Марина Крамер - Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы Страница 36

Мышке показалось, что пол уходит из-под ног, а вокруг – стойкий запах гари… Гари от снимков, на которых – она.

– Катя… это точно?

– Ну, ты что! Точнее не бывает, его и на освидетельствование назначили. Да там ясно как день – шизофрения, просто долго латентно протекала.

Мышка уже не слушала – она плакала, бросив телефон на диван. Хохол, внимательно наблюдавший за ней, почуял, что речь идет о Церпицком, но спрашивать сразу не стал, дал Мышке возможность поплакать и потом прийти в себя. Цокая зубами о край стакана, она пила воду с валериановыми каплями и смотрела перед собой пустыми глазами.

– Это я виновата.

– Что? – не понял Хохол, и она повторила:

– Это я виновата. Если бы не я – он бы мог остаться нормальным.

– Чушь собачья! – вспылил Хохол. – Он бы съехал рано или поздно, так лучше уж сейчас – пока никого не убил и не покалечил! Тебя вот, например!

– Он ничего бы мне не сделал… а мы с тобой ускорили…

– Все, я не желаю слушать твой бред, Машка! Ты любого врача спроси – псих все равно заканчивает в психушке! Ну, и этот закончил – все! Нет его! И ты тут ни при чем! Хватит, слышишь, – хватит! – Он сильно встряхнул Марью за плечи, и та замоталась в его руках, согласно кивая головой. – Вот и умница. Может, приляжешь пока?

– Д-да… – пробормотала она, и Женька унес ее в спальню, укрыл одеялом и выключил свет. – Нет! Не выключай! – заорала вдруг Марья, когда он уже почти вышел из комнаты, и Женька, испугавшись, вернулся:

– Да что ты, Маш? Я же в соседней комнате…

– Не уходи! – вцепившись в рукав его майки, истерично просила она. – Не уходи, мне страшно! Я уснуть боюсь!

Хохол только головой покачал – впечатлительная Мышка всегда все воспринимала близко к сердцу. Он сел рядом с ней, сгреб в охапку вместе с одеялом и усадил на колени.

– Так лучше?

Она прижалась к нему и тихонько всхлипывала. Хохол смотрел сверху вниз на ее черную макушку и видел совсем другую картину – Коваль, убивавшуюся по Малышу. Он точно так же, как сейчас с Мышкой, сидел с ней, носил на руках, говорил что-то, а она, оцепеневшая от горя, молчала и смотрела в одну точку. Мышка хотя бы плакала, и это давало надежду, что, выплакавшись, она все забудет. Коваль же все держала в себе и потому, не выдержав непосильной нагрузки, часто срывалась. Машку же нужно было уберечь от такого срыва – у нее просто не та психика.

– Маша… ты плачь, плачь, – бормотал он, чуть покачивая ее на коленях. – От слез легче делается. Если бы я мог – я бы по каждой ерунде рыдал…

Он еще что-то говорил – какие-то глупости, рассказывал стихи – вернее, пересказывал Жоркины песни из тех, что помнил, обещал, что летом они все вместе непременно поедут отдыхать, как и планировали – они с Мариной и Егоркой и Мышка с мужем и Аленой. Когда же Хохол устал молоть языком и осторожно заглянул в лицо Марье, то обнаружил, что она уже давно крепко спит.

Наутро Мышка проснулась совсем разбитая, не встала с постели, и Хохол решил побаловать ее чем-то вкусным. Она практически не ела сладкого, как и Марина, но была у нее маленькая страсть – пирожные с глазированным верхом. Такие – Хохол тоже это помнил – раньше продавали в кинотеатрах, стоила эта радость двадцать две копейки по тем деньгам. Он помнил, как еще пацаном с друзьями бегал на «Неуловимых мстителей» и перед сеансом непременно покупал в буфете стакан лимонада и такое пирожное. Ему даже показалось, что он прекрасно помнит и вкус, и запах. Сейчас их тоже можно было купить, хотя вкус был уже не тот, и цена, соответственно, изменилась.

– Машунь, я пойду до кондитерской прогуляюсь, хорошо?

– Да, сходи, – вяло откликнулась она, глядя в одну точку. – Только… Жень, ты недолго, ладно? Я боюсь одна…

– Не переживай, – он легонько щелкнул ее пальцем по носу и ушел.

Первый день весны в Сибири ничем не отличался от последнего дня зимы – тот же холод, те же замерзшие деревья, гололед и тихий падающий снег. Солнца не было, город казался серым и сюрреалистическим. Женька шел по тротуару, курил и думал, что ему нужно уезжать. И не домой, а туда, к Марине. Он чувствовал, что с ней происходит что-то, что она нуждается в его помощи, и, возможно, не столько в помощи, сколько в нем самом. Хохол всегда чувствовал этот момент.

Выйдя из кондитерской с пакетом, в котором просвечивал пластиковый контейнер с пирожными, Женька вдруг зацепился взглядом за листок объявления, хлопавший надрезанными полосками с номером телефона.

«Избавляем от нежелательных тату и шрамов». Сам не понимая, зачем, Женька дернул за один из «хвостиков» и опустил бумажку с номером в карман куртки.

Телефон завибрировал в тот момент, когда Хохол рылся во всех карманах в поисках ключей. Он стоял у подъезда и не мог вспомнить, куда засунул связку. Выходило, что он забыл их на диване, когда обувался, а значит, придется звонить в домофон и пугать Машку. А тут еще и собственный телефон… Но когда он вынул трубку и взглянул на дисплей, все сразу куда-то ушло – это была Марина.

– Да! – чуть не задохнувшись от волнения, проговорил Женька в трубку и услышал родной, чуть хрипловатый голос:

– Женя… я так устала быть одна…

Сердце Хохла рванулось из груди, заколотилось так, что, казалось, вот-вот пробьет ребра.

– Котенок, одно твое слово – и завтра утром я буду у тебя.

– Я бы сказала его, это слово, но… ты ведь понимаешь – тебе нельзя сюда, тебя первый же мент остановит – и все. Я не переживу больше твоего ареста, – призналась она, и Женька в душе с ней согласился. Он и сам не пережил бы этого, но не потому, что боялся или что-то еще, нет. Он просто не смог бы больше вынести Марининого взгляда, с тоской провожавшего его, закованного в наручники. Эта сцена, разыгравшаяся в Домодедово в день их прилета с Кипра, до сих пор стояла перед глазами – Коваль, растерянная, кажется, даже испуганная, вынужденная держаться и делать вид, что они незнакомы, и рядом с ней – маленький мальчик, бормочущий по-английски: «Мама, куда они уводят его? Зачем они его забрали?»

– Котенок… у тебя все плохо? – спросил он с трудом.

В трубке молчали, и Хохол испугался, что связи нет, но потом раздался голос Марины:

– У меня все сложно, родной. То, что хотела я, почти удалось, осталась ерунда. Но теперь тут еще кое-что возникло, и по телефону я не могу.

– Я тебя прошу – постарайся никуда не влипнуть! – взмолился Хохол, понимая, что эти слова он говорит явно не тому человеку, который способен их воспринять.

– А от меня уже ничего не зависит, – проговорила она. – Все, родной, мне пора. Я тебя целую.

– И я… – Но эта фраза уже была сказана в молчащую и глухую трубку.

Хохол взвыл – его предчувствия оправдались. У Марины происходило что-то такое, на что она сама повлиять не могла, а обратиться, кроме Гены, ей не к кому. Но и Генка – плохой помощник с одной рукой, разве что советом, но когда Коваль слушала их, советы эти. И она была права – ехать туда в том виде, что сейчас, ему никак нельзя – одни руки чего стоят. Стоп! Руки!!! Эта идея осенила Хохла мгновенно, как только он вспомнил о своих татуировках. Телефон! Тот телефон, что он сорвал с объявления! Вот и не верь после этого в знаки и в судьбу…

Он вынул бумажку и набрал цифры номера. Выяснив название учреждения и его адрес, Женька договорился о визите во второй половине дня и нажал кнопку домофона. Марья долго не подходила, и тогда он позвонил ей на мобильный:

– Маш, это я. Ключи забыл, стою под подъездом.

– Да, сейчас…

Женька поднялся в квартиру, наскоро сделал чай, выложил пирожные на тарелку и позвал Марью. Та удивленно захлопала глазами:

– Ну, ты даешь! Специально за ними ходил?!

– А что? Тут рядом, прогулялся. Садись, чаю попьем.

Он не стал ей говорить о звонке Марины, как не стал говорить и о своем решении поехать к мастеру по сведению татуировок. Правда, где находится нужная улица, он не знал, но надеялся, что таксисты не затруднятся это определить. Да и лишний раз нервировать и без того вздернутую Машку не хотелось. Пусть не знает.

Кабинет умельца находился на другом берегу реки, делившей город пополам. Женька никогда прежде не был в этом районе, потому рассматривал его с интересом. Типичный промышленный район – старая застройка, дома-«сталинки», и только ближе к мосту высятся девятиэтажки и простирается большая стройка элитного жилого комплекса из красного кирпича. Но чем дальше такси увозило его от моста вглубь, тем старше выглядели дома, создавая впечатление, что он попал в прошлое – годы этак в шестидесятые-семидесятые, которые помнил. В его родном городе тоже были такие дома и постройки, такие же магазинчики с вывесками «Гастроном» и «Бакалея». Даже странно, что в крупном индустриальном городе с хорошо развитым строительством еще сохранились такие районы. Но Хохлу это все напомнило беззаботные детские годы, когда никто еще не мог предсказать, что мальчик Женя Влащенко станет матерым уголовником по кличке Жека Хохол и будет иметь репутацию отмороженного беспредельщика.