вслед за Стивенсоном: «Вам никогда не стать пиратом». Еще это значит, что вам никогда не стать поэтом и вы никогда не были мальчишкой.